С Днём защитника Отечества!
Геннадий Стрелков:
«НАДЕЖДА – ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ ЛЮБЯ…»
У меня не было сомнений, о ком рассказать сегодня – в День защитника Отечества. Как только я подумала об этом празднике – перед глазами возник мой однокурсник по Литературному институту, военный лётчик и поэт, замечательный семьянин, прекрасный друг, весёлый и искренний человек, глубокий и внимательный собеседник.
Поступали мы вместе, и ещё на том, первом этапе, на «абитуре», на курсе начали формироваться первые кланы и группировки. А как же! Без этого, наверное, невозможны никакие сообщества и содружества… Люди тянутся друг к другу, ищут духовно близких себе, притягиваются к более харизматически сильным личностям, образующим ядро.
Так получилось, что я и ещё несколько человек тоже образовали такую своеобразную «группировку», а проще говоря – замечательную команду, как мне кажется, одних из самых талантливых и самобытных представителей нашего курса – в основном из числа приезжих, из «провинциалов». Конечно, это определение очень условно, очень расплывчато, и мы, безусловно, были свободны в общении, взаимодействуя практически со всем курсом, но всё же духовное родство определяло более тесную дружбу и контакты. Прочно вошёл в эту «группировку» и Геннадий Стрелков, став неотъемлемой частью духовного костяка курса. Если честно, я вообще не представляю себе института без Гены! Там, где был он, всегда звучал смех, хорошая музыка, умные и добрые разговоры. Он был лёгким в общении, очень юморным, любил похулиганить – в хорошем, конечно, смысле. И совсем не был похож на тугодума-солдафона, эдакого укоренившегося образа в умах многих «гражданских», хотя на тот момент прочно служил в рядах Армии.
Наш костяк был очень дружен все годы учёбы – и это помогло нам всем дойти до самого выпуска, осилить нелёгкие сессии, все трудности и невзгоды, выпавшие с лихвой на долю каждого из нас в непростые 90-е. Мы были очень сплочённой командой. Выручали друг друга на экзаменах, помогали с написанием контрольных – безусловно! Но и не только это. Мы буквально принимали участие в жизни друг друга, знали семьи, финансовые и прочие проблемы каждого. И нередко помогали деньгами тем, чьё положение оказывалось хуже. Кормили на сессиях тех, кому было сложнее, кто на тот момент не работал. Поддерживали морально. Я сама все годы учёбы принимала в этом активнейшее участие, поддерживая своих литинститутских друзей во всём. Если заглянуть вперёд, то должна сказать, что они в свою очередь отплатили мне тем же.
При поступлении моя институтская подруга, с которой мы прожили все пять лет в одной комнате, Лена Грачёва из Урала, получив на одном из вступительных экзаменов тройку, приняла решение сдаться без боя, забрать документы и вернуться в свой небольшой уральский городок. Мы тогда встали стеной, особенно я и Марина Щербинина, бард и журналистка из Сыктывкара, и не дали Ленке уехать. Целый день мы, помню, кружили в метро от станции к станции и убеждали, уговаривали рыдающую Ленку остаться, попробовать свои силы, не сдаваться сразу. Это подействовало, и Грачёва поступила и окончила институт, став впоследствии детским писателем.
А в конце учёбы, на госэкзаменах, мысль бросить институт перед самым дипломом пришла уже в мою горячую голову. Сейчас не буду останавливаться на этом подробно, скажу только, что была у меня сильная обида на моего мастера Олесю Николаеву и большое желание просто взять и уехать без диплома – потому что не за диплом я приехала в Москву в конце концов, а ради доброго внимания, поддержки и общения старших товарищей по литературному цеху. Но мои друзья-однокурсники, а особенно Марина Щербинина, Лена Грачёва, Вадим Леванов, Сергей Богданов, Лика Михайлова и Гена Стрелков, не позволили мне бросить престижный вуз. Они приложили массу усилий, просто встали грудью – ведь я была чертовски упряма и не собиралась сдаваться! – и всё-таки им удалось взять с меня честное слово, что я буду продолжать сдавать госэкзамены. Я тогда буквально воочию убедилась, как все мне искренне желают добра! И вот так, плечо к плечу, мы практически все, кто сразу, ещё зелёными первокурсниками, объединились в один дружеский союз, дошли до конца учёбы с большой честью. Должна сказать, что многие из тех, кто не примкнул к нам по разным причинам в начале института, впоследствии его и не окончили. Причин много – а итог один.
