В одно рождающееся...

Алек Дауге
в одно рождающееся декабрьское утро,
такое же холодное, как Ваши руки,
такое же красивое, как Ваш голос.
я проснулся с непонятным ощущением,
и вдруг понял, что Вас нет.

я вскочил, не зная, что делать,
мои мысли чертовски подло предали меня,
а ноги понесли вдруг прочь.
прочь от того, что знал я.
но душа билась в агонии внутри неповоротливого тела.

я все бежал, и чувствовал, что Вы- уже не Вы.
что Вы забыли. Вы потерялись в нашей суете,
исчезнув как сломанный закат на горизонте.
кому Вы будете петь, скажите. кому, если не мне?
ведь я без Вас и не могу понять,
кому и что, и бы ли должен.

я Вас не знал, но Вы знали меня.
вы знали, что я пью лишь черный чай,
плююсь на кофе.
люблю ночи напролет невзначай
смотреть на небо в Петергофе.
Вы знали, что увы, я не поэт, и не ученый,
что мое дело говорить, а не писать.
что я мог лишь гадать, куда Вы уходите,
в своем сером дорогом пальто,
не мог знать куда письма отправлять.
Вы сами находили меня,
бросая в воздух мои наброски и шепча «не то».
Вы знали, а я Вас не узнал.
я не успел, но я пытался, честное слово…
я часами за Вами наблюдал,
но не мог ничего решить снова и снова.
как будто Вы не существовали.
а существовали ли?..
была ли для Вас основа?

но я Вас помню, я помню Ваши холодные руки,
я помню Ваши не менее теплые глаза,
стеклянные, как Ваша любимая ваза,
те алые розы, шипом от которых порезались
Вы.
Вы, та, которая стояла на балконе,
и говорила, что звезды ей ближе всего.
и звала луну, говоря, что она- Ваша.
я не забыл, и вовсе не забуду,
Вы убегали от меня в неделю раз.
и возвращались, продолжая свой рассказ,
о том как Вы неправильно судили,
да Бог и судия, не Ваша роль была,
но больно она Вам сильно полюбилась…

и Вы были такой ненастоящей, но живой,
веселой иногда, с грустной улыбкой,
в мятой рубашке, в солнцезащитных очках,
прячась от высоких белых обоев на небе.
Вы говорили, что их клеили те,
кто ненавидел людей.
я помню и это, я помню.
ведь Вас невозможно забыть.

Вас, хмуро смотрящую исподлобья,
с Вашими вечными недописанными клише,
Вашу ледяную ипостась,
Ваши черно-белые портеры людей,
у которых была паранойя на бег
от всего, что им было дорого.
Вас, с вашими тонкими губами,
с плоховыговариваемой «р»,
Вы ее никогда не любили,
я не любил говорить.

мне бы Вас только послушать еще немного,
еще пару вечеров, чтобы только с Вами.
чтобы Ваш голос ударялся о потолки,
отпечатываясь черным шрифтом
на лиловых обоях.
чтобы Ваши глаза строго
с немым укором
смотрели смело вперед,
разбивая хрупкую тишину моего сердца.
чтобы Ваши слова, словно железная арматура,
били меня в грудь,
и я не мог дышать,
от бешеного счастья,
что Вы рядом,
и при этом рыдать в голос,
оттого что невыносимо больно.

Вы, такая призрачная, как надежда,
насмешливая, упрямая, единственная,
как самая заветная мечта.
ведь у меня ничего от Вас не осталось,
кроме исписанной в попытках передать всю Вас
на бумаге.

в один умирающий декабрьский вечер,
камин глотал все, что было в карманах души.
выворачивал я их наизнанку, душил себя обещаниями,
что смогу. что так нужно.
что Ваши ледяные глаза и руки
опалит пламя одной свечи.
что Вы вернетесь, когда-нибудь, быть может…
и я встречу Вас на пороге,
зная что Вы- здесь.
что Вы останетесь со мной.
навсегда.