…исполняйтесь Духом, назидая самих себя псалмами
и славословиями и песнопениями духовными,
поя и воспевая в сердцах ваших Господу.
(Еф.5:18-19)
…Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
М.Ю. Лермонтов
Мы живем в унылое и трагическое время – время развращения душ и нравов, кода даже художники, музыканты и поэты отрекаются от святых идеалов искусства ради низменных наслаждений, мимолетного успеха, приобретения материальных благ и позорного угождения толпе. Но ведь поэты в России – это душа нации, они – хранители русского языка, без которого не может существовать культура, и гибель высокого искусства, остающегося в наш печальный век достоянием редких душ, и развращение поэтов – изобличает катастрофическое духовное состояние нашего общества. Наше время отмечено научно-техническим прогрессом, но это еще не предполагает прогресса культуры, нравственности и духовности, а напротив – может сопровождаться духовной и нравственной деградацией. Мышление современного человека – рассудочно и механистично, оно крайне ограничено, не различает добра и зла, мало способно к пониманию эпических художественных произведений; это мышление нельзя назвать духовным, творческим и интуитивным, более того – многие современные люди, утонувшие в потоках информации – бушующем море интернета, разучились логически мыслить и анализировать, человек превращается в машину, а его мышление – в счетное устройство, вот она – картина вселенского апокалипсиса расчеловечивания. Надо честно признать, что все мы – Россия и весь мир – переживаем глобальную духовную катастрофу – власть рынка, страсть к обогащению, идеология массового потребления истребляют религиозную веру в сердце человека и всю высокую культуру. В наше время в сердцах людей оскудела любовь к мудрости и красоте, философия выродилась в отвлеченную диалектику, у нее нет живого духа, нравственность превратилось в пустое слово, и сами слова – обесценились и извратились, а искусство утратило духовную мощь и глубину, скатилось к пошлости и непристойности, скудоумию и пустозвонству. Мы живем в эпоху постмодернизма, а для постмодернизма характерно: отрицание образа и подобия Божия в человеке – дехристианизация оборачивается дегуманизацией; кощунственная эстетизация зла; апология гедонистического образа жизни, кризис морали, культ порока и вседозволенности, циничное отрицание всех христианских святынь и ценностей. Многие современные поэты утратили искренность сердца, духовную силу мысли и веры, потеряли Божьи дары созерцания и молитвы, вот почему их лирика – бессердечна и бездуховна. Много ли современный человек уделяет времени молитве, задумывается ли он о смысле жизни и смерти, ищет ли его душа Бога, стремится ли жить по заповедям Евангелия? К сожалению, подавляющая масса людей живет так, будто Бога и души не существует, они почти не думают о вечных вопросах, мучивших Иова и Соломона, Сократа и Плотина, Данте и Достоевского. Разве эти великие мудрецы минувших эпох стали вечными спутниками для современного человека? Когда то древнеиудейский мудрец Екклесиаст с печалью произнес: «во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь» (Еккл.1:18). Мне скорбно сознавать, что у большинства современных людей нет духовного стержня – религиозной веры, они живут как праздные существователи – работают, едят, тратят невозвратимое время жизни на бессмысленные развлечения, но предают забвению все возвышенное и духовное – не помнят о Боге. В Священном Писании есть загадочные слова – в преисподней нет памяти о Боге. На языке Библии помнить о Боге – молиться Ему, помышлять о Нем, исполнять Его святую волю, а если у нас нет памяти о Боге, то мы в злобе, страстях и пороках уподобились обитателям преисподней. Высокая религиозная и философская поэзия – это дыхание духовного воздуха, она оживляет душу, утешает сердце в дни скорбей, оттачивает мысль, а без поэзии человек духовно беден, жалок и безобразен. К сожалению, мир чужд поэзии, обыватели воспринимают искусство как порождение красивых небылиц, а поэт становится национальной славой, вызывая благоговение и восторг в сердцах почитателей, лишь после смерти, при жизни же он – изгой, отверженный, лишний человек – так было с Иовом, Гераклитом, Данте, Блейком и Лермонтовым – и так будет до апокалиптического скончания мира.
Русский поэт, публицист и литературный критик Юрий Кублановский прав, говоря, что в наш технотронный век с его идеологией потребления, христианский поэт, верный Церкви и русской духовной культуре, «не может не чувствовать себя маргиналом», но он призван «максимально воплотить свой творческий дар, ниспосланный Господом Богом, не навредив ни сердцу читателя, ни Отечеству, распорядиться этим даром деликатно и бескорыстно». Скажу более того, в наш век христианский поэт не может не ощущать себя Иовом, сидящим на руинах, и ведущим молитвенную беседу с Богом, или пророком Иеремией, плачущим о разрушенном Иерусалиме, взыскующим правды Божьей и Его милости. Существование поэзии в нашем мире – великое чудо и непостижимая тайна, творческое свидетельство могущества и премудрости Создателя, богоподобия человека и его духовности. Все таланты и вдохновение от Бога, но признание этой истины, предполагает: благодарность Всевышнему – любовный ответ человека на неисчерпаемые Божьи дары, хвала Создателю с осознанием собственной недостойности – греховности; чувство ответственности – человек как духовное и совестливое существо ответственен за каждое свое намерение, деяние и слово – за свое творчество и искусство, за свою свободу и жизнь. Русскому поэту Евгению Евтушенко принадлежит известное поэтическое изречение: «поэт в России больше, чем поэт», но как светский стихотворец он понимал миссию поэта лишь как гражданский долг, в то время как назначение поэтического искусства – духовное и религиозное. Поэт у Евтушенко – «образ века своего» и прообраз грядущего, он как Гамлет осуществляет связь времен, наследует духовные сокровища культуры от прошлого, приумножает их и самозабвенно отдает будущим поколениям. В поэте «бродит гордый дух гражданства», он – патриот, проницающий взором суть времени, но Евтушенко забывает самое главное – чтобы быть совестью России, поэт должен обратиться к Богу, нести миру Его весть – библейское слово. Перед каждым поэтом встает вопрос: что такое поэзия, как она связана с религией и философией, где истоки поэтического искусства и в чем предназначение поэта? Высокое искусство требует от поэта и художника не только ума и таланта, но и священных идеалов, верности Богу, оно должно заключать в себе глубокую мудрость, высшие идеи и смыслы. Искусство – это творческое проявление духовное жизни человека, но чтобы художественное творчество стало утешением души и ее очищением от нравственных изъянов – грехов, страстей и пороков, как мечтал Томас Манн, оно призвано к религиозной вере и священному служению. Как грустно видеть, что искусство, призванное быть прибежищем всего священного в эпоху абсурда, и творчество – призванное к священнодействию и подвижничеству, в наш век сами полны нравственных и художественных изъянов, а у наших именитых деятелей культуры и искусства наблюдается атрофия совести, равнодушие к великим истинам веры, снобизм, дилетантизм и насмешки над высшей мудростью, заключенной в Священном Писании. Духовное искусство священно, а истинный поэт – самоотвержен и бескорыстен, ибо всякий утилитаризм и прагматизм – смерть искусства, насилие над совестью поэта, опошление красоты, отречение от нравственного идеализма. По блестящей мысли Игоря Гарина: «Поэзия – не только поющий язык, но и бескорыстное сердце. Сребролюбие – второй враг поэзии, первый – верноподданичество». Как заявлял Лермонтов – поэту судья лишь Бога и совесть. Русский религиозный философ Иван Ильин очень тонко охарактеризовал поэта как человека с поющим сердцем, умеющего любить и созерцать, восхищаться красотой звездного неба и нежностью маленького цветка, дышать дуновением уст Божиих – быть вдохновенным, ибо без вдохновения на струнах лиры нет жизни, а без любви вся ученость и мудрость – ничто. Наш духовно одаренный, но рано почивший поэт Дмитрий Веневитинов изобразил поэта как возвышенного художника «с раздумьем на челе суровом», он – «любимец муз и вдохновенья», исполняющий волю Создателя, несущий глагол неба на землю, что отличает его от лжепоэтов, чьим арфам не следует внимать:
Люби питомца вдохновенья
И гордый ум пред ним склоняй;
Но в чистой жажде наслажденья
Не каждой арфе слух вверяй.
Не много истинных пророков
С печатью власти на челе,
С дарами выспренних уроков,
С глаголом неба на земле.
В библейских книгах мы находим высокие образцы величественных мыслей о Боге и молитвенные песнопения, с которыми не может сравниться искусство Гомера и Гесиода, Пиндара и Горация, и которые остаются недосягаемы и в наши дни. В Библии сказано, что Бог сотворил небо и землю – мир духовный и мир материальный, Он есть Творец мира, буквально – всемогущий Поэт неба и земли, и все сотворенное Им было прекрасно – «хорошо весьма». Господь с любовью сотворил мир, Он с любовью смотрит на литое как зеркало и глубокое как бездна небо, где сияют звезды, луна и солнце, на землю, где текут реки и распростерлись моря, произрастают леса и сады, летают птицы, слагающие свои песни. Как возвышенно и торжественно описывается красота Божьего мира в Псалтыре: Господь сотворил Ангелов – служителей Своих, духов пылающих, по воле Его восходит солнце и раздается гром, Он сотворил кедры Ливанские, высокие горы – сернам, душистые цветы – пчелам, соделал все премудро! Религиозный человек благоговеет пред величием Бога и красотой сотворенного Им мира – пророк Давид с восхищением смотрел на небо, звезды и луну, а мудрец Иов с восторгом и трепетом созерцает таинственную и необозримую красоту Божьего мира и мощь Творца, говорящего с ним из бури, как поэт и художник с радостью наблюдает ликование утренних звезд. Иов – это величайший мученик Ветхого Завета, он все потерял – земное счастье, возлюбленную, своих детей, здоровье и душевный мир. Иов – праведник и мудрец, он знает, что страдает безвинно, и обращается к Господу с молитвенным воплем из страшной бездны отчаяния – зовет Всевышнего, вопрошает Его о справедливости, ищет общения с Богом. Мудрость Иова и его язык – поэтичны, это язык Библии и пророков, язык общения с Богом, и в этом высшее назначение поэзии – говорить с Создателем, искать Царство Небесное и возвещать правду Божию, не терять веру и надежду, пребывая в мире, лежащем во зле. Как емки слова Иова, все несравненные образы этой книги – содержат в себе мудрость более глубокую, чем вся мировая философская мысль, священную поэзию веры и Откровения, превосходящую все научные суждения и сухой анализ от средневековых схоластов до современных ученых! Как бледны и поверхностны речи утешителей Иова – трех великих мудрецов древнего мира – Елифаза, Вилдада и Софара, как узок умственный взор всех рационалистов – от книжников Библии до Декарта, Спинозы, Канта, Фихте и Гегеля в сравнении с возвышенной речью Иова, с его исповедью и молитвами, притчами и исканиями – их мысли и речи сухи как раскаленный песок пустыни, а его слова – как могучий поток реки, как горный ручей! Вдохновение Иова неисчерпаемо, а вера его – проницательна, выстрадана и несокрушима. Мудрец Иов верует в Бога, в Его могущество и премудрость, справедливость и благость вопреки всему – как великий молитвенник и подвижник Ветхого Завета, он верует в Бога до конца – искренне и бескорыстно. В книге Иова – высоко поэтической книге, мы находим более глубокие раздумья о тайне теодицеи – философском вопросе о том, как всеблагой и всемогущий Бог допускает существование зла в мире? – чем в писаниях Платона и Плотина, Августина Блаженного и святителя Григория Богослова, Лейбница и Серафима Вырицкого с их кощунственным оправданием зла и эстетическими теодицеями, бесконечно далекими от библейского миросозерцания и несовместимыми с евангельским образом истинного Бога. Если Иов – это библейский мученик веры, то книга Иова – это творческое свидетельство о премудрости, могуществе и благости Бога, о величии и красоте сотворенной Им вселенной, о тайне человека, его жизни, страданий и души; она – истинная теодицея во всех ее многогранных смысловых аспектах: мессианском – пророчество Иова о грядущем Мессии – Богочеловеке Иисусе Христе, искупившем грехи мира; эсхатологическом – пророчество о всеобщем воскресении из мертвых, о Царстве Небесном, где Господь утешит всех скорбящих; этическом – Бог всеблаг и милосерден, а суд Его – праведен; эстетическом – от Бога все прекрасное в мире, Он – Творец красоты, а грех и зло – это безобразие, противное Богу и Его святой воле; аксиологическом – для Создателя человек столь же драгоценен, как весь духовный и материальный мир; мистическом – Бог никогда не оставляет Свое творение, Он ближе нам, чем наше сердце; литургическом – общение со Всевышним есть наивысшее счастье и вечная жизнь для человека, ибо если человек есть храм Божий, то сердце его – алтарь, оно – пусто и несчастно без Бога.
Библейский образ мышления – высоко поэтичен, язык Псалтыря, книги Иова, притч Соломоновых, Песни Песней и книг пророческих – это язык священной поэзии. Все библейские мудрецы от Моисея, Иова и Соломона до апостола Иоанна Богослова излагали свои мысли о Боге и душе, о жизни и смерти, вере и неверии, красоте и любви, грехе и искуплении, на поэтическом языке. Бог велик и непостижим для ума человека. Все, что сотворено Богом великолепно, а по сущности – непостижимо и сокровенно. Мы знаем, что Бог есть Сущий, познаем Его любовь, всемогущество и премудрость, веруем – Он благ и свят, вечен и абсолютно совершенен, но никто не в силах познать Божественную Сущность, так и сущность всех сотворенных Им вещей, и сущность человека – сокровенная и непостижимая тайна. Человек – это наивысшее Божье творение, вошедшее в мир как царь в великолепный дворец, он – тайна для самого себя. В очах Всевышнего личность Иова, по своему масштабу сравнима с красотой всей необозримой вселенной, и более того – тайна человека, его души и свободы, жизни и смерти, страданий и веры – еще более великая и неизъяснимая тайна. На страницах Псалтыря царь и пророк Давид, с глубоким изумлением перед тайной человека, на языке высокой и священной поэзии библейских книг, вопрошает Всевышнего: «Когда я взираю на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что ты помнишь его, и сын человеческий, что ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его» (Пс.8:4-7). Что такое человек и в чем его тайна? Для чего Господь сотворил человека и почему между ним и иными живыми существами – животными, птицами, рыбами и растениями – неизмеримая пропасть? Размышляя о загадке человека, святитель Игнатий Брянчанинов писал в своем «Слове о человеке: «Человек – тайна для самого себя. Неужели эта тайна запечатлена окончательно и нет никакого средства раскрыть ее?» В книге Бытия есть загадочные слова, повествующие о сотворении Богом человека: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» (Быт. 1:26). Когда Господь создал небо и землю, Ангелов – служебных духов Своих, животных, птиц и растения, то Он не с кем не советовался. Прославляя могущество и премудрость Создателя, пророк Исайи воскликнул в молитве: «Кто уразумел Дух Господа, и кто был советником у Него, и учил Его?» (Ис.40:13). По учению Церкви – это Предвечный Совет Трех Лиц Святой Троицы, таинственно совещавшихся между Собой о сотворении человека. Бог премудр и всеведущ, Он советовался с Самим Собой, сотворил человека по образу и подобию Своему – наделил его чертами богоподобия – умом и свободой, совестью и творческими дарованиями.
