Скоро месяц, как мама в тяжёлом состоянии. Дела встали, на работе аврал, и сегодня, не без опаски поручив маму заботам сотоварищей и Всевышнего, я впервые на пару часов отлучилась из больницы. Туда на автобусе, а назад подзадержалась, чувствую - не успеваю к концу тихого часа. Даже в магазин, пожевать что-то купить, не попадаю. Вызвала такси. Мигом прилетел маячок, что машина ожидает. Выхожу - ни души. Присматриваюсь - похожая стоит у соседнего дома. Направляюсь туда, одновременно преодолевая снежные заносы на дороге и на всякий случай набирая диспетчера. Добравшись, сбрасываю звонок: номерной знак и марка авто - как в заказе.
Сажусь рядом с водителем, в размышления свои погруженная, практически не глядя на него здороваюсь и проговариваю, что мой дом вообще-то рядом. Он поясняет, что забуксовал там, застрял, и, еле выбравшись, отъехал. Понимающе киваю, отдаю стольник и ищу десятирублевую монетку в надежде получить назад полтинник одной бумажкой. Таксист сокрушенно вздыхает - мол, только что отдал все десятки, и ему бы без сдачи. Обычно искать мелочь лень. Но не сегодня. Вспоминаю закон бумеранга, перетряхиваю кошель и со словами "на ваше счастье" протягиваю шестьдесят рублей.
Же не манж па сис жур - улыбается водитель и, наблюдая тень удивления на моем лице, продолжает по-русски: подайте бедному депутату, - добавляя: "Двенадцать стульев" смотрели?
Я уточняю, не его ли это доля - из мандатной комиссии да в таксисты. Он смеётся: упаси Боже, всю жизнь за рулем, лет тридцать точно... И вдруг негромко, душевно произносит: а женщин таких ни разу не возил. Смотрю недоверчиво в его сторону, трактую по-своему: конечно, каждая из нас уникальна. А он возражает: да нет, в другом дело - сама по сугробами пришла, пальцы гнуть не стала, как обычно случается, да ещё и мелочь нашла. Мне стыдно, я тоже могла раньше так поступить. Да, - киваю случайному собеседнику, - мне просто гордыню пообломали.
Куда едем? - интересуется. Отвечаю с грустью - в больницу. Искренне удивляется - не похожа на больную. А я: к маме, за мамой ухаживаю, вот, первый раз за двадцать пять дней на работу выбралась, на пару часов всего, очень нужно было. Объясняю в двух словах, что с ней.
И вдруг дядька этот начинает рассказывать, как он маме своей говорит о том, что должна она крепко за жизнь держаться и пешком ходить больше, чтоб не дай Бог так вот, как моя, слечь. Все то, короче, что я своей говорила. Только жёстче. Фатальнее. Мол, жизнь его будет кончена, поскольку на долгие годы может старый человек остаться беспомощным, неходячим.
И неожиданно спрашивает прямо: вот ты выходишь ее, а дальше что? Есть ещё кто-то, кроме тебя, кому нужна она? Словно в душу заглядывает, мысли мои подспудные на свет вытаскивает. Озвучиваю - брату не особо, но верю, что муж и дети поддержат, хотя, понятно, на ком останется основная нагрузка. Пытаюсь успокоить собеседника: далеко не всем достается, как моей маме. А он и говорит вдруг: главное, что ей дочь такая досталась.
Доехали, благодарим друг друга светло, смотрю - а лицо у человека особенное какое-то, не умом, внутренней сутью чувствую: непростая это встреча. Вчера было подобное ощущение, когда на повторные снимки маму везли, шли по коридору, сопровождаемые пристальными взглядами, и глаза людские просвечивали все думы мои, всю душу насквозь, как рентген. И подумалось невзначай, что не только у котов есть антенны, а буквально каждый человек - передатчик, связующее звено с чем-то более глобальным, нежели этот земной мир. А глаза - окна, возможность наблюдения за суетностью нашей.
Но собеседник мой сегодняшний не глазами-объективами меня поразил, было в нем ощущение иной природы, иной материи даже.
Вы понимаете, о чем я?
Словом, а был ли мальчик?
Неважно.
Бегом на больничное крыльцо, разделась, переобулась в гардеробе, поспешила по длинному коридору - в девятую палату. Я тут, мама! Все хорошо: и соседки по палате приглядели, и медсестры напоили и даже на другой бочок уложили.
Накормила зондовым питанием.
А по коридору санитарка везёт для обычных пациентов умопомрачительный по больничным стандартам ужин: пюрешка, рыбка с морковью. Я, оголодавшая за эти двадцать пять дней, не выдерживаю, выхватываю из денег для сдачи выручки сто рублей, сую ей, спрашиваю - покормите? Глянула портальными глазищами, отшатнулась, впихнула мне назад смятый стольник, буркнула сердито: ты что, так покормлю, почему еще днём не попросила?!!
Приносит большую тарелку с едой и три куска хлеба. Благодарю...
Отдаю пустую тарелку с молитвой "Спаси Господи!" Старая женщина с суровым, изрезанным морщинами лицом по-доброму улыбается в ответ...
И в каждом кусочке-слове-взгляде, в каждом жесте - вкус жизни и присутствие Бога.