После окончания института мы все разлетелись по своим городам, и наши судьбы сложились очень по-разному, в том числе и литературные судьбы. Но мы все (из оставшихся в живых, ибо уже есть горькие потери!) помним друг о друге, стараемся общаться и продолжаем нести в сердце любовь и благодарность.
Геннадий Стрелков – человек, умеющий преодолевать трудности. Мне кажется, секрет его успеха во многом заключается в его замечательном, природном чувстве юмора. Ведь иногда стоит не драматизировать события, а глянуть на жизнь немного не всерьёз – удивительное дело, но жизнь отвечает улыбкой тому, кто ей улыбается! Я нисколько не сомневаюсь, что Гене пришлось многое в жизни преодолеть, чтобы стать успешным человеком, замечательным поэтом, счастливым семьянином… Но тяготы и преодоления со стороны не видны, а вот удача и успех – они, как говорится, налицо. Много лет уже Геннадий обретается с семьёй в Великом Новгороде, куда привела его военная служба. Там и осел, и пустил корни. Там и попробовал себя в журналистике, после – заведовал газетой, затем возглавил пресс-службу федерального ведомства.
Сегодня он всё такой же – лёгкий, остроумный, подтянутый, глядящий с надеждой в будущее.
И мне захотелось взять у нашего героя небольшое интервью, чтобы и читатели смогли почерпнуть этот заряд оптимизма, чтобы нынешние мальчишки получили блестящий пример стойкости и верности своим идеалам, чтобы показать, какие прекрасные всходы даёт любовь к жизни и вера в себя. И ещё в качестве бонуса – секрет успеха от Геннадия Стрелкова!
– Итак, расскажи, Гена, из какой ты семьи, как к тебе пришло желание писать. Ну вообще – с чего всё начиналось?
– Я родился в замечательном городе Бобруйске в обычной белорусской семье: отец работал на заводе, мама – в поликлинике. Детство пришлось на конец Советской эпохи, когда наступил реальный «застой» – не было нормальной одежды, обуви, продуктов питания... Дефицит ощущался почти во всём, поэтому родители целыми днями занимались работой, огородами – чтобы просто вырастить и прокормить нас (у меня ещё две сестры). Отчасти из-за всего этого дома попросту не было книг, а читать я начал очень рано, в 4–5 лет. Приключения и фантастика, Беляев и Жюль Верн, Конан Дойль проглатывались залпом.
Ну, а первые стихи, конечно, были посвящены маме, в день 8 Марта. Уже тогда я понимал, что даже не очень складные, но искренние поэтические строки всегда ценнее тех же слов, изложенных в прозе.
Можно сказать и про школу, про наш математический класс с нереально одаренными ребятами. Семь человек из моего выпуска получили золотые медали. Правда, на меня медали при всех «5» в аттестате не хватило)) Немного подкачало поведение – наверно, слишком много смеялся на уроках. Так что конкуренция в школе была высокой, учителя великолепные и творческое начало удалось проявить уже тогда.
–А как ты думаешь: Литинститут был предопределён в твоей жизни?
– Думаю, да. Я всегда был жадным до литературы в любом её проявлении. Подсознательно понимал, что при общей начитанности мне не хватает системных филологических знаний. Меня всё время бросало из любви к одному стилю – к другому, влюблялся почти во всех авторов, поэтов и поэтесс по очереди.
При поступлении в Литературный институт на собеседовании попросили назвать любимых поэтов. Назвал Бальмонта и Башлачёва. Глаза и мимику членов комиссии описывать не буду (смеётся. – В. С.).
Надо учесть, что поступал я в Литинститут всего через четыре года после выпуска из Рижского высшего военного авиационного училища, где нас застала перестроечная волна, которая открывала нам новые имена. В результате по ночам в нарядах и караулах мы читали Солженицына, Гранина, Сэлинджера, Гумилёва и Цветаеву, а рядом с курсантскими конспектами в наших дипломатах всегда можно было встретить толстые журналы «Новый мир» и «Знамя».
– О, да, помню, сколько мы с тобой спорили о рок-музыке в целом и о Башлачёве в частности! И как много дали нам в конечном итоге эти споры, этот обмен мнениями и пристрастиями! Ведь именно тогда мы учились отличать хорошее от дурного, доброе – от злого, настоящее – от второсортной подделки… И всё-таки литература, и в особенности поэзия, стала не просто увлечением. Скажи, в тебе когда-нибудь происходила борьба предназначений? Армия и литература – что сильнее?