Сидя в тенистой роще, вдали от людей и суеты, святитель Григорий Богослов с грустью в сердце размышлял о человеке, его душе и тягостной жизни, и в одном из своих богословских стихотворений, предал перу те вековечные вопросы, которые тревожили его разум: «Кто я был? Кто я теперь? И чем буду? Ни я не знаю сего, ни тот, кто обильнее меня мудростью… Я существую. Скажи: что это значит?.. И ты, душа моя, кто, откуда и что такое?.. А если ты, душа моя, что-нибудь небесное, то желательно знать, откуда ведешь начало?» В своих великолепных стихах святитель Григорий Богослов стремился постичь тайну человека – самого загадочного из всех Божьих существ, его «душа есть Божие дыхание», она – духовна и неуничтожима, ибо сотворенному по «образу великого Бога неприлично разрушиться бесславно», а его тело – создано из персти земной, он – создание духовное и чувственное. Господь собрал все тайны и чудеса всех миров, слил их воедино и актом всемогущей воли Своей создал человека. Человек – загадочное создание, он соединяет в себе два мира: мир духовный и мир чувственный, созданный из праха земного, он обладает бессмертной душой, подобной Ангелам, он же – духовное и богоподобное создание, обладающее мышлением и волей, совестью и художественным чувством, творческими талантами и дарованиями. Человек – это неизъяснимая тайна для самого себя, все загадочно в нем: его многогранное мышление – интуитивное и аналитическое, абстрактное и образное, его ощущение – чувственное восприятие материального мира, его свободная воля, как маятник, таинственно колеблющийся между добром и злом, прекрасным безобразным, святым и порочным, его жизнь – собрание тайн и притч, его сердце, символически сравниваемое в Псалтыре и книге пророка Иеремии с неисследимо глубокой бездной, ведомой одному Богу. Во всех Божьих мирах нет создания более таинственного и поразительного, чем человек, он – величайшее чудо, образ и подобие Всевышнего, и он же – самое страшное и трагическое существо, раздираемое противоречиями; он – песчинка, затерянная во вселенной и окруженная со всех сторон бесконечными тайнами, и он же – венец Божьего миротворения. Но если Господь сотворил все премудро и дух, душа и тело человека изначально находились в гармонии – дух был покорен Богу, душа – духу, а тело – душе, то после грехопадения прежняя гармония разрушилась и духовное и чувственное борется в человеке, самое же трагическое – это духовная борьба с Богом, кощунственное предательство Создателя и сопротивление Его святой воле. В надгробном слове Кесарию святитель Григорий Богослов охарактеризовал человека как существо парадоксальное: «Мал я и велик, унижен и превознесен, смертен и бессмертен; я вместе земной и небесный! Одно у меня общее с дольним миром, а другое – с Богом; одно – с плотию, а другое – с духом!» Человек есть существо смертное, более того, он осознает конечность своего земного бытия. В романе «Жизнь Арсеньева» Иван Бунин – один из величайших писателей России, непревзойденный мастер русского языка – могучего, богатого и живописного, задумчиво вопрошает: «Не рождаемся ли мы с чувством смерти?» Человек есть мыслящее существо, ему свойственно задумываться о том – что такое смерть? Что будет с ним после смерти? Куда уйдет его душа? Смерть – наставница мудрых, она учит человека ценить время его земной жизни, не привязывать душу к мирским вещам – суетным и бренным, но искать даров Божиих в созерцании красот природы, в бесценных сокровищах духовной культуры, в чудесах и молитвах, в Церкви, ее богослужениях и таинствах, и прежде всего – искать Самого Бога и горнего Царства Его. Смерть – это мера всех вещей, данная нам от Бога, ее не было в мире, сотворенном Творцом, но Господь попустил ей быть после грехопадения Адама и Евы, ибо смерть отрезвляет грешников, развенчивает их иллюзии и сокрушает кумиры, дает узреть нашу жизнь в духовном свете, она беспощадно судит нашу жизнь, отсеивает все пошлое и фальшивое от искреннего и священного, возносит мысль к Богу, побуждает к покаянию и молитве. Человек сотворен Богом, любовь Всевышнего – основа его бытия, а потому многоскорбную мысль о бренности бытия и смерти нельзя переносить в сферу метафизическую – сферу бытия личного духа. Если существует Бог Библии, то жизнь имеет смысл и мир Им сотворен, а человек – не только земной муравей – маленькое и ничтожное существо из плоти и крови, но и богоподобное создание, обладающее нравственным сознанием и бессмертной душой. Уже древнеиудейский мудрец Екклесиаст сказал: «и возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его» (Еккл. 12:7). Смерть есть исшествие души из тела, она – не конец бытия, а врата в иной мир – незримый и духовный. Жизнь еще более таинственна и величественна, чем смерть, ибо жизнь от Бога, она – дар Божий, и в то же время жизнь – это холст, а человек – художник, он свободен и сам пишет картину своей жизни, что налагает на него духовную и нравственную ответственность за все его действия и помышления, слова и намерения сердца. Во всей непостижимой сложности пеструю картину нашей жизни, где есть место роскоши и нищете, благородству и коварству, вере и сомнению, любви и предательству, глубже многих философов и мудрецов описал в стихотворении «Жизнь» русский поэт Семен Надсон – этот непревзойденный лирик, чьи стихи изумляют не только мелодичностью и красотой слога, но и особым философским глубокомыслием:
Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.
Какой нестройный гул и пестрая картина!
Здесь – поцелуй любви, а там – удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
А там идет пророк, согбенный под крестом.
Где солнце – там и тень! Где слезы и молитвы –
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра – расцветут душистые цветы.
Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червем;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты – бледный трус, подавленный стыдом!
Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее – мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе – куда ее движенье,
Кто мог бы уловить черты ее лица.
То вся она – печаль, то вся она – приманка,
То все в ней – блеск и свет, то все – позор и тьма;
Жизнь – это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь – это океан и тесная тюрьма!
Со всех сторон окруженный тайнами, человек стремится постичь их, он – существо духовное и мыслящее, и мысль его уносится в бездну тайн – возвышенных и страшных, величественных и горьких, ибо его сердце и душу мучают тайны добра и зла, времени и вечности, любви и страдания, жизни и смерти, свободы и ответственности, греха и искупления. Человек – это не «разумное животное», а свободная самоопределяющаяся личность, он принадлежит не только материальному миру, но и духовному миру, как существо поэтическое – возвышенно мыслящее, стремящееся найти ответы на самые глубокие вопросы жизни: Для чего нам дана жизнь? Что ждет нас после смерти? Что такое свобода? Как обрести счастье? С древних времен человек стремился познать самого себя. Глубочайшие мысли о человеке, о смысле его жизни и предназначении высказывали не только философы, но и поэты, среди которых были настоящие мудрецы. Уже выдающийся ученый и религиозный философ Блез Паскаль говорил, что высшее знание о Боге, душе, жизни и смерти, о свободе, грехе и искуплении, времени и вечности обретается не умом – рациональным мышлением, а сердцем – любовью, созерцанием, верой и молитвой, оно есть достояние не кабинетного мыслителя и ученого философа, а пророка и апостола, монаха, поэта и мудреца. Схожие мысли можно найти в письме Достоевского своему брату: «Что ты хочешь сказать словом «знать»? Познать природу, душу, Бога, любовь… Это дознается сердцем, а не умом». Философ может размышлять о книге Иова, Песни Песней и Псалтыре, о «Божественной Комедии» Данте Алигьери, «Гамлете» и «Буре» Шекспира, «Потерянном Рае» Мильтона, пытаться расшифровывать глубинные смыслы величайших произведений художественной литературы, но то, что создано вдохновением неисчерпаемо для рационального мышления. Для святителя Григория Богослова лирические стихи – это голос, идущий из глубин души – из сокровенных бездн духа, и поэт-богослов обращается к поэзии, чтобы лучше понять самого себя, обнажить свое сердце со всеми его горькими думами и заветными молитвами, скорбями и светлыми надеждами. Поэзия нужна человеку, чтобы познать самого себя – заглянуть в свою душу, увидеть свой духовный мир и описать созерцание на языке метафор. В поэтических образах «Божественной Комедии» мы найдем более великую мудрость и более проницательные суждения о человеке, чем в «Диалогах» Платона и сочинениях Аристотеля, в книгах Канта и Гегеля. Возьмите в руки «Божественную Комедию» и с первых ее строк вы поймете, что Данте Алигьери – великий поэт и христианский мыслитель, а его поэма – грандиозное произведение, в ее образах и сценах – кладезь мудрости и нравственных поучений, он возвестил о величии человека и страшной его греховности, о высоком, назначении поэта-пророка – ходить пред лицом Всевышнего и возвещать людям правду Божию. Для Данте человек – это высшее Божье творение, он одарен умом и свободой, все в видимом мире создано для него, ибо он – образ и подобие Всевышнего в земной юдоли, существо духовное, способное молиться и любить, созерцать красоту сотворенного мира и прославлять Создателя, но в то же время после грехопадения человек стал смертным и грешным существом, обуреваемым бурей низменных страстей – плотским вожделением, страстью к наживе, жаждой славы и власти. Священник Анатолий Жураковский, соединивший творческую одаренность и любовь к культуре с аскезой и бескомпромиссной верностью Церкви, так охарактеризовал антиномию человеческого бытия: «Человек царственен, ему подчинена вся полнота твари, но он же – данник природы, обязанный искать себе пропитание «собственными трудами и усилиями». Он свободен и творчески одарен, но он же вместе с тем немощен, он – ничто перед лицом Дающего всему жизнь Бога». В величественной и возвышенной оде Г.Р. Державина «Бог» есть изумительные строки, как бы высеченные из камня, столь же глубоко выражающие величие и ничтожество человека как существа духовного и чувственного, смертного и бессмертного, несущего на себе печать богоподобия, но ползающего во прахе как жалкий раб страстей, ничтожный червь:
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб, я червь – я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? – безвестен;
А сам собой я быть не мог.
В Священном Писании сказано, что Бог сотворил человека по образу и подобию Своему – по таинственному образу Святой Троицы. По слову преподобного Симеона Нового Богослова Господь есть Отец, Логос и Святой Дух, и образ Божий в человеке – это ум, слово и дух. У святителя Игнатия Брянчанинова мы снова находим эту мысль: образ Бога Троицы в человеке есть ум – образ предвечного Бога Отца, слово – образ предвечного Бога Сына, Слова Божиего, дух – образ предвечного Бога Святого Духа. Из древних подвижников Церкви преподобный Григорий Синаит считал, что в человеке ум, слово и дух есть образ Святой Троицы. Господь сотворил человека, взяв «персть от земли» – материю, и вдохнув в него «дыхание жизни» – живую душу. Святитель Григорий Богослов говорил, что по телесной природе человек – плоть от плоти земли – причастник материального мира, а по духовной природе – «образ и подобие Божества», и душа его имеет ум и свободу, способна мыслить и молиться, творить и созерцать, верить, надеяться и любить. Человек сотворен по образу Божиему и является иконой Всевышнего. Христос Логос – предвечное Слово Божие и наш Первообраз, Он же – Иисус из Назарета, Бог вочеловечившийся – евангельский Богочеловек и наш высочайший идеал. Преподобный Максим Исповедник учил, что человек причастен Божественному Логосу, его душа – духовна, ибо обладает свободной волей и логосом – духовным разумом, уподобляющим человека Богу. Мне вспоминаются строки из трагедии Шекспира «Гамлет» – этого философского и поэтического шедевра, где мы находим не только горестные мысли о ничтожности, порочности и смертности человека, но богословский гимн его величию, как созданию, сотворенному по образу Бога: «Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! В поступках как близок к Ангелу! В воззрениях как близок к Богу! Краса вселенной! Венец всего живущего!» Религиозный иррационалист Тертуллиан, которому принадлежат слова «верую, ибо абсурдно» и «Сын Божий умер: это бесспорно, ибо нелепо. И, погребенный, воскрес: это несомненно, ибо невозможно», полагал, что душа наша по природе христианка, но язычница по уму. Но в Священном Писании сказано, что Господь сотворил человека разумным, от Него знание и разум, Он – источник премудрости. В книге Иова возвышенно провозглашается – все проницает разум Всевышнего – все на небе и на земле, и преисподняя обнажена пред Ним, но премудрость Божия – таинственна и сокровенна: «Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена» (Иов. 28:21). Господь «премудр сердцем и могуч силою, кто восставал против Него и оставался в покое? Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; скажет солнцу – и не взойдет, и на звезды налагает печать» (Иов.9:3-7). И пророк Исайя пламенно прославляет премудрость Божию, что выше всех наш мыслей – как небо выше земли, ибо «разум Его неисследим» (Ис.40:28). Вслед за страждущим мудрецом Иовом и пророком Исайей, апостол Павел будет проповедовать, что Сын Божий, Иисус Христос распятый и воскресший – это Ипостасная Премудрость и Сила Божия, веру в Него – для иудеев соблазн, а для эллинов безумие, а мудрость мира сего – безумие в очах Всевышнего. Мудрость и знания даны человеку от Бога Творца, и ум – дар Его, и потому не правы религиозные иррационалисты Тертуллиан и Лев Шестов, отвергающие разум, мудрость и знание, что неизбежно ведет к христологической ереси Аполлинария и гносимахии. У Льва Шестова много драгоценных мыслей о живом и всемогущем Боге Библии и самоценности веры, для христиан очень ценна его критика рационального мышления и автономной морали, его стремление к духовной свободе и восстание против железных законов необходимости. Шестов прав, когда критикует Канта, ставящего бытие Бога в зависимость от морального закона, и Гегеля, чья философия – апофеоз рационализма, когда утверждает, что вера – это высшая ценность, непостижимая и творческая сила без которой невозможно спасение, величайший и ни с чем не сравнимый дар. Но религиозный соблазн Льва Шестова – это ересь иррационализма, отречение от Слова Божиего – Божественного Логоса, отказ исповедовать веру в Святую Троицу, во Христа распятого и воскресшего, в таинства Церкви, роковое отождествление познания с грехопадением, в то время как для христиан сущность греха – это не познание, а вероломное предательство Бога, нарушение Его святой заповеди, данной Адаму, разрыв духовного общения с Ним – таинственного общения в любви.
