Разные бывают женщины: про одних говорят – печать ставить некуда, а на других – печать одна, как пожизненное клеймо. Называется: печать безбрачия. Вера носила её на себе с самого детства. Когда девчонки влюблялись, она тоже влюбилась в своего одноклассника, но, увы, безответно. Он и не смотрел в её сторону. Были и у подружек такие неудачи, но там обычно складывалось как в стихотворении: «Тонкий явор гнётся над осокой, а осока гнётся над водой». Пусть бы и в неё влюбился хотя бы тот, кто ей безразличен. Но и такого не случилось. Никогда.
Она была умная, читала много книг, и из литературы знала, что некрасивые обделены любовью – таков закон природы. А она родилась некрасивой. Черты лица – ещё так-сяк, не очень катастрофические, волосы тоже ничего – густые, рыжие. Но весь её облик в целом был совершенно лишён гармонии. Длинные руки, мосластые ноги, исключающие ношение модных мини-юбок, большие ступни. Ей кажется, что подкачал и голос. С таким скрипучим даже телефонный роман не заведёшь, как её соседка Зоя, которая вот уже полгода воркует с парнем, однажды по ошибке набравшим её номер, - накручивает километрами нить романтического сюжета, далёкого от реальности. Чем он завершится – не важно, зато сейчас безумно увлекательно.
У Веры не просто был хрипловатый голос, иногда он срывался и «давал петуха», а это, как она думала, уже почти приговор. С таким набором данных девушке ничего не оставалось, как с головой погрузиться в учёбу. Но это совсем не в тягость: книги были её страстью, она жаждала знаний, когда другие жаждали любви, и в книгах находила всё, о чём грезила. А вообразить себя на месте героини романа – что может быть проще.
Впрочем, страсти у неё были две: книги и кошки. В их доме было кошачье царство: одна кошка её, другая – мамина. Любовь к кошкам Вера унаследовала от родительницы. Мамина кошка Муся, чёрная, с белой манишкой, приходилась матерью её рыжей Матильде. Потому она её и выбрала из пяти котят, что рыжая, как она сама. Когда люди с негодованием говорят: «Я вам что, рыжая?!» Так вот – да, именно так, со всеми вытекающими последствиями. Вера и получала все шишки на свою голову, соответственно масти.
Они с мамой жили вдвоём. Папа три года, как умер, оставив у Веры на руках свою залюбленную и донельзя избалованную жену – её мать. Отец, по сути, вырастил Веру, разве только не вскормил её грудью. Зато напитал деликатесами духовной пищи, научил ценить хорошую литературу, живопись, музыку. Мама была от этого далека, ничем, кроме себя, не интересовалась, и в театры, филармонию, Эрмитаж и Русский музей они ходили с папой вдвоём. А мама соглашалась только на то, чтобы папа иногда выгуливал её в ресторан. Мама была красавицей. Папу вряд ли можно было назвать красивым, но в нём было неотразимое мужское обаяние, как у Жана Габена. Странно, что у таких интересных родителей получилась невзрачная дочь.
Отец Веры был блистателен во всём и успешен в своей научной карьере. Он создал им отличный жизненный комфорт, о каком другие могли только мечтать. Мама, которая когда-то училась с папой в одном вузе, выбрала роль домохозяйки, но не из тех, что священнодействуют на кухне, - эту функцию папа тоже взял на себя. Мама же, облачившись с утра в длинный халат из тяжёлого шёлка, носила его, как королевскую мантию. Единственное увлечение, которым она обзавелась с годами, было её собственное здоровье. Она замирала, прислушиваясь к своему пульсу, к биению сердца, продвижению пищи по кишечному тракту, - с надеждой обнаружить сбой в системе. Эта надежда всегда оправдывалась, и мама, с трудом скрывая радость, наряжалась в поликлинику, или, страдальчески закатив глаза, укладывалась в постель, ожидая прихода врача. Она стала тем, что называется «профессиональная больная».
Папа же - всегда здоров и готов служить своей королеве. Он любил её такую, какая она есть, и отлично понимал: все уловки и ухищрения доморощенной актрисы – ради того, чтобы быть центром его вселенной. В чём-то это ему даже нравилось.