– Знаешь, на самом деле борьбы никакой не было. Мне везло с командирами: все очень лояльно относились к моему творчеству, тем более что оно не мешало моей авиационной инженерной работе. Служил, получал звания, росли дети. И если жена терпела мои отъезды на сессию, просиживание за курсовыми работами, экзамены и т. д., то в части – тем более! К тому же у меня получился целый поэтический блок про нашу авиационную жизнь. Высокой поэзией это назвать нельзя, но сложности быта и службы, невыплаты зарплаты, бесконечные сокращения, отражённые в стихах, находили понимание среди сослуживцев.
Если же серьёзно, то поэзия в творческом плане была и остаётся для меня на первом месте – она наполняет смыслом каждый день и даже в какой-то степени оправдывает существование. Хотя у Инны Кабыш есть такие строки:
Поэт, ты думаешь тебя
твои стихи спасут,
когда архангелы, трубя,
всех призовут на Суд?
Ты думаешь, что за стихи
тебе простят твои грехи?
Не обольщайся, дорогой:
ответишь, как любой другой.
Поэзия – такой же труд,
как ловля рыбы, поиск руд.
И не возьмёт с собой туда
никто земных плодов труда…
И будешь лёгок ты и мал,
и что ты скажешь? «Я писал?..»
Давно размышляю над этими строками, но к выводу окончательному ещё не пришёл. Возможно, что для поэта его творческий путь и есть некоторая цель. Но это уже метафизика, причём с восточным оттенком.
– Мы с тобой оба из века прошлого, именно там мы взяли всё лучшее, что в нас есть. А если говорить о сегодняшнем времени: нравится ли тебе оно? Чувствуешь ли ты, что шагаешь с ним в ногу?
– Нет, время не нравится. Духовно я вырос из Серебряного века, из того многого, что он включает в себя. На лекции как-то преподаватель принёс нам старое издание Иннокентия Анненского, раскрыл книгу и показал, что стихи располагались внизу станицы. А делалось это для того, чтобы взгляд сначала скользил по листу и отдыхал перед восприятием слов и образов. В наше время взгляду, да и душе сложно отдохнуть – информация стремится войти в тебя быстро и нагло. С этим борешься, но в итоге всё равно остаётся такое ощущение, как после встречи с мошенницей на рынке. Вроде бы ничего не потерял, но как-то неприятненько…
Как идти в ногу со временем? Наверное, здесь нет чётких критериев. Более важно совпадать с людьми – с теми, кому близко твое творчество. Когда в соцсети тебе пишет женщина, которая была буквально на грани жизни и смерти из-за тяжёлых обстоятельств и «держалась» на твоих стихах, то понимаешь: ты уже что-то сделал не зря…
– Не могу не согласиться с этим. Знаю и по своему творчеству, что стихи способны буквально спасать других от уныния и даже рокового шага. Я тоже получала подобные письма. Значит, время для тебя – это люди. И всё же, о чём ты мечтаешь сегодня?
– Если честно, то у меня очень много планов. Я ещё пишу картины – только дома их около тридцати! Начато много стихов, правда, не знаю ещё, во что они вырастут… Поэтому больше всего мечтаю, как всегда, о вдохновении и чтобы чувство меры и вкус меня не покидали.
– Гена, с высоты прожитого и в честь сегодняшнего праздника: что ты можешь пожелать современным мальчикам и юношам? Как, по-твоему, вырасти настоящим мужчиной?
– Мальчики превращаются в мужчин только когда они преодолевают трудности. И когда это ценят окружающие. Поэтому все очень просто: нужно ставить сложные задачи и решать их. Тогда всё будет на своих местах: и любовь, и семья, и ты – как мужчина.
– Тогда ещё вот такой вопрос «на засыпку»: что нужно человеку для счастья – «рецепт» от Геннадия Стрелкова?
– Счастье – это когда ты умеешь пройти по тонкой ниточке, которая соединяет твою личную жизнь, семью, близких людей и твоё творчество. Счастье – в умении видеть и ценить красоту и отличать её от безвкусицы.