В Новом Завете говорится, что нам надлежит возлюбить Бога всем сердцем, всей душою и всем разумением своим. В основе религиозной жизни должна быть духовная цельность – в опыте веры и познания Бога должны участвовать все силы души – ум, сердце и воля, более того – весь человек, его дух, душа и тело. Лев Шестов был убежден, что разум открывает путь познанию, а вера – творчеству и молитве – высшей свободе человека общаться с Богом, но и познание может быть духовным, философия – глубоко религиозной, не философией по стихиям мира и преданиям человеческим, а философией Святого Духа по Христу, и мудрость – не мирской, а Божественной. Библейская философия – книга Иова и Псалтырь Давида, притчи Соломона и Песнь Песней – чрезвычайно поэтична, это религиозная философия и в основе ее – Божественное Откровение и молитва, таинственный и сокровенный опыт Богообщения. Библейские мудрецы и пророки – Моисей, Иов, Давид, Соломон, Исайя и Иезекииль, древние философы – Гераклит, Сократ, Платон и Плотин были ближе поэтам, чем кабинетным ученым с их плоской рассудочной мыслью и приземленной эвдемонической этикой. Поэтическое искусство в боговдохновенных книгах Иова и Соломона – это разгадывание Божьих притч и тайн, оно – сродни философской мудрости, но эта мудрость не мира сего, а премудрость от Духа Святого, проницающего глубины Божии, ибо Он – Дух Истины и Откровения. Сам Господь говорил с Моисеем, Иовом и пророками на языке высокой поэзии – на этом языке изъясняются все библейские мудрецы, это священный язык Ветхого Завета и Нового Завета, язык апостольской проповеди и Церкви, ее молитв и богослужений. Язык «темного философа» Гераклита из Ефеса, столь чуждый эллинской ясности, – это великолепный образец поэтического философствования. Меланхолик по своему темпераменту, он излагает свои скорбные раздумья о текучести всего сущего, порочности людей и единой мудрости Божией, которую никто не познал, поэтически – на языке метафор, притч и иносказаний, а не четких логических понятий. Для этого философа, обладающего трагическим миросозерцанием и поэтическими дарованиями, искусство никогда не было самоцелью, оторванной от своих священных истоков. Именно за отрыв от высокой религиозности и кощунственные представления о богах, он считал достойным порицания легендарного певца Гомера. В представлении Гераклита то, что мы называем «чистым искусством» и «искусством ради искусства» – это вопиющая нелепость, ибо истинное искусство неотделимо от мудрости и любви к мудрости, и конечно, оно призвано не к утилитарным целям низкой и пошлой толпы, а к священным целям религии и философии. Гераклит умел мыслить поэтически и возвышенно излагал своим мысли. Но надо сказать, что задолго до этого древнегреческого мудреца, метафорически сравнившего поток времени с образом реки: «все течет, все меняется», «в одну реку нельзя войти дважды», библейский мудрец Екклесиаст изрек эту глубокую философскую мысль: «все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» (Еккл.1:7). Самые глубокие и сильные строки о сущности и загадке времени принадлежат не Платону-философу, изрекшему – «время есть текучий образ вечности», а Платону-поэту, провозглашающему – «время всесильно: порой изменяют немногие годы имя и образ вещей, их естество и судьбу». Достоевский проницательно заметил, что «поэт в порыве вдохновения разгадывает Бога, следовательно, исполняет назначение философа». Кант полагал, что вся метафизика сводится к трем извечным вопросам: существует ли Бог, бессмертна ли душа, свободна ли наша воля? Немецкий философ умозаключил, что наш разум не может ответить на них – это неразрешимые антиномии для рационального мышления, непостижимые тайны – «вещи в себе». Если ум первозданного Адама был духовен, его познание – было созерцанием, то после грехопадения ум человека духовно деградировал – возникло дискурсивное, логическое и рациональное мышление, и оно не может постичь глубочайших Божьих тайн. По мысли преподобного Иоанна Дамаскина ум человека обладал врожденным знанием Бога, духовной способностью постигать суть вещей, но извращенный грехом ум потерял духовное знание, утратил мудрость и созерцание. Но и после грехопадения человек есть существо разумное, он способен мыслить – интуитивно и аналитически, созерцательно и дискурсивно-логически, экзистенциально и диалектически. С грустью мудреца и искренностью исповедника, с вдохновением апостола и проницательностью пророка человек способен размышлять о добре и зле, жизни и смерти, красоте и безобразии, времени и вечности, духе и материи, возносить свою творческую мысль к Богу – богословствовать: философствовать о Боге и молиться Богу. Опровергая ересь Аполлинария, святитель Григорий Богослов писал, что ум ближе к Богу, чем тело, и если Бог вочеловечился – Слово Божие воплотилось, то премудрый Господь воспринял всю человеческую природу – духовную, душевную и телесную. Человек сотворен по образу невидимого Бога, его душа – дщерь духовного неба, а ум, просвещенный Словом Божиим, есть светильник жизни. По слову святителя Григория Богослова философия – это высочайшее искусство – поучение в премудрости Божией, упражнение ума в Священном Писании, ее цель – познание самого себя и Всевышнего: «Непрестанно созидай ум свой в храм Богу, чтобы внутри своего сердца иметь невещественную опору – Царя. Познай самого себя, из чего и каким сотворен ты, доблестный мой, и через сие удобно достигнешь красоты Первообраза». Человек призван размышлять о Боге и Божьих тайнах, о том, что было прежде сотворения вселенной, откуда она возникла и для чего нам дана жизнь, что будет после смерти и что такое вечность. В философской лирике Ивана Бунина, вглядывающегося в звездное небо подобно псалмопевцу Давиду, изумляющегося красоте луны и прославляющего Бога, Чей престол над горними огнями, есть изящные строки, свидетельствующие, что и поэт может быть настоящим мудрецов и молитвенником:
Звездой пылающей, потиром
Земных скорбей, небесных слез
Зачем, о Господи, над миром
Ты бытие мое вознес?
Со времен Платона поэтов делят на два типа: озаренные Богом – творящие по наитию, неистовые (как их называл Сократ в «Диалогах» Платона), и обученные – опирающиеся на поэтику и теорию искусства, но все великие поэты, такие как Данте, Шекспир и Мильтон, соединяли в себе вдохновение от Бога, и философскую мудрость, энциклопедическую эрудицию, отточенное веками мастерство в стихосложении. Всякое разделение искусства, философии и религии – искусственно. Все великие поэты являются выдающимися мыслителями, ибо искусство – это сфера духовного творчества, а дух предполагает мышление – интуитивное, философское, созерцательное, и свободу – духовную, творческую, молитвенную. Если мы обратимся к величайшему индийскому мудрецу Шанкаре, то увидим, что его философская рефлексия нашла поэтическую форму выражения как единственно достойную; отсюда и поэтичный язык Упанишад с их тревожной красочностью и меланхоличностью. Немецкий философ Шеллинг говорил, что философия и поэзия – одно, а романтики Новалис и Шелли, считали поэзию – наставницей философии; высшая же философия – это христианское богословие – не сухая, схоластическая и академическая теология, а экзистенциальная, молитвенная, выстраданная, обретенная в духовном опыте веры. Все лучшие произведения поэтического искусства полны глубоких размышлений и интуитивных прозрений, а значит мудрость – это не привилегия одних философов и богословов, но и достояние поэтов, и прежде всего библейских пророков, обладающих боговдохновенным знанием – мудростью от Бога. Если бы поэты не обладали высшей мудростью, не постигали мир духовно и не описывали суть вещей – душ и жизни, смерти и страданий метафорически и символически, а каждый символ и каждая метафора – многогранны по заключенному в них смыслу, то искусствоведение было бы выше искусства, но ни один ученый искусствовед, ни один специалист по творчеству Данте, не обладает мудростью, талантами и проницательностью самого Данте Алигьери. Знаменитый философ и поэт эпохи Возрождения Франческо Петрарка, прославившейся своими сонетами, основной темой которых была – его любовью к Лауре, побуждавшая его еще сильней любит Бога, ценивший Цицерона и Платона, но критический относившийся к античной философии в целом, полагал, что между поэзией и богословием существует огромное сходство – они призывают человека познать себя, обратиться к Богу, обличают пороки и окрыляют высокие стремления души. Если же мы обратимся к Джованни Боккаччо – противоречивому поэту, известному не только своим безнравственным «Декамероном», но и любовью к «Божественной Комедии» Данте Алигьери и изящным сонетам Петрарки, то найдем у него глубочайшие рассуждения о связи поэзии и теологии, о высшей миссии поэта – стремиться к вечному, а не бренному, внушить возвышенные помыслы людям и направить их умы и сердца к Богу.
В религиозном акте веры дух направлен к Богу, сердце ищет Его с любовью, душа взывает к Спасителю с покаянием. Вера преображает разум человека и углубляет его мышление, возносит ум к Богу, претворяет мысль в молитву. Лев Шестов сетовал на то, что философская метафизика абстрактна, а не экзистенциальна, ее логика противна Библии и ее выспренней поэтике, заражена рационализмом. Но существует религиозная метафизика, которая ищет Бога Авраама, Исаака и Иакова, а не Бога ученых и философов, взыскует бессмертия и свободы, исходит из Божественного Откровения и духовного опыта веры. Человек обращается к Священному Писанию, учению Церкви и духовному опыту ее подвижников, чтобы понять смысл своей жизни, найти ответ на религиозно-философский вопрос – «зачем жить?», и духовно-нравственный вопрос – «как жить?» Философия есть любовь к мудрости и поиск Истины, но вся мудрость у Бога и слова Его – истинны, а христианское богословие – это философия высочайшей пробы. Познание Бога невозможно без молитвы, молитва же, идущая из сокровенных глубин души – искренняя и сердечная, лишенная искусственных изысков и риторики, основана на любви к Творцу, а без любви невозможно и поэтическое искусство. В основе религиозной жизни христианина лежит любовь к Богу, сердечное созерцание и чуткая совесть, а без всего этого даже самое ученейшее богословие и догматически верная проповедь, будут лишены искренности и глубины веры. Религиозный мыслитель Иван Ильин справедливо утверждал, что вера – это самое таинственное и драгоценное достояние души, она – залог нашего спасения и нравственных добродетелей, семя духовной мудрости и целомудрия. С христианской точки зрения вера – это не только признание бытия Божиего, но и верность Его заповедям. Надо не только верить в Бога, но и верить Богу – исповедовать Его Откровение как высочайшую и абсолютную Истину, быть верным Его слову – духовным аксиомам веры. Религиозная жизнь – это тайна духовного опыта личности, но опыт веры не субъективен, ибо христианин усваивает духовный опыт всей Церкви – внимает слову пророков и апостолов, читает священные книги Библии, руководствуется в их толковании учением святых отцов Церкви, участвует в богослужениях. Некогда философ чувства и веры Якоби сказал о себе: «По вероисповеданию я – христианин, а по своему уму – язычник». Но Господь ищет всецелой верности человека, как нашего сердца – в любви к Нему, нашей воли – в исполнении святых заповедей Евангелия, так и нашего ума – в постижении Божьих тайн и незыблемых истин веры. Священные догматы Церкви – это не абстрактные философские умозаключения, а богооткровенные истины веры, содержащиеся в Божественном Откровении и богословски сформулированные на Вселенских Соборах Православной Церкви. Если вера в Бога и любовь к Нему освящает наше сердце, а исполнение заповедей – нашу волю, то постижение догматического богословия Церкви и верность этим истинам – духовно просвещают наш ум, научают нас богомыслию и духовной молитве, учат правильному представлению о Боге, человеке и вселенной, о жизни и смерти, времени и вечности, грехе и искуплении, рабстве и свободе. Если человек не исповедует догмат о Святой Троице и не верит в то, что Бог есть Любовь, то он никогда не научится евангельской любви к Богу, ближним и врагам. Не понимая догматическое учение Церкви, человек никогда не обретет духовную цельность религиозной веры, будет несчастным и раздвоенным существом – ум его будет в разладе с верой, а мысль – с сердцем, и он обречет себя на вечные сомнения и колебания в вере. Догматы дают верное знание о Боге, они воцерковляют ум человека, учат его христианскому образу мысли, без которого невозможен христианский образ жизни. Догматическое богословие святой Церкви глубочайшим образом связано с ее нравственным учением – с евангельскими заповедями и христианской этикой.
В религиозной лирике Псалтыря и книгах пророков, в молитвах святых отцов Церкви – от Ефрема Сирина, Симеона Нового Богослова до Силуана Афонского мы находим словесное выражение их духовного опыты общения с Богом, изречение тайн будущего века. Духовный опыт подвижников и молитвенников Церкви, их философские размышления и церковные гимны изумляют не только своей богословской мудростью, но и поэтической красотой. Изучая церковную поэзию – Псалмы Давида и песнопения преподобного Ефрема Сирина, Отче наш и Иисусову молитву, гимны и песнопения Церкви, ее молитвы, раздающиеся во время богослужения под сводами храмов, мы глубже познаем нашу веру. Существует глубочайшая связь между искусством и религией, ибо истоки духовой культуры – религиозны. Человек есть существо религиозное, религия – это духовная связь с Богом, она существовала со времен сотворения Адама. Человек есть образ и подобие Божие, он призван к непосредственному общению с Творцом, его душа ищет Бога, устремляется к своему Первообразу, как Суламита искала своего Жениха в Песни Песней. Бог ищет нас, Он стучится в двери нашего сердца, как таинственный Странник из Апокалипсиса. Люди приходят к Богу разными путями – через веру предков, философские поиски смысла жизни, через горькую чашу скорбей и искусство. Гоголь назвал высокое искусство – «незримой ступенью к христианству». В сущности это художественная синергия – соработничество человека с Богом Творцом. Бог открывает Себя человеку, и хоть религиозный опыт таинственен и многогранен – по сути своей уникален, ибо уникальна каждая личность, - Господь ищет нашего сердца, ибо истинная религиозность всегда исходит из глубин сердца и духа, она – интимна, сокровенна и неизреченна. Бог есть Сущий и Непостижимый, Он – выше всего чувственного и мыслимого, превыше звездных небес и духовного мира, Он есть тайна всех тайн, и религиозный опыт – мистичен и апофатичен. В притче Иисуса Христа о блудном сыне религия – это путь падшего человека к Богу, возвращение к своему Небесному Отцу – через акт веры и покаяния, ибо покаяние – осознание своей греховности и своего окаянства, сокрушение сердца и скорбь духа, плач о грехах и поиск Бога – Спасителя, есть адомантово основание и сердцевина нашей религиозной жизни, а цель веры – движение к Богу, ибо только Он может вернуть грешникам потерянную красоту непорочных лилий. Духовное основание религиозной веры – это личный религиозный опыт человека, а его источник – восприятие Божественного Откровения. С точки зрения христианства религия – это вера в библейского Бога, в Святую Троицу, в Бога пророков и Откровения, а не в Бога ученых и философов – абстрактный мировой разум или мировой дух, ибо религиозный человек ищет молитвенного общения со Всевышним, в духовном опыте веры для него драгоценнее всего любовь Божия, в то время как воображаемый Абсолют верующих рационалистов лишен сердца и не способен любить, что прекрасно демонстрируют деизм и философские системы Спинозы, Фихте и Гегеля.
