С возрастом потенциал приобретает обратную перспективу.
Утром в метро, прислонившись к холодной колонне, видишь
Убывающие и прибывающие луны лиц и даешься диву,
Как будто читаешь мысли времени, написанные на идиш.
Мне нельзя курить, пить я как не умел, так и не умею.
Женщины? Что ж, даже это меня не слишком-то забавляет.
Музыка, книги, кино, если и делают меня умнее,
С точки зрения душевного равновесия, это ничего не меняет.
Ум не добродетель. Пока он, раскачиваясь на табуретке,
Неторопливо разглядывая надписи в общественном туалете,
Мылит веревку, две крови, две фамилии моих предков
Борются во мне, как Монтекки и Капулетти.
В секте молодых ничего никогда не бывает много,
Только похоть ревет в животе, как гитарный комбик.
Наверное, все вместе мы так не верим в Бога,
Как Он в каждого из нас. Рифмуя в столбик,
Проводя в ожидании единственно верного слова
Недели и месяцы, прокручивая в голове, как
В стиральной машине, тряпки воспоминаний, снова
И снова приходится удивлять и обезоруживать человека,
Все менее и менее склонного к этому — себя. Допустим,
Я согласен оттачивать стиль, но при чем здесь особый почерк,
Если все, что мы делаем, все, чем занимаемся в искусстве, —
Зарабатываем право говорить банальности? Впрочем,
Если это работа, то, скорее, факультативная, то есть
Отнимающая минимум времени и максимум силы,
Ибо талант в моем представлении — та же совесть,
Только в разрезе эстетики, указатель «красиво — некрасиво».
Стилизация жанра начинается со стилизации чувств, с манеры
Делать из песни номер, мерить роман сюжетом, с перемены
Мест слагаемых в старом уравнении про принципы и нервы.
«Только заурядный человек может быть истинным джентльменом».
Слова — это души поступков, а мысли — души слов. В пьесе,
Где на все инструменты разложена музыка здравого смысла,
Мне, человеку, перемерившему сотни шкур, интересен
Только сценарий, скелет, без гримас и ужимок артистов.
Я всегда, сколько помню, любил обложиться книгами, плотно
Окружить себя ими со всех сторон и держать осаду,
Пока атласы муравьиных дорог не превратятся в полотна
Поллока с разбросанными по зимнему Летнему Саду
Деревянными туалетами. Сердце, как пестик в ступке,
Перетирает в одну муку зерна смысла и плевелы абсурда.
Сны — это мысли времени, что же касается его поступков,
То они таковы, что в итоге ты первый захочешь уйти отсюда.
Невыносимое, как пианино из горящей квартиры,
Тяжелее, чем полка недочитанных книг, чувство
Расстояния между сердцами, где воздух до дыр застиран
И луна нависает над миром, как театральная люстра,
Обжигает похмельным дыханием, давит слоеным прессом
Лет, проведенных вместе в кипящем на солнце улье.
Столкновение физических тел и столкновение интересов
Иногда совпадают, например, когда пуля врезается в пулю.
У меня нет музыкального послания миру, свою лепту
Внесло перенесенное в детстве воспаление среднего уха.
Карьеристы летят на успех, словно мухи на липкую ленту,
Камикадзе войны, о которой на небе ни сном ни духом.
Я и сам в свое время вывалился из личного хит-парада,
Не повзрослел, а эмигрировал в другую судьбу, и в ней я
Смотрю телевизор, посещаю Макдоналдс, люблю эстраду —
«Все, что не убивает нас, делает нас сильнее».
Вырезая ножом на генеалогическом древе лица
Своих безымянных предков, придумывая инициалы
Еще не рожденным детям, я думаю, дружба — это столица
Страны под названьем Любовь, и мы в ней провинциалы.
Вынужденные выходные с тяжелым и долгим
Полуденным сном, когда, разбуженный телефонной
Очередью в голову, как ветвистая дельта Волги,
Я теряю одну и приобретаю другую форму,
Научили меня насколько возможно вкусно готовить
Холостяцкие блюда из того, что оказывается под рукою,
И смотреть все каналы по ящику сразу, а то ведь
Спросят: «Как жизнь?», а ты и не знаешь, что это такое.
Пригоршню риса бросая в едва закипевшую воду, после
Добавив немного соли и масла, сушеной травы и специй,
Отражаясь в кастрюле, я вижу, что непоправимо взрослый,
Что никогда не вернусь из Москвы ума в Петербург сердца.
Самая вкусная еда, как правило, самая простая.
То же с деньгами: гораздо спокойней, когда их мало.
Лежа в остывающей ванне, меланхолично листая
Фотографии бывших любовниц, вырезки из журналов
Двадцатилетней, десятилетней давности, неизбежно
Приходишь к выводу, что ничего не меняется, просто
Раньше это называлось подавать надежды,
Теперь называется пользоваться широким спросом
В узких кругах ценителей. Хочется крикнуть «рыба»,
Стукнув костяшками по столу. Нужен железный стимул,
Чтобы, стирая зубы, жевать древесину забвения, ибо
С возрастом потенциал приобретает обратную перспективу.