На трамвайной остановке

Анатолий Багрицкий
Любезный, подскажите, кто сегодня
Приедет в оперу? Кого так горячо
Встречает публика? Я здесь иногородний
И не осведомлен на этот счет.

Ах, это похороны? Чьи? На самом деле?
Не удивлен. Я Вам отвечу почему.
Во-первых, многие здесь этого хотели,
А впрочем, все, как говорится, к одному.

Я думаю, что люди, у которых
Есть голова, хотя бы четверть головы,
Ради искусства могут быть готовы
На все лишения, включая смерть. Увы,

Таких немало. Это потрясает.
И в то же время кажется вполне
Для них естественным. Кто постоянно занят
Вопросами творения, тот нем

И глух не только потому, что разум
Сосредоточен, а еще и потому,
Что чувства, мысли, бред — все это разом
Принадлежит всецело одному

Не образу, не замыслу, а богу,
Чей катехизис сводится к весьма
Расхожей истине: когда заносишь ногу
Над самолюбием, не требуй от ума

Такого же смиренья, как от сердца.
Не требуй невозможного. Ему
Однажды может очень захотеться
Остаться на Олимпе одному.

И он останется. А человек, как поезд,
Как будто налегке, как будто рад,
Поедет дальше в будущее, то есть
По замкнутому кругу. Говорят,

Ума нема — тире — считай калека.
А, может, ум — это живое существо?
И у него, как у живого человека,
Есть и желания, и воля? У того,

Кого везут теперь по улицам столичным,
Я это говорю Вам не как врач,
А как ценитель музыки, был личный
Душевный покровитель и палач

В одном лице. Нужны стальные нервы,
Чтобы тебя не разорвало пополам
Вечно голодное, не знающее меры
Животное по имени талант.

Оно питается не славой, не деньгами,
Оно имеет на людей особый нюх.
В любой тональности, в какой угодно гамме
Оно заказывает полное меню

Из детских страхов, зрелых убеждений,
Соблазнов юности, родительских забот.
Оно питается всей твоей жизнью. Гений —
Это не просто одаренный идиот.

Это не просто песня, это скрежет
Одной струны о все другие, это нерв,
Кричащий в волосах, когда их режут
И жгут с другими волосами наравне.

В природе гениальности уже есть
Молекула распада, хромосом,
Который путает духовность и душевность.
И если ты один перед лицом

Такого человеческого роста,
Такой свободы творчества, что мозг,
Как скорлупа, как жесткая короста,
Того гляди, рассыплется, всерьез

Задумаешься, стоит ли любое
Произведение искусства этих жертв,
Этих соблазнов, испытаний то любовью,
То ненавистью. Может быть, уже

Достаточно того, что на планете
Глухой, как ощетинившийся еж,
Ты не стоишь на цирлах, как в балете,
А, вообще, страдаешь и живешь.

Я слишком рано понял, слишком ясно:
Художники не избранный народ,
Не привилегированная каста,
А, в общем-то, совсем наоборот.

В какой-то из сезонов — на афишах
Еще с ошибками писали «дЕрижер» —
Лет пять назад. Вы помните? ¬— я слышал
От женщины, довольно хорошо

Знакомой с театральным этикетом,
Из тех, что вечно трутся у кулис,
Что наш герой в гримерке под паркетом 
Хранит оружие. Хорошенький сюрприз!

Как там у Чехова? «Если в начале пьесы…»
И далее по тексту. За пять лет
Скитаний по Европам интересы
Мои расширились. Был цирковой атлет,

Которого я вытащил из петли
В последнюю секунду, шахматист
Травился мышьяком, ходили сплетни,
Что он и пьяница, и на руку нечист.

Теперь все это в прошлом. Первый бросил 
Арену, нынче счастлив и женат.
Второй — ревнитель корабельных весел,
Успешный бизнесмен и меценат.

Другое дело опера. В округе
Оно всегда найдется пара милых дам
Посимпатичнее, но ведь такой супруге
Не изменяют, а уходят навсегда,

Забрав с собой и горе, и блаженство,
Забыв обязанности, потеряв права.
Mon cher, не пуля, а тоска по совершенству
Скорее убивает наповал,

За то и называется смертельной.
Мы познакомились, когда, совсем устав
От нескончаемой гастрольной канители,
Он игнорировал Божественный устав.

Я все устроил: были ценные бумаги,
Грамзапись, доля в казино, доходный дом —
И успокоился, когда в соленой влаге
Зрачков прочел смирение. Pardon?

Нет, я не импресарио. Опека,
Которую я мог бы предложить,
Она не для простого человека —
Такой и хочет, и умеет жить.

Я специализируюсь на с виду
Благополучных, так сказать, весьма
Талантливых, но склонных к суициду
Персонах. Городская кутерьма

Колышется на выдохе и вдохе,
Как масляные пятна на воде.
Быть может, разложение эпохи
Распространяется не только не людей,

Но и на ангелов? Быть может, время гонит
Меня, как старую собаку со двора?
Мне душно, как в прокуренном вагоне.
Пора на пенсию, я чувствую, пора.

Года рассыпались, как мелкие банкноты,
Другая публика, другой репертуар.
А Ваш слуга лишился друга и работы.
Простите, мой трамвай. Au revoir.