Священник, ученый, поэт и богослов о. Павел Флоренский писал, что культура имеет религиозное происхождение, она произошла из религиозного культа – богослужения. В древние времена музыка, поэзия и изобразительное искусство были неразрывно связаны с религией. Вся духовная жизнь человека и его религиозно-культурное творчество движется любовью и стремлением к Богу, исканием непреходящей и вечной красоты, тоской по утраченному Раю, а высшее назначение творчества – свободное служение Всевышнему. В русской поэзии эту вечную истину изящно выразил А.С. Пушкин – «веленью Божию, о Муза, будь послушна»; и еще более вдохновенно в словах Бога, обращенных к пророку – «исполнись волею Моей и, обходя моря и земли глаголом жги сердца людей». Библейский Бог есть Творец, и человек, созданный по образу Божиему, наделен творческими дарами и талантами. Бог создал мир из ничего, а человек творит из уже созданного Всевышним материала, он – возделывает сад жизни, преображает и одухотворяет мир. Человек есть творец, он соучастник Божьего дела, и смысл творчества – исполнять святую волю Божию, делать мир еще более прекрасным и величественным, ибо весь вир – видимый и невидимый создан как дивный храм Господень. Гоголь считал, что искусство есть примирение с жизнью, иные полагали, что смысл искусства сугубо эстетический – украшение нашего мира и обыденной жизни, но истинное назначение искусства – это духовное преображение личности, вселенной и жизни. По слову преподобного Максима Исповедника человек есть существо духовное и чувственное, он – на грани двух миров, творческий посредник между Богом и миром, его ум, сердце и воля восходят за грань материальной вселенной к Творцу. Господь велик в Своих созданиях, Его всезнающий ум – неисследимая бездна творческой премудрости, благодатным наитием Святого Духа Он озаряет души поэтов и художников, ученых и мудрецов, от Него – дарования и мудрость, таланты и вдохновение. В религиозном смысле творчество – это уподобление Богу, путь к духовному совершенству, а творец – священнослужитель, употребляющий свои таланты во славу Божию. Всей свой жизнью и каждым творческим актом человек призван служить Богу, а без веры в Бога, без молитвы и аскезы, в отрыве от Церкви и ее литургической жизни искусство погибает, а человек духовно деградирует. Но человек есть свободная и самоопределяющаяся личность, он может использовать ум, таланты и свободу, как в добрых целях, так и в злых – служить Богу, или отвергнуть свою священную миссию и избрать путь эгоистического самоутверждения – нравственной ереси эстетического нарциссизма. Всем поэтам надо помнить мудрые слова Державина: «Величие, блеск и слава сего мира проходят; но правда, гремящая во псалмопениях славословие Всевышнему, пребывает и пребудет вовеки!» В искусстве есть величайшие соблазны – эстетические чувства, душевные волнения и экзальтированные восторги несовместимы с духовным трезвением, аскетическим подвигом, созерцанием и молитвой. Существует эстетический разврат ума, сердца и воображения, а эстетическое наслаждение может сделать самоцелью – превратиться в кумир, что противно вере в Бога и евангельской нравственности. Если церковное искусство отражает духовный опыт молитвенников и подвижников Церкви, прошедших через суровую школу аскезы, участвующих в таинствах и богослужениях, воюющих со страстями, стремящихся к непрестанной молитве и исполнению заповедей Евангелия, то мирской искусство – отражает эмоциональную и интеллектуальную жизнь художника и поэта, его эстетический опыт и художественное видение мира, которое может быть замутнено страстями и пороками, противоречить истинам Божественного Откровения и кощунственно отрицать церковную веру, мораль и догматику. Искусство может быть направлено на служение Богу и поиск вечной красоты, черпать вдохновение в священных книгах Библии – в книге Иова, Псалтыре и четырех Евангелиях, в богослужениях Церкви, в духовном опыте и писаниях ее мудрецов, а может стать для человека запретным плодом, золотой чашей с вином, отравленным ядом, и привести его к духовной гибели, вот почему всем поэтам, художникам, музыкантам и философам необходима аскеза творчества. Библейский мудрец Екклесиаст предостерегал: вся мудрость и все знания, вдохновение и слава – ничто без Бога, ибо человек призван искать не только даров Божиих – мудрость, вдохновение и таланты, но прежде всего – Самого Бога, Он – наивысшая цель. В Новом Завете сказано, что Бог есть Дух и Любовь, и человек, сотворенный по образу Божиему – существо духовное, он есть свободная и творческая личность, способная любить, молиться и созерцать. Тайна образа Божиего в человеке есть дух и любовь. Духовность в христианском смысле – это благодатное действие Духа Святого в человеке, умение жить по заповедям Евангелия, любовь к мудрости, а высшая Премудрость – это Бог. Для христианина вне религиозной жизни – молитвенного общения с Богом, участия в таинствах и богослужениях Церкви, борьбы со страстями, исполнения заповедей и Богопознания – нет, и не может быть никакой духовности. Вся жизнь святых Церкви была пронизана таинственным действием Святого Духа, они – истинные подвижники и мудрецы. В отрыве от своих религиозных истоков искусство есть суррогат духовности, как плотские утехи и романтическая влюбленность – суррогат любви, которая сильнее смерти, она всегда целомудренна и духовна, жертвенна и возвышенна. Бог есть Любовь и тайна сотворения мира – это акт любви Творца, Его любовь дала всему жизнь, от любви Божией – все прекрасное в мире и человеке. В конце «Божественной Комедии» Данте Алигьери проницательно заметил, что любовь Божия «звездами, луной и солнцем правит», она – источник вечного счастья и небесного блаженства, в ней – полнота жизни. Все самое прекрасное и величественное в поэзии и литературе, музыке и живописи создано благодаря любви к Богу или любви к возлюбленной, и есть исполнение двух евангельских заповедей. В русской религиозной лирике есть произведение непревзойденное по силе и глубине религиозного чувства, каждая строка которого дышит искренностью, мольбой о самом главном для всех христиан – о любви к Богу и ближнему:
Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.
Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердую волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.
Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью –
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить.
По учению святых отцов Церкви человек есть существо словесное, одаренное Всевышним даром слова. В Библии Сам Господь именуется Словом: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин.1:1). На страницах Псалтыря возвещается: «Словом Господа сотворены небеса и Духом уст Его все воинство их» (Пс. 32:6). Творец создал мир из ничего через Слово, ибо Слово – это творческая сила Божия. В Новом Завете Сын Божий, Иисус Христос назван Словом – Божественный Логосом. По выражению апостола Павла Он – предвечная Премудрость и Сила Божия, через Него все начало быть, ибо Слово Божие – источник жизни. В Новом Завете говорится, что Слово Божие воплотилось – Сын Божий стал Сыном Человеческим, в мир пришел Богочеловек Иисус Христос – обещанный Мессия. По мысли святителя Григория Богослова именно логос – ум и слово роднят человека с Богом и Божественным Логосом, они даны человеку для познания Бога и восхваления Его величия и премудрости, мудрость же – светильник праведной жизни. В книге Бытия рассказывается, как Господь привел всех зверей и птиц к человеку, и он нарекал их всех именами. В Священном Писании имя символизирует мистическую связь человека и живого создания с метафизическим миром, оно есть откровение о его духовной сущности. В Новом Завете сказано, что имя спасенных будет записано Богом в книге жизни, а имя избравших путь греха и погибели – вычеркнуто из нее. Ум первозданного Адама был духовен и проницал сущность вещей. Господь наделил человека великим творческим даром – это дар устремления к Богу и предстояния Ему, и способность нарекать – постигать и характеризовать сущность всего сущего в видимой вселенной. Господь есть Творец мира, и человек – творческое создание. Первозданный Адам был царем вселенной, он – великий мудрец и вдохновенный песнописец, одаренный поэтическим даром выражать в словах и звуках то, что он воочию созерцает, становясь сотворцом Богу. Велика роль слова в религиозной жизни – через слово пророки возвещали волю Всевышнего, а апостолы проповедовали о Спасителе, искуплении грехов мира и Его победе над смертью и Адом. Все богослужения и таинства в Церкви свершаются через слово, в священных словах молитв таинственно действует сила Святого Духа, изливающаяся в сердце и просвещающая ум молящегося. Господь открывал Себя человеку, Он влагал слово Свое в сердца и уста пророков, апостолов и евангелистов, которые силой Святого Духа написали книги Библии. Священное Писание – источник наших знаний о Боге, оно – боговдохновенно и есть Слово Божие. Бог дает знание о Себя, Он делает человека мудрецом и богословом, просвещает его светом Истины. Христианское богословие – это религиозная философия высшей пробы, духовная мудрость, которую Господь Сам влагает в сердце человека, и потому речь истинного богослова – это речь исходящая из сердца, как из сокровенного источника. Существует три аспекта богословия: это Слово Бога о Себе – Откровение, слово мудреца о Боге – догматика, слово человека к Богу – молитва. Истинные богословы Церкви – это пророки и апостолы, а также ее святые отцы – великие подвижники, мудрецы и молитвенники, всю жизнь свою отдавшие борьбе со страстями и духовному совершенствованию, исполненные благодати Святого Духа, имеющие духовный опыт Богообщения. В основе Богопознания лежит – Божественное Откровение и личный духовный опыт, ибо богословие не есть отвлеченное знание о Боге, но есть духовное знание Бога и молитвенное общение с Богом. Высочайшее Богопознание возможно только в Церкви, через молитву и борьбу со страстями, участие в святых таинствах, изучение Священного Писания и святоотеческой литературы. Без благодати Святого Духа невозможно созерцать Бога и познать Его таким, каков Он есть, невозможно правильно понять слов Священного Писания. Нельзя рационально расшифровать тексты Священного Писания и понять глубины христианской веры без благодати Святого Духа, как пытались это сделать древние гностики, горделиво и надменно мнящие себя элитарными христианами, а свою эклектическую философию – духовной мудростью, или как это пытаются ныне сделать оккультисты нашего времени – эзотерики, теософы, антропософы и последователи Агни-йоги. Преподобный Силуан Афонский проникновенно писал: «Написанное Святым Духом познается только Святым Духом».
Если мы обратимся к Библии, то будем поражены глубиной ее мудрости и духовной мощью, лирической силой и пронзительной исповедальностью творцов Ветхого и Нового Заветов. В сравнении с этой Святейшей Книгой меркнут все сочинения поэтов, ученых и философов. Библия от Бога и дана миру Богом через Его пророков и апостолов. Но библейские мудрецы не думали о красоте слога – художественная обработка Слова Божиего кощунственна. Чем человек может украсить Божественное Откровение, если наш Господь – венец всех совершенств и Творец красоты? Но язык Библии высоко поэтичен, и здесь тайна – Бог говорит с нами на языке священной поэзии, и пророки и апостолы – от Моисея, Иова, Давида и Соломона до Иоанна и Павла, просвещенные Духом Божиим и получившие от Него мудрость и знания, начинают говорить и писать поэтически. Поэтический язык ближе к логосу – языку духа и религиозной веры, языку молитв и созерцаний, чем обычные прозаические языки. Высокий язык Псалтыря, Евангелия и книг пророческих учит человека мыслить духовно и общаться с Богом, поэтическое искусство помогает выразить духовную сущность образно и символически, на языке притч и метафор. Язык Библии – это язык не рассудка, а сердца, он затрагивает самые сокровенные струны души, напоминает человеку о потерянном Рае, настраивает его душу на молитву – Богообщение. Когда я открываю книгу Иова или читаю писания пророка Исайи, то мою душу всегда потрясает их библейская страстность и исповедальная пронзительность, обнаженность самых глубоких и сокровенных бездн духа и сердца перед Всевышним, в сравнении с которой столь бледными и флегматичными кажутся исповеди Русо и Льва Толстого. Язык сам по себе – великая тайна, и то, что Господь избрал язык поэтический и Библия написана на языке пророков и поэтов, свидетельствует о религиозной миссии поэтического искусства. Для преподобного Симеона Нового Богослова возвысившего богословие до боговдохновенного поэтического искусства, и постигшего высшее назначение поэзии – стать вдохновенным богословием, ибо мудрость и вдохновение, знания и красота – все от Бога и даны человеку, чтобы познавать Бога и прославлять Его, поэзия была языком богословия, а богословие – молитвенной поэмой о Боге, гимном и песнью во славу Всевышнего. Книги Библии изумляют не только глубиной богословской мысли, но и художественной гениальностью, как драгоценный бриллиант, отшлифованный до Божьего блеска, таящий метафизический смысл и сверкающий в веках истории, поражающий Божьей силой и мудростью, превосходящей все сочинения философов, книжников и мудрецов мира сего. Священное Писание – это непревзойденный образец религиозной лирики и философской поэзии, осененной глубокой мудростью, искренней и пламенной религиозностью, вдохновляющей всех церковных поэтов, христианских философов и богословов.
