в пустоте моей комнаты снова трясутся гардины,
я не видел ни света, ни вёсен, ни снежных зим.
ты сошла в мои мысли с потрескавшейся картины,
прихватив с собой пару бутылок креплёных вин.
в чёрном шёлковом, с белой бумагой в худой руке
подошла ко мне, ручку в ладошку вставила,
и с тех пор все стихи свои я посвящал тебе,
сердце в рук твоих спрятав камеру.
по ночам ты играла на старой еловой скрипке,
струны громко стонали под танцем шальным смычка.
я был пленник тех звуков и пленник твоей улыбки —
её образ врезался жадно в овал зрачка.
если кто-нибудь спросит, хватает ли мне огня,
и предложит свободу от комнаты, словно узнику,
дверь закрыв, я отвечу, что здесь полюбил тебя
и твою обнаженную музыку.