1.
Я привыкаю к дырам на своем теле,
Привыкаю к боли. Боль — сестра жизни.
За земные радости платишь земной тоской.
Лежу, привязан капельницей к постели,
Как самолет к небу, как патриот к отчизне,
В одной руке держава-воля, в другой скипетр-покой.
Матрац пропах лекарствами от всех болезней,
Какие только есть. Восьмидесятилетний,
Похожий на всех стариков, старик
В восьмидесятый раз рассказывает, какое вино полезней.
Личный опыт, помноженный на околонаучные сплетни,
Страшнее селитры с магнием, но к этому я привык.
2.
Гораздо труднее привыкнуть к круговороту
Больных в палате, к постоянной смене
Лиц, недугов, судеб, постельного белья,
К тому, что твой понедельник — вот он,
Сегодня, не где-нибудь там в уме, не
Между абсциссой инь и ординатой ян.
Мне хотелось бы верить, что время лечит
Душу лучше, чем медицина то, что
Имеет паспорт, страховку, имя, пол,
Что потом, когда старости станет легче,
Она вспомнит, как юности было тошно,
И трамвай вернется в свое депо.
3.
Я смотрел на свои цвета оплывшего воска шрамы,
На таких же, как я, укутанных в одеяла,
Точно бабочки в коконах, пациентов, на крашеный стул.
Подождал, пока за окном, в перспективе его экрана
Сквозь лохмотья акации с крыши высотки не засияла
Реклама счастливой жизни, и только тогда уснул.
Проснулся под утро, от того, что ищу руками
То ли шляпу, то ли подушку, то ли
Вторую голову, в общем, дергаюсь, что твой мим.
Удивительно, как быстро человек привыкает
К своим болячкам, увечьям, вообще боли,
Насколько быстро это становится им самим.
4.
Я помню свои мысли, когда стал задыхаться
И еще не понимал, что, твою мать, происходит.
Я подумал, неужели вот оно, наконец?
Сколько прошло? Может час, может минут двадцать.
Жар. Что-то тупо саднило в груди, но вроде
Не сердце, у гуманоидов нет сердец.
Есть нервы, расшатанные, как старые стулья, зенки,
В которых рождаются и умирают чужие лица
Бесследно, как летящий на всех парах
Полуночный скорый, выпотрошенные кишки розетки,
Навсегда опустившая крылья птица
Гардины и страх, беспричинный какой-то страх.
5.
Уксус страха. Кстати, что доктора, по сути,
Отличает от повара, кроме длины халата
И высоты колпака, вонь
В процедурной от запаха мяса в супе,
Медикаменты от рубленных овощей для салата,
Перекись водорода от соуса? Да ничего.
Тело для врача лишь кастрюля, в которой кипит и пахнет
Варево моей жизни. Юность уже сварилась,
Осела гущей на алюминиевом дне.
Сестра подает к столу, раскладывает приборы. На руках нет
Ни татуировок, ни льгот на людскую милость,
Ни права на адвоката на судном дне.
6.
Унылыми буднями, тем, что приходится лежа
Идти на поправку, безвыходностью коридора
Со знанием дела, уверенно, не спеша
Больница учит смирению, учит тому, что кожа —
Всего лишь тоненькая штукатурка дома,
Который временно арендует путешественница душа.
Луна остывает в туче, как пуля в мясе,
Кровь с грохотом падает в вены, как ливень в железный желоб,
Сентябрь гуляет по парку и листья, пиная, мнет.
Всплывая со дна наркоза, я снова живу, матерясь и
Взывая: «Господи милосердный, не размыкай своих тяжелых
Объятий, мне сладостен этот гнет».