Во многих книгах Библии – в книге Иова, Псалтыре и Песни Песней мы созерцаем драгоценные жемчужины глубочайшего богословия, облаченного в поэтические формы, Божественного Откровения, изреченного на проникновенном лирическом языке. Послания апостола Павла, изумляющие читателя вдохновенностью и исповедальностью, огненной религиозностью, возвышенным слогом и мудростью, превосходящей мудрость Сократа, Платона и Аристотеля – это новозаветные богословские поэмы. Общеизвестно, что преподобный Ефрем Сирин избрал поэтическое искусство как изящное оружие в борьбе с гностической ересью Вардесана и иными лжеучениями. Церковный язык – это язык молитв и богослужений, книг Священного Писания, где высочайшее богословие изложено на языке совершенной поэзии; это язык богослужебных напевов и литургических канонов, язык проповедей и евангельских притч. Священный язык Церкви – это язык храма и Литургии, монастырей и скитов, молитвенников и проповедников Слова Божиего, язык высоко поэтический, далекий от мирской суеты – от вульгарного, низменного и пошлого языка улиц и базара, современных школ и университетов, возвышающийся над нашей обыденной жизнью и свидетельствующий об ином мире – о духовных реалиях метафизического мира. Мы знаем из Евангелия, что Христос изъяснялся притчами, а притчи – это язык мудрецов, образная и поэтическая речь, издавна передающая духовную мудрость и нравственное поучение, философскую тайну, о которой нужно глубоко размышлять. Когда апостол Иоанн Богослов сказал, что Бог есть Любовь, что Он любит нас и весь сотворенный мир, ждет от нас ответной любви, то его слова – образец высокой религиозной поэзии. Богословие – это духовное знание о Боге, а поэзия – язык богословия, не сухого академического богословия – схоластики, а духовно-опытного богословия святых отцов Церкви. Апостол Иоанн Богослов говорит, что любовь есть вершина Богопознания и совершенное познание Бога – Бог познается любовью, она – венец всех совершенств, залог безгрешности и бесстрастия, и вся жизнь христианина есть стяжение любви Божией. Во всех книгах Библии – в книге Иова, Псалтыре, Песни Песней, писаниях пророческих и в Новом Завете сказано, что наивысшая ступень христианского Богообщения – это бескорыстная, жертвенная и духовная любовь к Богу. Преподобный Иоанн Дамаскин изрек мудрую мысль о Боге – она есть основа апофатического богословия: Бог существует, но нельзя сказать, что Он есть по Существу, ибо любовь, мудрость, могущество и благость – предвечные Его энергии, Он же – есть Сущий и Непостижимый, пребывающий превышего всего материального и духовного. Святой Дионисий Ареопагит писал, что Бог абсолютно непостижим в Сущности Своей, но дает познать нам Свою премудрость и любовь, Свое могущество и благость, Сам же Он неуловим для мысли, за гранью всякого познания. Из всех русских поэтов с наибольшей лирической мощью и священным вдохновением пророков, с художественным блеском и молитвенной силой величие и непостижимость Бога воспел Державин в величественной оде «Бог»:
Неизъяснимый, Непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображения бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной радости теряться
И благодарны слезы лить.
Католический богослов и немецкий мистик эпохи Средневековья Мейстер Экхарт утверждал в своих «Духовных проповедях и рассуждениях»: Бог неизречен и совершенен, мы ничего не можем изречь о Его Сущности, и Он есть самое Совершенное, что мы можем помыслить. В этих словах чувствуется схоластический привкус – рационализм проник в сферу Богопознания, а ведь еще Плотин вдохновенно писал, что Божество превыше мысли и бытия, а значит – нельзя помыслить совершенство Бога и логически доказать Его бытие. Следует сказать иное – Бог настолько совершенен, что мы не в силах помыслить Его совершенство, ибо все наши представления о Его мудрости, любви, могуществе и красоте – лишь бледные тени в сравнении с Абсолютным Божеством. Но как изречь тайну любви Божией и поведать о том, что непостижимо для ума и неизреченно? По мысли древнегреческого мудреца Платона поэтическое искусство дано человеку, чтобы он научился говорить о невыразимом – о Боге и любви, о духовном мире и красоте, о жизни и смерти. Святитель Григорий Богослов говорил, что премудрость Всевышнего сокровенна и глубока, и тайны Божии столь многочисленны, что наш ум не может их постичь, а язык изречь их во всем величии. Священное Писание написано мерной речью поэтов, ибо поэтический язык более возвышен и более мощно воздействует на душу слушателя и читателя, как драгоценный камень – сверкающий бриллиант, он имеет много смысловых граней: буквальный, аллегорический, нравственный и анагогический уровни смыслов. Святитель Григорий Богослов – этот возвышенный мудрец святой Церкви, обладал не только колоссальными богословскими знаниями, но и блестящим литературным стилем как Гомер, изумительными поэтическими дарованиями; он соединил в себе высокую интеллектуальную культуру и любовь к изящным искусствам, ученость философа и священное вдохновение пророков и поэтов, диалектическую тонкость мысли Сократа с лирической задушевностью Псалтыря, сердечность Иова с ораторским красноречием Цицерона, скорбные элегические раздумья о неизбежной смерти и страданиях, выпадающих на долю несчастного человека с пламенными молитвами и благоговейными мыслями о любви и всемогуществе Создателя.
Человек есть образ и подобие Божие, он – словесное существо, через слово он мыслит и постигает тайны всего сущего, изливает свою душу на исповеди и обращается к Богу в молитве. Святая Церковь учит, что к чтению Священного Писания человек должен приступать с молитвой, всецело обращая ум и сердце к Богу. Молитва – это крылья, возносящие душу к Богу, она – таинство общения с Творцом и преображения личности, зеркало духовной жизни человека и библейская стезя самопознания. В молитве человек познает Бога таким, каков Он есть – он познает любовь Божию, Его премудрость и всемогущество, постигает замысел Всевышнего о себе, и осознает свою греховность, ибо падший человек есть смертное и греховное создание. Молитва есть обращенность души к Богу, интимная беседа ума с Создателем, предстояние Всевышнему, занятие Ангелов, наставница Богопознания, самораскрытие сердца Богу – искренняя молитва имеет глубоко исповедальный характер. В молитве человек обращается к Богу и приближается к Нему, пребывает наедине с Ним и духовно познает Его. Молитва исходит из самых сокровенных глубин сердца, она – сердце религиозной жизни, без нее колеблются духовные основы жизни, душа закрывается от Бога и отпадает от Него. Молитва предполагает искренность сердца, это ее священное средоточие, ибо без искренности нет исповеди и покаяния, нет веры и любви. В религиозном смысле искренность – это жизнь сердца и духовная сила веры, она – хранительница совести и чести, без нее извращаются понятия о добре и зле, и становится невозможной нравственность, а молитва из священной песни сердца превращается в фальшивый аккорд лицемерной и изолгавшейся души. По слову святителя Иоанна Златоуста обращаться к Богу в молитве надо с искренней душой – от всего сердца, ибо Он ближе всех к нам, мы везде предстоим Богу, Он зрит все – все наши слова и помыслы, дела и намерения. Вся сущность религии заключается в молитве – в таинственном общении с Богом, а молитва – это новая, духовно обновленная и целостная жизнь души, без нее человек обречен на духовное падение, подобно тому, как молния низвергается с неба. Христос развенчал фарисейство – внешнее благочестие при внутренне порочности души, ибо Богу противно лицемерие, ложь – предательство правды Божией, лжец может быть фанатичным, но не может быть искренне религиозным. Молиться Богу можно только из глубины сердца и совести. Из глубин потрясенного скорбями сердца, со вздохом отчаяния к Богу взывали Иов, Давид и Силуан Афонский, и через молитву они обретали утешение в любви Господней. Человек есть духовное существо, а молитва – это дыхание жизни для его души, через нее он может ощутить духовную свободу, вознестись над гнетущей и унизительной жизнью в земном мире – над этой всеплачущей юдолью, ощутить присутствие Божие, а потому молитва – это акт духовный и вдохновенный, творческий и созерцательный, жизнеосмысляющий и покаянный. По слову Пушкина высшее назначение поэта – это молитва: «не для житейского волнения, не для корысти, не для битв, мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв». В молитве человек ощущает дыхание уст Божиих – благодать Святого Духа, утешается от скорбей и укрепляется в вере, разрешает сомнения и находит оправдание надеждам, созерцает мудрость и могущество Создателя и прославляет Его в песнях и гимнах. Молитва – неоскудевающий источник творческого вдохновения для поэтов и художников, философов и мудрецов, а вдохновение – это духовный луч Божий, касающийся человеческого сердца. Господь даровал человеку дивный дар молитвы и человек может всю свою жизнь и каждый творческий акт свой превратить в молитву – молиться как Ломоносов, созерцая красоту северного сияния и прославляя могущество Бога Творца, или как Лермонтов с ландышами у ручья, познав, что наше счастье – в Боге, и устремив свой дух к небесным высям. Высокие истины Божественного Откровения для христианского поэта непререкаемы и священны. Это прекрасно выражают сильные и задушевные строки русского лирика Никитина, поэтически раскрывающие глубину и мощь его религиозных чувств, переживаний и мыслей – измученный тяготами земного существования, он не теряет надежду на Бога, проливает слезы покаяния и умиления в молитве у подножья Креста и, как и прежде верит в бессмертие души:
Я верю истине святой, -
Святым глаголам Откровенья
О нашей жизни неземной,
И сладко мне в тиши страданья
Припоминать порой, в тиши,
Загробное существованье
Неумирающей души.
Для религиозного человека Бог – это священный центр жизни, Он – не абстрактная идея и не воображаемый Абсолют ученых и философов, а живой Бог пророков и Откровения – абсолютно свободная и надмирная Личность. Какая же наиважнейшая мировоззренческая черта отличает религию и христианскую веру от идеалистической философии? В философских системах Бог – это абстрактный мировой дух, но для христианина Бог есть Личность, и верующий не только размышляет о Боге как иной идеалист, но и стремится к личному общению с Богом, испытывает мистическое чувство трепета и благоговения перед Всевышним, не может жизнь без Его любви, боле сильной, чем смерть, более огненной, чем преисподняя. Монахи уходили от мира, отрекались от всего мирского, чтобы обрести величайшее духовное сокровище, ту драгоценную жемчужину, которой обретается Царство Небесное, и это – духовная молитва. Святитель Григорий Богослов писал, что монашество – это искание Бога и Его горнего Царства, а жизнь монаха – устремление к Богу, непрестанное пребывание в молитве, размышление о Боге, смысле жизни, смерти и Страшном Суде. Для того чтобы размышлять о Боге и молиться Богу, читать Священное Писание и книги святых отцов Церкви, древних поэтов и мудрецов, писать богословские трактаты, проповеди и песнопения, вести созерцательную и безмятежную жизнь, монахи уходили в горы и пустыни, искали уединения и безмолвия. Высшая цель монаха – обрести вечное добро – благодать Святого Духа, а его миссия – очистить свое сердце и молиться за весь мир. Высочайший духовный подвиг монаха – молитва за весь мир, за каждую душу – за всех живых, усопших и еще не рожденных, и эта молитва – величайшая жертва самоотречения, подвиг более великий, чем миссионерство и проповедь Евангелия. Чем выше духовная культура монаха и чем ближе он Богу, тем больше он ощущает свою духовную близость к каждому человеку и живому созданию и сильнее чувствует свою ответственность за мир. Вся сущность Евангелия заключена в двух заповедях – любви к Богу и ближним, и монашество – это жизнь, отданная исполнению этих заповедей. В идеале жизнь монаха – это Евангелие в действии. Монах – это молитвенник за мир, его сердце должно быть исполнено любовью ко всем – к каждому живому созданию – любовью не мечтательной и искусственной, а любовью духовной и благодатной, исполненной жертвенности и самоотречения. Преподобный Исаак Сирин – великий подвижник Церкви и учитель молитвы, говорил, что на евангельской высоте духовного подвига монах обретает милующее сердце и сострадает всем живым созданиям – людям, животным, птицам, растениям и даже бесам, объемля весь мир бескорыстной и духовной любовью. Преподобный Силуан Афонский учил, что душа молитвенника чувствует мировую скорбь – всю боль этого мира. Чем больше любовь, тем больше страдание за мир и за каждую душу.
Монах ищет счастья не на земле, а в Боге, он жаждет не чувственных наслаждений, а Богообщения. Монах понимает, что земная красота имеет преходящий характер и обратится горстью праха, в то время как небесная красота – духовна, вечна и нетленна. Монах знает, что страсть – это темное влечение извращающее душу, а любовь – обретается победой над страстями, открытостью сердца Богу, духовным преображением личности. В чем сущность монашества? Монашество – это любовь к Богу, искание вечной и небесной красоты, тоска по Царству Небесному, осознает своей греховности и покаяние пред Богом. Для монаха красота – это великая и неизъяснимая тайна, ее истоки духовны, ибо все прекрасное от Бога – от Него красота духовного мира и Ангелов, звезд небесных и заснеженных гор, сверкающих как алмаз на солнце, бескрайних морей и цветущих садов, где поют свои песни птицы. В акафисте «Слава Богу за все» – этой восхитительной молитвенной поэме, митрополит Трифон Туркестанов писал о том, что скоротечная земная красота заставляет звучать сокровенные струны в нашем сердце, пробуждая в душе человека тоску по нетленной красоте духовного мира. В небе, сияющем звездами и сладкозвучной музыке речных вод, в нежных благоухающих цветах и в великолепном зрелище безмятежного заката человек может узреть тень премудрости и величия Создателя, отблеск Его бесконечной любви и несравненной красоты. Если человек хотя бы на мгновение узрит красоту духовного мира, то он всегда будет тосковать по ней, искать ее – вечную красоту за гранью материального мира. Мудрый Платон говорил, что любовь – это стремление к красоте. Если это земная и преходящая красота, то любовь эта – чувственна, но если это небесная и вечная красота, то любовь эта – духовна. Аристотель полагал, что в основе философии – любви к мудрости, лежит изумление. Но если величайшее совершенство – это Бог и от Него вся красота и мудрость, то искание вечной красоты есть любовь к Богу, искание Бога и тоска по Нему, а невыразимое изумление пред Ним – состояние души монаха, для которого высшая драгоценность – молитва, Богообщение, а самая страшная мука и нестерпимая скорбь – богооставленность. Для монаха весь наш падший мир – это темница духа, а страсти – духовные цепи, приковывающие душу ко всему суетному, преходящему и бренному, но христианская вера – духовное освобождение личности. На страницах Нового Завета мы читаем – познаете Истину, и Истина сделает вас свободными, где Дух Господень, там и свобода. Величайшее сокровище монаха – это благодать Святого Духа, она дарует человеку высочайшую свободу и мудрость. Уже древнегреческий философ Гераклит Ефесский говорил, что истинная мудрость заключается не в многообразии знаний – «многознание уму не научает». С христианской точки зрения истинная мудрость – духовно-опытное познание Бога, а не энциклопедическая эрудированность. Для монаха познание Бога более драгоценно, чем знание всех иных вещей, ибо знание Бога есть бесценная жемчужина, духовная мудрость. Монах знает, что без очищения сердца и молитвы нельзя приблизиться к Богу и познать Его. Господь в Своем величии превыше всякого познания и непостижим для ума величайших мудрецов нашего мира и высших Ангелов – Херувимов и Серафимов. В основе религиозной веры христиан и их Богопознания лежит Божественное Откровение. Библейский Бог Сам открывает Себя тем, кто ищет Его, тоскует о Нем, взыскует Истину. Невозможно познать Бога интеллектуальным путем, доказать Его бытие научно или философски. Если Бог есть Дух и Любовь, то и познание основано на любви и духовном восхождении человека к Нему. Надо не доказывать бытие Бога, а жить Богом, не только размышлять о Нем, но и молиться Ему, искать Его всем сердцем, душою и разумением. Святые отцы Церкви описывают путь Богопознания как вертикальное восхождение к Богу, движение нашего духа ввысь, подобно тому, как пророк Моисей восходил на гору Синай, чтобы приблизиться к Всевышнему, говорить с Ним и получить от Него скрижали завета. Монах находит в Боге – источник и смысл жизни, он трагически ощущает, что без Бога и любви наш мир плосок и сер, душа – порочна и бесчувственна, а жизнь – бессмысленна. Монах ощущает свою греховность, видит безотрадное зрелище падения своей души. Вся жизнь монаха – это покаянный плач о грехах. Покаянные слезы очищают наше сердце, а как сказано в Евангелии – только чистые сердцем Бога узрят. Высший путь познания Бога – это любовь, а без борьбы со страстями невозможно обрести духовную любовь. Святитель Иоанн Златоуст учил, что невозможно любить Бога и жить греховно и безнравственно. Любовь – это самая мощная сила, она животворит душу, все прекрасные чувства и возвышенные мысли. Но если любовь иссякает, то сердце человека превращается в бесплодную пустыню. Мироощущение монаха и заветные стремления его души, с грустью осознающей как скучны песни земли, ищущей Бога и помнящей о горнем мире, великолепно выражены в изумительном стихотворении М.Ю. Лермонтова «Ангел». Это одна из самых бесценных жемчужин русской религиозно-философской лирики. В строках этого лирического шедевра совсем нет пессимизма и отчаяния, в них – истинная евангельская мудрость и монашеская тоска по горнему миру, с которым неразрывно связана совестливая и лирически чуткая душа поэта. Все ценности земного мира с его чувственной красотой меркнут перед святой песнью Ангела о Боге великом и блаженстве безгрешных духов. Духовная лирика Лермонтова – это песни души, тоскующей в изгнании, скорбящей от зла, царящего в мире, ищущей Бога и возносящей к Нему свои горестные молитвы и раздумья. В стихотворении «Ангел» юный Лермонтов предстает как христианский мудрец и лирический философ. В этих трогательных и мелодичных строках он истинно велик, а его произведение – одна из вершин русской и мировой духовной лирики.