– Прекрасно тебя понимаю. Это вообще, я считаю, крайне важная тема в сегодняшнем нагромождении китча и попсы. И мне очень импонирует, что понятие счастья ты неразрывно связываешь и с эстетическим вкусом человека. Надеюсь, читатели обратят на это внимание. А теперь для лучшего понимания твоих внутренних настроек поведай, пожалуйста, нам твоё любимое изречение или анекдот.
– «За меня ещё никто никогда не боролся. Только врачи».
– Гена, я верю, что мы с тобой ещё поговорим более полно и подробно. А сейчас – напоследок такой «простой» вопросик: ты состоялся?
– Надеюсь, нет. Иначе зачем тогда мечтать и строить планы?
********************************************************
Стихотворения Геннадия Стрелкова
* * *
Опять зима. Не тает первый снег,
и лампой керосиновой согрет
уютный дворик, лапы старой ели.
Мы только начинаем свой разбег,
ещё мы верим в радость и успех
и в то, о чём подумать не успели.
А где-то там, в неведомой дали,
на краешке задумчивой земли
спит ангел в ожиданье Рождества.
И снится ему дворик во Вселенной,
Возможно, я, и лампа, несомненно
как способ приближенья волшебства.
Всему свой час, чему должно случиться.
Мой ангел спит, а мне ещё не спится,
и томик Баратынского открыт.
И свежим снегом не могу напиться,
читаю на тускнеющих страницах,
что ангелом своим не позабыт.
ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ
Мои письма не доходят до рая
Почтальоны сговорились и врут как один
А мне не нужна никакая другая
Говорят на небе
Опять
Карантин
Выхожу в поле смотрю на облака
Они проплывают ватой бездушной
Дотянуться рукой бы
Да не достанет рука
До той кроме которой
Никого
И не нужно
Эх птицы-голуби и на вас нет надежды
Таможня не даст добро
Для обманщиков
Ты там жди не скучай
Я люблю как и прежде
И буду готовить для нас
Вино
Из одуванчиков
* * *
Вдоль моря петляет дорога –
В Гурзуфе курортный прибой.
И в прорезь «куриного бога»
Весь мир помещается мой.
Здесь белые сны у причала
И чёрные камни у скал.
Здесь всё начинаем сначала,
Чтоб видеть начало начал.
Последняя дынная долька
Останется пищей для ос.
А я потерялся, и только,
В сетях твоих русых волос.
Пергаментом кожа темнеет,
На Крымском лежим берегу.
И я сберегу, как сумею,
Тот камешек… с дыркой в боку.
* * *
Не замерзай, здесь просто чистый лед. Вселенная слегка трещит под нами. Той музыки таинственный полет закончится невнятными стихами. Не замерзай, ты просто лучше всех, твоя улыбка делает нас ближе. Ты знаешь: там, где выпал синий снег, какой-то сумасшедший встал на лыжи.
Здесь так легко. В помятом пиджаке я старомоден, странен на досуге. Быть может, мы в заштатном кабаке ещё станцуем наше буги-вуги. Не замерзай! Не мне тебя лечить, учить летать – желаньям нашим тесно. Мы просто научились выживать, когда весь мир и даже лёд надтреснут.
* * *
Я изучил науку расставания,
Но есть одна спасительная нить:
Ирония как способ выживания –
И музыка как способ погрустить.
* * *
Одна надежда на Всевышнего,
На друга дальнего и ближнего,
На ряд хороших новостей,
И на жену, и на детей.
На обнаглевшего кота,
Что ночью будит неспроста.
На благосклонное начальство
И на зарплату – без нахальства.
На курс валют – без перемен,
На тишину бетонных стен.
Надежда – жизнь прожить любя,
Одна надежда... на себя.
* * *
Здесь мир слегка свихнулся от тоски,
здесь истина приправлена обманом.
Все люди – мимолетные стихи,
все люди – непрочтённые романы.
Но ты не верь в печальное кино...
Пусть на душе твоей слегка тревожно,
есть люди, с кем расстаться суждено,
есть люди, с кем расстаться невозможно.
А мы живём. Мы помним каждый шаг.
Привычки их. Молчание. Усмешку.
Есть люди, что похожи на закат,
есть люди, что умеют жить неспешно.
Умеют жить, спасая от тоски
весь этот мир – с пародией на разум…
Есть люди, что похожи на стихи,
которые в ночи читаешь разом.
Материал подготовила Валерия САЛТАНОВА.