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел.
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Священное Писание открывает тайну человека – он принадлежит не только видимой вселенной, но и духовному миру, ибо Господь вдохнул в него дыхание жизни. Все церковная поэзия и литургические гимны нацелены на то, чтобы пробудить в нашей душе стремление к Богу, а богослужебный язык – это язык молитвы. Апостол Павел говорил, что данное от Святого Духа непонятного для душевного человека, еще не просвещенного Слово Божиим, ведь его душа – пленница страстей, а ум привык логически мыслить и анализировать, но не способен к созерцанию. Красота богослужений Церкви, ее религиозной лирики навсегда останется закрытой книгой для человека, если он не научится от Святого Духа жить духовной жизнью и мыслить духовно. Люди зачастую ищут в поэзии сильных чувств, ярких метафор, возбуждающих их эмоции и страсти, но поэзия Данте, Шекспира и Мильтона не только эмоционально воздействует на душу читателя, но и побуждает его задуматься о жизни и смерти, добре и зле, времени и вечности, Боге и Страшном Суде. Если душевная поэзия обращена к воображению, эмоциям и аналитическому уму человека, то духовная поэзия – к молитве и созерцанию, к тому, что выше и глубже слов. Нельзя подобно архимандриту Рафаилу Карелину утверждать, что поэтическое искусство Данте, Шекспира и Мильтона лишь душевно, в сущности – бездуховно; их поэмы, лирика и драмы – это грандиозные, пестрые и монументальные картины, вмещающие в себе целые художественные миры, но они еще и возводят ум к Богу, обращают взор души к духовному миру, глубокому и неисчерпаемому как бездонная чаша неба. Среди верующих существует две крайности – одни отвергают поэтическое переложение Псалтыря и Евангелия, полагая, что религиозная лирика должна исходить из сердца, обнажать душу и ее духовный опыт, иные наоборот думают, что лишь такие церковные произведения как Псалтырь, Божественные Гимны преподобного Симеона Нового Богослова и поэтические переложения библейских книг могут именоваться религиозной лирикой, отвергая духовную поэзию Данте и Мильтона, Пушкина, Лермонтова, Кольцова и Надсона. Если мы отвергнем поэтические переложения Псалтыря, книги Иова, Евангелия и древних молитв, то отвергнем лучшие творения Ломоносова, Державина и Пушкина, а если будем считать религиозной лирикой лишь священные книги Библии и молитвы великих подвижников Церкви, а всю поэзию от Данте до Пастернака объявим «душевной» – на языке Церкви бездуховной, то откажем всем поэтам в высшем праве на глубоко личное общение с Богом, духовную свободу, молитвенное творчество и исповедальность. В церковной поэзии слово обретает духовную глубину, ее небесная красота, познающаяся духовным оком созерцающего сердца, есть отблеск Божьей красоты, а ее душа – молитва. Язык Священного Писания, молитвы, богословия и Божественной Литургии – это наивысший из всех языков, изумительно соответствующий святым таинствам церковного богослужения, порождающий в умах и сердцах верующих ощущение иного мира и чувство предстояния Богу, дающий возможность словесно выразить духовный опыт подвижников Церкви, помочь молящимся отрешиться от мирской суеты: «всякое ныне житейское отложим попечение». Архиепископ Иоанн Шаховской верно сказал, что высшее назначение поэзии: лирическое – исповедь поющего сердца, ибо возникновение стихотворения, драмы или поэмы – это всегда тайна и чудо, самовыражение души и излияние ее сокровенных глубин; литургическое – обращение к Богу с молитвой, «молитва поручает поэзии быть ее помощницей».
Молитва занимает огромное место в религиозной жизни христианина, без нее немыслимы монашество и богословие, исповедь и богослужения, аскетика и литургическая жизнь Церкви. Если богослужение – это сердце религиозной жизни христиан, а Божественная Литургия – сердце всех молитв и богослужений, то Христос – сердце Литургии и смысл всей литургической жизни Церкви, в которой просвечивает вся бездонная глубина и небесная красота нашей веры, и отражается весь духовный опыт и вся мудрость Церкви, есть евхаристическое общение с Богом, причастие Святых Тайн Христовых. Божественная Литургия – это нетленная святыня Церкви и ее поющее богословие, поэтическое свидетельство о духовной мощи и совершенной красоте христианской веры. Божественная Литургия – это жизнь Церкви, ибо Церковь живет молитвой Богу и служением Ему, она – мистическое тело Христово, а таинство Евхаристии – святейшее из всех таинств, драгоценный алмаз христианской веры, величайшее мистическое сокровище Церкви, хранящее в себе тайну нашего спасения. Священномученик Серафим Звездинский, глубоко прочувствовавший духовную красоту Божественной Литургии, изумляющийся этому великому и чудному дару Божиему, этой священной тайне, которой дивятся Ангела на небесах, оставил нам великолепные строки, дышащие поэзией Псалтыря, литургического канона и Евангелия: «Много чудных звезд – песнопений – хранится в Церкви Православной (святоотеческих творений), но все они сходятся в солнце Церкви нашей – в Божественной Литургии. Много чудных цветов в пажитях церковных, но всех прекраснее роза – Божественная Литургия. Дивны драгоценные камни Церкви нашей – обряды, но всех их ярче блистает бриллиант – Божественная Литургия. Все источники, все ручейки, таинства наши, сливаются в глубочайшем святейшем таинстве Божественной Литургии». В Евхаристии не символически, а реально и духовно человек соединяется с Богом духом, душой и телом. В этом святом таинстве заключена вся мистическая жизнь Церкви, все ее метафизическая миссия, ибо через Тело и Кровь Христовы человек вступает в величайшее общение со Христом, в Котором обитает вся полнота Божества, ибо Он – Хлеб Небесный, источник нашего спасения. Церковь живет благодатью Святого Духа и не может существовать без Священного Писания, догматов и Божественной Литургии. В таинстве Евхаристии заключено мистическое совершенство Церкви, в богослужениях – ее несравненная красота, в догматах – неизменные истины веры, в богословии – небесная мудрость, в святом Евангелии – голос Спасителя. Святая Церковь, упоенная созерцанием великолепия вселенной, не только молится о спасении всей твари, стремясь объять всех действенной силой евангельской любви, но и с радостью возносит к Всевышнему литургический гимн, возвещающий о красоте сотворенного мира: «Ты поставил небо, как кровлю, и раскинул его, как шатер (Ис. 40:22, Пс .103:2), утвердил землю ни на чем, одною мыслию (Притч. 3:19), соорудил твердь и устроил ночь и день; Ты извел свет из хранилищ, и сокращением его наводишь тьму для управления ночью (Быт. 1:16), и начертал на небе хор звезд во славу величия Твоего; Ты сотворил воду для питья и омовения, живительный воздух для вдыхания и выдыхания, для произведения звука языком, ударяющим воздух, и для слышания, так как при содействии его слух воспринимает речь. Ты сотворил огонь для ослабления мрака, для удовлетворения нужд и для того, чтобы согревал нас и светил нам; Ты отделил великое море от земли и устроил его приспособленным к плаванию, а землю соделал удобною для хождения – то наполнил животными малыми и великими и эту населил кроткими и дикими, одел разными растениями, увенчал травами, украсил цветами и обогатил семенами; Ты сдержал бездну и очертил для нее широкое пространство – моря, полные соленых вод, но оградил ее пределами мельчайшего песка (Иер. 5:22), то ветрами вздымаешь Ты ее до высоты гор, то расстилаешь ее, как равнину, - то приводишь в неистовство бурею, то украшаешь тишью, чтобы едущим на кораблях пловцам она стала удобною для путешествия. Ты опоясал созданный Тобою через Христа мир реками, наводнил потоками, увлажил неиссякаемыми источниками, и скрепил горами для прочности неподвижного пребывания грунта. Ты наполнил мир Твой и украсил его благовонными и целительными травами, животными многими и различными, сильными и слабейшими, ядомыми и рабочими, кроткими и дикими; шипениями пресмыкающихся, криками разнообразных пернатых, круговращениями лет, числами месяцев и дней, переменами времен года и переходами дожденосных облаков для произращения плодов, для поддержания животных, равновесия ветров, дующих, как им назначено Тобою (Иов. 28:25), и для размножения растений и трав». Для христианского мироощущения весь мир был сотворен Богом как великолепный храм, на всей природе лежит печать премудрости и величия Божиего, она пронизана лучами Его любви, полна тайн, чудес и красот, на ней отпечатлелся след Его творческой мысли и неоскудевающей благости.
Человек сотворен Богом для духовной жизни – молитва и созерцание есть крылья его души, а без них душа бескрыла, обречена влачить жалкое существование в здешнем мире сует, не способна возвыситься к Богу. Известная древнегреческая пословица гласит: «много лживых историй рассказывают поэты». Но поэтическое искусство – это не буйство воображения, а разговор о главном – о Боге и душе, о свободе и страданиях, о грехе и искуплении, о добре и зле, о жизни и смерти, о времени и вечности, о любви и красоте. Высшее призвание поэта – говорить правду, отсюда – правота поэта у О. Мандельштама. Поэтов часто обвиняют в том, что они – отрешенные от жизни мечтатели и фантазеры, а их искусство – лишь игра воображения, и эти суждения иногда верны в оценке авангардизма и постмодернизма. Но высокое искусство – священно, его источник – вдохновение и духовное созерцание, а не воображение и полет фантазии, иначе каждый фантазер мог бы быть поэтом, но истинный поэт – созерцающий и лирический философ, он изрекает в лирике, одах, притчах, элегиях и сонетах неизъяснимое и сокровенное, воспринимает духовную глубину жизни. По слову А.С. Пушкина, когда сердца поэта касается Божественный глагол, то он внемлет «неба содроганье, и горний Ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье…». Вдохновение – это дыхание жизни для нашей души, дуновение из Божественных уст, луч Божий касающийся сердца человека, тоскующего по горнему миру и с любовью устремленного к Творцу. Схиархимандрит Софроний различал три типа вдохновения – художественное, философское и религиозное, и последнее из них есть святое вдохновение – таинственное присутствие Духа Святого в нас. В размышлениях старца Софрония о трех типах вдохновения чувствуется трагическое осознание разрыва между Церковью и культурой, оно же есть следствие разрыва человека с Богом, который оборачивается извращением души и культуры, их упадком и последующей смертью. Но человек сотворен по образу и подобию Божиему, он призван к молитве и созерцанию, к любви и творчеству – исполнению святой воли Всевышнего, ибо творчество драгоценно в очах Господних, оно – призвание и послушание человека. Господь всеблаг, Он хочет всех спасти, путь спасения – это жизнь в Церкви Христовой, но спасение не осуществляется Богом без воли человека и предполагает приумножение талантов, и потому спасение есть синергия, сотворчество Бога и человека. Христианин не должен ни обоготворять культуру – впадать в идолопоклонничество, ни анафемствовать и отвергать ее, ведь культура – ценна в очах Всевышнего, хоть и не является высочайшей ценностью, ибо для христиан превышего всего – Бог. Митрополит Трифон Туркестанов писал, что Господь велик в Своих творениях и особенно в человеке – наитием Святого Духа Он сокровенно озаряет души поэтов и мудрецов, ученых и художников, и они пророчески постигают неисследимые бездны Его творческой премудрости, а значит – художественное, философское и религиозное вдохновение – от Бога. В искусстве выражается эстетическая жизнь человека, его воспоминание о небесное красоте, чувство возвышенного и прекрасного, но мирское искусство таит в себе множество соблазнов, оно может оказаться золотой чашей с ядом. Многие русские писатели и поэты – Пушкин, Гоголь и Лермонтов, осознавали двойственность земной красоты – она может возвести душу к красоте горнего мира и к Богу, а может прельстить эстетически чуткого человека. Наиболее глубокие и проницательные раздумья о тайне красоты – ее двух гранях – идеале Содома и идеале Мадонны, оставил Ф.М. Достоевский: «Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут... Перенести я при том не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом Содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом Содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны и горит от него сердце. Нет, широк человек, слишком широк, я бы сузил. Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой... В Содоме красота и сидит для огромного большинства людей – знал ли ты эту тайну или нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут диавол с Богом борется, а поле битвы – сердце человека». Преподобный Макарий Египетский говорил: «Бог есть наивысшая красота», и если человек из глубин сердца взывает к Богу, то он украшает свою душу и жизнь высшей и нетварной драгоценностью – благодатью Святого Духа. Для христианского поэта и художника особенно важна апостольская верность Христу и Его святой Церкви, верность ее догматам и Символу Веры, идущему от Божественного Откровения, строгая аскеза творчества – борьба со страстями и греховными помыслами, углубленная религиозная жизнь, стойкость веры и надежда на Бога в период тяжких испытаний, осознание, что вся земная жизнь – это путь к вечности, а высшая цель – вечная жизнь и Богообщение, основанное на бескорыстной любви к Богу. Если вдохновение – это не эмоциональная разгоряченность и душевно-эстетический восторг, а дар Святого Духа, то высшее назначение поэта – быть священнослужителем Богу, иереем Всевышнего, но это предполагает аскезу творчества. Религиозный философ Евгений Трубецкой вдумчиво и рассудительно охарактеризовал православную икону как «умозрение в красках», а церковную поэзию и духовную лирику можно назвать «умозрением в слове», или «созерцанием в слове». Христианский поэт должен приступать к творчеству как к священнодействию – с молитвой и постом, жить литургической жизнью Церкви, очистив ум и сердце – не воображать и фантазировать, а созерцать и предстоять Богу, ощущая мощь и глубину Его премудрости, и находя в Его любви источник вдохновения.
Поэзия – это искусство не только возвышенно говорить, но возвышенно и духовно мыслить, а это невозможно без духовной любви и созерцания. Если человек откроет свое духовное око, то он воспримет весь окружающий его мир духовно – не одним скептическим рассудком и логическим мышлением, но сердечным созерцанием. Мир полон Божьих тайн и чудес и никакие научные исследования и открытия, никакой научно-технический прогресс не лишат бытие его глубины и таинственности, ибо тайны Божии безмерно глубоки и чудеса Его достойны изумления. Величественная картина мироздания изумляла даже таких рассудительных мыслителей как Аристотель и Кант – этих скептиков и аналитиков, опиравшихся на логическое мышление, и понимавших, что силы нашего разума имеют свои границы, ведь в отличие от современных обскурантистов от науки, они были честными мыслителями и интеллектуалами. Еще наш проницательный поэт Ф.И. Тютчев заметил, что люди не могут приблизиться к созерцанию великих тайн Божьих, потому что у них «рассудок все опустошил». Со всех сторон человек окружен бесчисленным множеством Божьих тайн, красот и чудес, сами жизнь и смерть его – поучительная притча, но рассудочный человек не ощущает таинственности и чудесности Божьего мира, его не изумляет великолепие звездного неба, нежный цветок не скрывает для него никаких тайн, тихий снег не утешает его душу, зрелище восходящего солнца в горах не поет ему радостный гимн в честь Создателя. У проницательного Кальдерона я нахожу следующие строки, выражающие христианский взгляд на мир Божий: «одна таинственность – все небо, и чудо дивное – весь мир!» Но для рационалиста мир плосок – лишен духовной глубины и таинственности, все детерминировано, механично и прозаично – нигде нет духовной свободы, чудес и небесной красоты; все обусловлено естественными законами – все закономерно и логично, бытие Божие – ненужная гипотеза, а все, что описывается на страницах Библии – вымысел и обман. Выступая против пошлых рационалистов и саркастичных скептиков своего века, посягнувших разоблачить все тайны и чудеса Божьи, и свести всю красочную и многообразную палитру жизни к рассудочным схемам, Тютчев с пророческой силой возвестил, что природа – это «не слепок, не бездушный лик», у нее есть душа и язык, в мире есть любовь и свобода. В бездушном и механистическом взгляде на природу нет ничего духовного и поэтического – это антихристианское восприятие жизни природы, но христианский поэт созерцает в природе – дивное произведение Божие, живую проповедь о Творце, а в ее красоте – тень и отблеск красоты горнего мира. Для многих философов и ученых природа бездушна и нема, она – не храм Божий, а мастерская человека, и эта философия нигилизма – источник утилитарного, циничного и прагматичного отношения к природе. Но для христианского мироощущения природа – великолепный храм Всевышнего, она вся пронизана лучами Его любви, ее язык понятен тому, кто верует в Бога, и нежная красота многое говорит религиозно настроенному сердцу, раскрывая такие тайны Божии, какие не в силах постичь заносчивые мудрецы мира сего и описать в своих абстрактных научных формулах. Однажды к Антонию Великому пришел философ и после долгой беседы спросил у святого: «Скажи мне Антоний, ты же за всю жизнь быть может не прочел ни одной книги, откуда же у тебя такая мудрость?» Антоний ответил ему: «Я каждый день читаю книгу, написанную Богом, одна ее страница – земля, а другая – небо, и эта книга открыта для каждого». У апостола Павла встречается мудрая мысль, согласно которой величие и премудрость Бога можно постичь через созерцание Его творения. И святитель Григорий Богослов писал, что весь видимый мир, небо, земля и море – это великая и преславная книга Божия. Среди русских ученых и поэтов эта мысль вдохновляла Ломоносова, считавшего, что премудрый Создатель дал человеку две книги: в одной Он явил Свое величие и эта книга – природа, человек же используя науку, философию и искусство познает Творца через Его творение; а в иной книге – Бог открыл Свою волю, и эта книга – Священное Писание. Если поэт христианин, то в своем творчестве он обращается к этим книгам, написанным перстом Всевышнего – к книге природы и к Священному Писанию, черпая в них вдохновение и стремясь верно постичь их духовное содержание. Религиозное миросозерцание дает христианским художникам и поэтам духовно понимать природу и ее язык, созерцать ее красоту и находить в этом источник утешения, Богопознания и счастья:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером и утра в час златой
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога!
Для христианина природа есть храм Божий, где славится имя Господне, земля – подножие ног Его, а звездное небо – это величественный купол. Когда я смотрю на таинственную и величественную картину звездного неба, то сердце мое замирает от красоты Божьего мира. Звездное небо проповедует славу Божию, и каждый цветок на земле возвещает о премудрости замысла всемогущего Зодчего вселенной. Ни один рукотворный храм не может сравниться с этим величественным и великолепным храмом со всеми его звездами и морями, горами и садами, со всеми красками и восторженными песнями, в которых слышится хвала Создателю. В величественных картинах природы и в созерцании ее чудес и красот, в просторах безмятежного моря, в ароматном дыхании душистых цветов, в раздолье колосящихся полей и в отстраненных от земных тягот и забот облаках, неспешно плывущих по голубому небу в полуденный час летней поры, дан человеку не только неисчерпаемый источник мудрости и вдохновения, но и исцеления ран и страданий души, дана отрада для истерзанного сердца, упоение созерцания и могучий призыв к творчеству и молитве. Нет слов, чтобы описать красоту Божьего мира с его небесами, морями и полями, но в наш технократический век духовное восприятие жизни – это драгоценное достояние редких душ, даже среди художников и поэтов, ибо религиозное отношение к природе возможно лишь благодаря лирической отзывчивости сердца, возвышенной христианкой верой. Христианство зачастую упрекали в том, что оно стесняло свободу творчества, а ее высокие евангельские идеалы не способствовали процветанию искусства, но именно религиозное отношение к природе и христианский взгляд на человека как на свободную и разумную личность, сотворенную по образу Божиему и одаренную эстетическим чувством и творческими дарами, позволяет нам, вдохновляясь нравственными идеалами Евангелия, познать высший смысл искусства и назначение творчества как священное служение Богу. Святитель Григорий Богослов говорил, что Платон обивающий пороги земных властителей – это жалкое зрелище, ибо великий мудрец и поэт призван не льстить и упрашивать смертных венценосцев, но служить одному Богу, обличать их грехи и пороки, проповедовать правду Божию, возвещая, что все величие и блеск мирской власти есть нечто суетное и преходящее. У Кальдерона – этого «католического Шекспира», познавшего весь драматизм нашего бытия, одного из величайших испанских писателей, чье творчество, по слову Пушкина стоящее на высоте недосягаемой, – вершина религиозно-философской драмы, в пьесе «Жизнь есть сон» мы находим строки, изобличающие ничтожность земного величия:
…То был лишь сон!
И если я теперь предвижу
Разоблачение обмана,
И если я теперь уж знаю,
Что наслажденье – только пламя,
Которое в ничтожный пепел
И легкий ветер обратит,
Я буду к вечному стремиться!
Оно – живительная слава,
Перед которой прах ничтожный
Величие и блеск людей.
Кьеркегор думал, что поэзия – это самое совершенное из всех искусств, она придает значимость жизни, но сама жизнь поэта неизбежно трагична в нашем мире – героический стоицизм не спасает душу от страха, трепета и отчаяния, а утешение скорбящего – лишь в религиозной вере Авраама, Моисея и Иова, в страстном молитвенном обращении человеческого духа к Богу, в евангельской надежде на спасение. Настоящий поэт – это несчастнейший, он новый Иов своего времени, источающий слезы, мученик веры, отвергнутый миром, страждущий лирик, молящийся в Гефсиманском саду, грустный посланник из царства вздохов, излюбленный фаворит мук и страданий, апостол печали, молчаливый друг боли с поющей лирой. Тоска и страдания сопровождают поэта до порога могилы, он – пишет кровью сердца, и провозглашает правду не страшась смерти. «Что такое поэт? Несчастный, переживающий тяжкие душевные муки; вопли и стоны превращаются в его устах в дивную музыку. Его участь можно сравнить с участью людей, которых сжигали заживо на медленном огне в медном быке Фалариса: жертвы не могли потрясти слуха тирана своими воплями, звучащими для него сладкой музыкой». Творчество – это мученичество, поэзия всегда экзистенциальна, не существует искусства без слез, ибо высокое искусство сродни священнодействию, оно – произведение величайшего напряжения духа, две его главные темы – любовь и смерть, а потому скорбь и чувство красоты уживались в сердцах всех великих творцов – Иеремии и Данте, Микеланджело и Шекспира, Бетховена и Мильтона, Достоевского и Надсона. О чем бы ни писал поэт в сонетах и элегиях, одах и поэмах – о Боге и любви, о смерти и страдании, о душе и вечности, о жизни и времени – все исходит из глубин его сердца, все не только утонченно и метафорично, но и экзистенциально и исповедально. Кьеркегор прав говоря, что поэт – это странный человек, он совершенно одинок на свете – взглянешь на него и ощутишь бесконечную грусть. Поэт – это духовно чуткий человек, чья сила переживаний утысячерена, он страдает острее и глубже обычных людей – грустит оттого, что пора первой любви – лучшая и самая прекрасная пора в жизни, столь мимолетна, скорбит, понимая, что никто не вернется из царства мертвых, не может принять ничтожность и пошлость извращенных нравов, изобличает как пуста, порочна и суетна наша жизнь, обращается к Библии, к музыке Моцарта и Баха, к произведениям Данте и Шекспира, размышляет о жизни и смерти, молится в тишине Богу. Для Кьеркегора вся мудрость заключена в Библии, одна строка этой Священной Книги более проницательна и глубока, чем целая библиотека. Но Библия написана на языке пророков и поэтов, в каждом ее стихе – огненная вера и глубокое страдание, несравненная мощь духа и мистический трепет сердца, молитвенная обнаженность душ и боль веков и тысячелетий. Не многие поэты были счастливы в земной жизни, но почти все они познали одиночество, клевету и гонения, а иные – и насильственную смерть; в древние времена страдали – Иов, Давид и Иезекииль, Гераклит, Платон и Пиндар, в Европе – Данте и Блейк, Мильтон и Байрон, у нас в многоскорбной России – Пушкин и Лермонтов, Веневитинов и Баратынский, Надсон и Вл. Соловьев. Может поэт в России и больше, чем поэт, но он обречен с рождения на страшные муки – его искусство презираемо пошлой толпой и циничной властью, имя – оклеветано современниками, лира – растоптана наглыми критиками, исповедь сердца – забыта потомками, а вся его жизнь – восхождение на Голгофу.
Державин считал, что поэзия – это священное искусство, она дарована людям от Бога и высоко ценилась у всех народов земли – и северные скальды, и Гомер у древних греков, и Давид у иудеев – все они удостоены чести и славы. В Ветхом Завете вдохновенный пророк и религиозный лирик – одно лицо, о чем красноречиво свидетельствует Псалтырь – книга молитв и нравственных поучений, учительница нравов и поэзии венценосного иудейского лирика, духовно ощущавшего как солнце, луна и звезды, реки, холмы и птицы, Ангелы на небесах и люди на земле хвалят Вседержителя. Для возвышенного лирика Жуковского, чья муза, по тонкому суждению Белинского, «дала русской поэзии душу и сердце, познакомив ее с таинствами страдания и утрат», поэтическое искусство – это стремление к прекрасной и возвышенной цели. Как религиозный поэт Жуковский убежден, что «поэзия есть Бог в святых мечтах земли», «пред коей выше – только Крест Голгофский», иными словами выше искусства, только вера и религия, и поэзия призвана служить Богу и Его вечной правде. Если мы внимательно обратимся к творчеству Пушкина, столь много размышлявшего о смысле и назначении поэтического искусства, то увидим, что для него идеальный образ поэта – это библейский пророк Исайя, посланник Бога, обличающий пороки мира, погрязшего в беззакониях, возвещающий людям Слово Божие, глаголом жгущий сердца людей. По заветному убеждению Пушкина муза должна быть послушна веленью Божиему, равнодушна к хвале и клевете невежественных и надменных глупцов, а поэт, «не требуя наград на подвиг благородный», пробуждать лирой «чувства добрые», самоотверженно славить в свой жестокий век свободу, призывать «милость к падшим» – все это ключевая тема его известного стихотворения «Памятник». Поэт призван быть свободным – идти, «куда влечет его свободный ум», не зависеть ни от власти царя, ни от мнения народа, будучи верным своим святыням и убеждениям, дивясь красотам природы, сотворенной Богом, и лучшим произведениям искусства, бескорыстно служить Истине, Добру и Красоте. Для Пушкина свобода – это самостоянье человека, залог величия его, она дарована людям по воле Бога, и должна быть основана на любви – любви к Творцу, Отчизне и всему прекрасному, что есть в душах и мире. Высшая свобода есть свобода пророка, а пророк – духовно преображенный поэт, он служит одному Богу и слышит Его голос, повелевающий:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Поэт всегда томим духовной жаждой, он ищет Бога и правду, как лань ищет потоки воды, и пока молчит его святая лира, в глазах окружающих – обычный человек, погруженный в заботы суетного века. Но в представлении Пушкина истинный пиит есть «небом избранный певец», он далек от суетной и бездумной толпы, для которой печной горшок дороже Бога и искусства. У пророка открывается духовный взор – «вещие зеницы», орлиная зоркость, позволяющая смотреть на все вещи с духовной высоты веры, в его устах «жало мудырыя змеи», а вместо трепетного сердца у него в груди «угль, пылающий огнем» – благодать Святого Духа. Еще более загадочные строки – «как труп в пустыне я лежал», знаменуют, что человек духовно мертв без Бога, а все изящные искусства и вся мудрость не помогут обрести ему смысл жизни, если не приведут его к вере в Бога и не будут служением Творцу. Именно Божий глас оживляет поэта, возвещая ему высокую цель его пророческого служения – «глаголом жги сердца людей». В глубоких раздумьях о назначении поэта к образу библейского пророка обращался и Лермонтов, искавший ответы на свои философские вопрошания в Священном Писании. Высшее призвание поэта – пророческое служение Богу, но жребий пророка в нашем земном мире весьма трагичен. Как и на страницах Библии, пророк у Лермонтова есть избранник Всевышнего, хранящий Его Завет и обладающий властью над умами и сердцами людей, никому неподотчетный кроме Бога и совести, и в то же время он – одинокий и отверженный миром странник, оклеветанный молвой и всеми презираемый. Наш замечательный русский поэт Алексей Апухтин, чья лирика отличается философской глубиной, искренностью и мелодичностью, а стихи перелагал на музыку Чайковский и любил декламировать со сцены Блок, вслед за Пушкиным и Лермонтовым, порицал тех лжепоэтов, для которых толпа – кумир, а все высокие стремленья души и священное вдохновение давно заменены льстивой речью и бесславной жаждой злата. Поэт наделен талантами Всевышним, он призван нести людям слово правды, и трагически одинок в здешнем мире, но через веру и молитву, через любовь и вдохновение, через творчество и созерцание ему начинается открываться высший мир – духовный мир, и томящаяся душа его обретает счастье в Боге и общении Ним. Наиболее проницательно священное служение пророка постиг и запечатлел Лермонтов – самый глубокий и религиозный из всех русских поэтов; его пророк читает в очах людей «страницы злобы и порока», ибо как сказал апостол Иоанн Богослов «весь мир лежит во зле» (1 Ин.5:19), но он знает, что «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин.4:16). Пророк есть глашатай Истины, он – посланник Всевышнего, и потому «завет Предвечного храня», пророк провозглашает «любви и правды чистые ученья», и, не смотря на жестокость людей, побивающих его камнями, он не проклинает род человеческий – род лукавый, но не теряет веру в Бога, с ликованием созерцает звездное небо и красоту природы, покорной Вседержителю и Его избраннику. В лермонтовском стихотворении «Пророк» блестяще запечатлена величественная и таинственная картина религиозного подвижничества – служения Богу и проповеди любви и правды ближним, нравственный подвиг евангельской любви к врагам – гонителям пророков. Бурная, но короткая жизнь Лермонтова, овеянная тайной неисповедимых судеб Божиих, завершилась трагической смертью, но этот поэт с мятежной душой умел примирять сердце и ум, всю жизнь искал познания Бога и примирения с Ним. Разочарованный суетой и низкими нравами здешнего мира, певец печали и тоски и величайший русский религиозный лирик находил отраду в высоких думах и стремлениях души, изумленно созерцал великолепие природы, и в благословенные часы молитвенного упоения видел Бога в небесах и обретал в Нем счастье на земле, являя в стихах красоту и мощь Творца, человека и вселенной. Лермонтов – наиболее чуткий духовный поэт России, ее несравненный лирик и трагик, более проницательный, чем Достоевский, Гоголь и Булгаков, более религиозный, чем Державин, Тютчев и славянофилы, а все его богоборчество – это библейское богоборчество Иова и Иеремии, оно не уводит от Бога, а ведет к Нему – не к абстрактному Богу ученых и философов, и не к порочному, неумолимому и жестокому Богу религиозных фанатиков и изуверов, а к истинному Богу пророков и Откровения. Господь одаряет пророка всеведеньем, открывает ему не только души и сердца людей, но и неисповедимые судьбы мира. Надо признать, что у самого Лермонтова был удивительный Божий дар пророческого предвидения. В загадочном и страшном стихотворении «Предсказание» он интуитивно прозревает тяжелые времена России, пророчески предугадывает грядущий ход ее истории и грозно описывает крушение самодержавия:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
В русской душе заложена неутолимая духовная жажда, искание Бога и тоска по идеалу. Взять хотя бы Семена Надсона – великолепного лирика и религиозного поэта России, певца поруганных идеалов с совестливой и лирически отзывчивой душой, всю жизнь боровшегося с низостью и пошлостью, искавшего Бога и отстаивающего Его высшую правду. Весь тон поэзии Надсона элегичен, с его лиры срываются пронзительные и скорбные аккорды, отзывающиеся в сердцах вдумчивых читателей, побуждающие их задуматься о Боге и душе, о жизни и смерти. Это искусство имеет скорбный оттенок, но оно не только обличает порочный культ Ваала и золотого тельца, не только проповедует святые идеалы Евангелия, призывая к покаянию и обращаясь к евангельскому образу Христа – к Богу страждущему и обагренному кровью, но и являет чуткое понимание человеческой души, не менее глубокое, чем у Данте и Шекспира, Мильтона и Достоевского, ее важнейшая черта – исповедальность. Жизнь Семена Надсона была достойной, но несчастной, его отношения с Богом – сокровенными и драматичными, но всегда искренними, лишенными лукавства. Все его стихи – это исповедальный крик и трогательная песнь нежной и израненной души, а сам Надсон – угнетенный безотрадной жизнью меланхолик, но он – глубоко религиозный меланхолик, и хоть его возвышенная поэзия – «поэзия скорбей», его поэтический голос – голос верующего поэта, изливающего в стихах душу Богу и читателю. Вся русская литература и поэзия неизменно обращалась к текстам Священного Писания, черпала из книг Библии вдохновение, не всегда дорастала до высокой религиозной жизни и молитвенного созерцания, но была проникнута искренним религиозным чувством и глубокими философскими мыслями. Многие из лучших произведений русской поэзии насквозь религиозны, непосредственно связаны с христианской теологией и антропологией, сотериологией и эсхатологией, представляют собой поэтическое истолкование Священного Писания. Как и величайшие мудрецы древних времен – Моисей и Иов, Давид и Соломон, Сократ и Платон, лучшие русские писатели и поэты призывают своих читателей к самопознанию – задуматься над тем: «Откуда мы пришли? Зачем мы живем? Для какой цели появились на свет? Что будет с нами после смерти?» Человек сотворен по образу и подобию Божиему, он – микротеос, но Господь сотворил его из праха – и человек есть причастник материального мира, вселенной, он – микрокосм, малый космос. Если человек познаем самого себя, то он найдет ключ к разгадке тайны сотворения мира, познает свою душу – образ Божий в себе, высшую цель и смысл своего бытия, и свои бесчисленные грехи и страсти, ибо после катастрофы грехопадения наше сердце напоминает мрачную пещеру, где обитает множество ядовитых змей – это наши пороки и страсти, жалящие душу и отравляющие ее. Но разве может быть счастлив человек, носящий в своем сердце мучительный и обжигающий огонь низменных страстей? Разве может наша бессмертная душа быть счастлива без Бога? Древнегреческие мудрецы говорили, что человек становится совершенным и прекрасным, когда отсекает от себя все лишнее. Господь сотворил человека прекрасным, грех же есть безобразие, грехопадение обезобразило человека, извратило его ум, волю и сердце. Низменные страсти делают всех нас порочными и мерзкими, как отвратительные чудища на полотнах Иеронима Босха. Путь спасения – обращение к Богу, покаяние, ведь только Бог может освободить душу от власти греха и смерти, ибо Сам не имеет греха и победил смерть. Христос искупил наши грехи на Голгофе и воскрес из мертвых, Он – единственный Спаситель мира, только Им исцеляется сердце и утешается душа. Вся великая русская литература – поэзия Державина, Пушкина, Баратынского, Лермонтова и Кольцова, проза Гоголя, Достоевского и Лескова, возвещает, что мы повреждены духовно – обезображены грехом, позволяет нам заглянуть внутрь наших сердец, увидеть испорченность наших душ, обращает нас к Богу ни одним холодным рассудком, но всем сердце и душой, пробуждая жажду искупления и освобождения, искание вечности и смысла, Божьей правды и неземного счастья. По слову выдающегося русского мыслителя С. Л. Франка русская литература обращена к религиозным и философским проблемам, ее история связана с историей философской и богословской мысли в России, а все великие русские поэты были глубокими религиозными мыслителями, ищущими Бога. Наш величайший русский поэт – А.С. Пушкин, очень любил читать Священное Писание, находил в книге Иова «всю жизнь человеческую», и считал, что «религия создала искусство и литературу». Наиболее глубокие суждения о русской культуре и религии оставил религиозный философ Иван Ильин убежденный, что «искусство в России родилось как молитвенное действие; это был акт церковный, духовный». По слову этого проницательного мыслителя «русская поэзия долго была представительницей русской религиозной философии и русского пророческого дара». Блестящий историк, культуролог и христианский философ Георгий Федотов, исследуя религиозную культуру России, пришел к мысли, что русским поэтам и писателям был близок образ страждущего Спасителя, возвестившего о любви и прощении нашему многогрешному миру, утопающему в крови. В религиозной лирике поэта и философа Семена Надсона есть изумительные и великолепные строки – строки одного из моих любимейших стихотворений, прославляющие высокий образ Иисуса Христа – Божественного Страдальца, искупившего грехи мира, прощающего Своих врагов и молящегося за Своих убийц, покоряющего сердца не царской властью, а жертвенной любовью:
Я не тому молюсь, кого едва дерзает...
Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,
И перед Кем мой ум бессильно замолкает,
В безумной гордости постичь Его стремясь;
Я не Тому молюсь, пред Чьими алтарями
Народ, простертый ниц, в смирении лежит,
И льется фимиам душистыми волнами,
И зыблются огни, и пение звучит;
Я не Тому молюсь, Кто окружен толпами
Священным трепетом исполненных духов,
И Чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанных миров,-
Нет, перед Ним я нем!.. Глубокое сознанье
Моей ничтожности смыкает мне уста,-
Меня влечет к себе иное обаянье -
Не власти царственной,- но пытки и креста.
Мой Бог – Бог страждущих, Бог, обагренный кровью,
Бог-человек и брат с небесною душой,-
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..
Бог Библии есть Творец неба и земли, Он – Небесный Художник, вложивший в наши сердца неугасимое стремление к вечной и нетленной красоте, и неудовлетворенность земным, сотворивший всех нас художниками и поэтами, и мы и в жизни и в творчестве своем должны быть духовно цельными – наши нравственные идеалы и наша религиозная вера должны пребывать в гармонии с нашим художественным творчеством, а значит искусство теснейшим образом связано с моралью и религией. Для христианского миросозерцания искусство призвано быть песнью, пропетой во славу Творца, звать душу человека к горнему миру, укреплять его веру в дни страданий и часы тягостных раздумий, дарить ему надежду среди бурь и невзгод земной жизни, обращать его верующее сердце к высшим идеалам, животворить эстетически утонченную и чуткую душу. Все величайшие творцы лучших произведений мирового искусства во все века истории нашей эры вдохновлялись религиозными идеалами христианства, искали оправдание и смысл творчества в литургической жизни святой Церкви и в ее вероучении, обращались к сюжетам и притчам Библии, были людьми глубоко верующими и искренне религиозными – среди них: Данте и Мильтон, Рафаэль и Микеланджело, Моцарт и Бетховен, Державин и Лермонтов, Кальдерон и Достоевский. Все творчество этих величайших поэтов и философов, художников и музыкантов было проникнуто религиозными мотивами, вдохновлялось любовью к Богу, ко всему прекрасному и возвышенному, а они сами стремились найти ответы на вечные вопросы в христианстве. Если священник должен уметь зреть сердца людей, возвещать им Слово Божие и вести их к общению с Богом, а философ и богослов – воспринять Бога духовно, вдумчиво изучить Священное Писание и постигать глубинные смыслы веры, то поэт – воспевать Бога в гимнах и молитвенных песнопениях. Христианам надо помнить, что многие стихи о молитве – это еще не сама молитва, также как чтение Псалтыря и Молитвослова не является молитвой, ибо молитва есть устремление духа ввысь – к Богу. Поэт может молиться в стихах как Данте, Державин, Пушкин и Лермонтов, а может поэтически описывать молитву, и тогда его религиозная лирика будет не молитвой, но ее предвосхищением. Вергилий сравнивал душу человека с музыкальным инструментом, и религиозная лирика настаивает струны души, ум и биение сердца на молитвенный лад – обращает ее к Богу. Святитель Иоанн Златоуст говорил, что молитва – это сущность духовной жизни, она соединяет людей не только друг с другом, но и с Ангелами. Молитва у людей – это глас, исходящий из сердца к Богу, и основное занятие Ангелов есть молитвословие – духовное устремление к Богу. Ангелы на небесах славят Господа, они устремляются к Нему с пламенной любовью, озарятся горним светом Его премудрости, прославляют Его непрестанно. Высшее дело Ангелов славить Бога, воспевать Его несравненное величие, о чем мы читаем в богослужебных текстах: «Его же воинства небесная славят, и трепещут Херувимы и Серафимы, всякое дыхание и тварь, пойте, благословите и превозносите во вся веки!» В этом видел религиозное назначение поэта и находил смысл духовной поэзии Державин, писавший: «В духовной оде удивляется поэт премудрости Создателя, в видимом им в сем великолепном мире чувствами, а в невидимом – духом веры усматриваемой; хвалит провидение, славословит благость и силу Его». В чем заключается назначение поэта с точки зрения Державина? Поэт обращается в стихах к Богу и создает гимны и песни во славу Творца, как пророк Давид он восхищается величественной картиной мироздания – небеса вещают славу Божию, вся природа несет весть о Нем, он обличает беззакония нечестивых, отстаивает правду, как мудрец Соломон ищет мудрости и напоминает людям о бренности земной жизни, о смерти и бессмертии, черпает вдохновение в Псалтыре, беседует о Боге, изумляется подобно Иову пред Его творением, пред грозной и прекрасной тайной Божьих судеб. По слову Державина вся лирическая поэзия Библии, боговдохновенные книги пророков и Псалтырь, все самые высокие и священные страницы из книги Иова и Евангелие имеют источником вдохновения – любовь Божию. Вдохновение – это ощущение Бога и Его луч, касающийся души поэта, осеняющий его сердце восторгом, а ум высокими мыслями о Боге. Святитель Феофан Затворник писал, что гимны и молитвы великих подвижников и святых, Псалмы, гимны и песнопения есть драгоценнейшее духовное сокровище Церкви, излияние благоговейных чувств к Богу из сердец, исполненных благодати Святого Духа. В молитве душа человека устремляется ввысь – к Богу и горнему миру, и высочайший молитвенный подвиг – прославлять любовь и премудрость Всевышнего во дни скорбей как пророк Давид и страдалец Иов, молиться за весь мир как Иисус Христос в саду Гефсиманском, и за своих убийц и гонителей как молился наш страждущий Спаситель на Голгофе. В духовной поэзии человек уподобляется Сыну Божиему и Ангелам, ибо прославление Бога и молитва за мир – ангельское занятие, и величайшими духовными поэтами были – Ефрем Сирин и Григорий Богослов, Иоанн Дамаскин и Симеон Новый Богослов, Роман Сладкопевец и Силуан Афонский. Высочайшая похвала для христианского поэта – сравнение с лермонтовским Ангелом, поющим дивную небесную песнь о Боге: «о Боге великом он пел, и хвала его непритворна была…».