Но вот – папы нет, а мама, не желая выйти из этой удобной роли, по инерции разыгрывает «Мнимого больного» перед дочерью. Возможно, она и определила Верин выбор профессии: девушка поступила в медицинский. Это было опрометчиво, потому что теперь мать каждый день изобретала новый повод для жалоб на здоровье. Казалось, она тайком листает дочкины учебники, чтобы дать ей симптомы недугов из каждого изучаемого предмета, за исключением «Инфекционных болезней». Загреметь на месяц-другой в стационар – это было бы излишним.
Вера кротко переносила все причуды матери – характер у неё был милосердный. Мать боялась, что дочка, окунувшись в водоворот студенческой жизни, будет где-то пропадать вечерами со своими сверстниками, а ей, актрисе одного зрителя, останутся только кошки. Но Вера по-прежнему жила затворницей. Её не тянуло на весёлые студенческие вечеринки, где танцевали под магнитофон и пели под гитару. Танцевать её никто не приглашал, а петь она не умела. Ей хотелось общения, хотелось с кем-нибудь поговорить о недавней выставке живописи, о новом спектакле в БДТ, но никто там не был, и разговор затухал на старте.
К концу второго курса Вера неожиданно влюбилась – флюиды весны действовали на всех. Но предмет её любви был увлечён другой девушкой – она видела, как они целовались. Вечером долго рассматривала себя в зеркале и вынесла безжалостный приговор: «Крокодил! Нечего и мечтать о принце, раз ты не принцесса, а чудовище!» Конечно, это было сильно преувеличено, но она себя не щадила. Может, и к лучшему – разочаровываться всегда больнее, и она со смирением приняла удел одиночества.
Вера даже не пыталась похорошеть за счёт косметики, модной причёски, удачно подобранной одежды, - извечных женских помощников и инструментов обольщения. Мама, делаясь всё большей эгоисткой, не говорила об этом дочери, боялась, что та выйдет замуж и оставит её.
По примеру отца, отпущенный ей ресурс любви Вера отдала матери. Та была ей скорее как маленькая дочь – капризная, плаксивая, беспомощная. Потом она и правда слегла с болезнью сердца, на полном серьёзе. Вера тогда уже давно работала врачом-кардиологом в их районной поликлинике. По вызову матери чаще всего ходила сама, а дома бдительно следила за её давлением и пульсом. Мать умерла ночью, во сне, даже не успев этого понять. Пятидесятилетняя Вера осталась совсем одна. Точнее, с двумя кошками. Это были не Муся и Матильда, тех уже не стало, хоть и оказались долгожительницами по кошачьим меркам. Любовь и забота продлевает жизнь даже кошкам. Кроме Мурочки и Руди Вере некого больше было любить, она знала, что кошачий век короче людского и, скорее всего, подойдёт к финишу раньше её. Что ей останется – книги, театр, живопись? А что от них толку, если даже не с кем поделиться впечатлениями. Всё равно, что самой всякий раз съедать по целому торту, и никто не разделит с тобой это удовольствие. Унылая тоска охватывала её временами. Она могла бы воспитать детдомовского ребёнка, заменить сироте любящую мать, но, будучи одиночкой, вовремя не решилась. А разве же детдом лучше неполной семьи, где есть любовь и достаток? Но теперь уже поздно, ошибку не исправишь.
Человек, оказавшийся на грани отчаяния, с головой уходит в работу, если не запьёт горькую. Пить – не Верин жанр, она углубилась в работу, и чтобы больше не расхолаживаться, быть нужной людям, перевелась в службу скорой помощи.
Однажды она приехала по вызову к престарелой пациентке – сердечный приступ, гипертония. Теперь с ней такое не редко, что поделаешь, - возраст. Хорошо, что есть сын, живёт вместе с ней, заботится. И жена у него хорошая, и ребёночек хороший, правда, поздний – всего пять лет. Тут как раз сын приехал с работы, и Вера с удивлением узнала в нём бывшего одноклассника, того самого, в которого когда-то была влюблена. Позже выяснилось, что и он не был к ней так уж равнодушен, она интересовала его своей недетской учёностью, умением красиво и ясно излагать мысли, своей непохожестью на других. Он тогда почувствовал себя уязвимым, не готовым к общению с такой умницей, как она. Вера здорово ему этим помогла, послужила стимулом к росту. И вот, теперь он доктор наук, занимается проблемами биологии. Получается, что у них не чуждые друг другу профессии, да и сами они - не чужие люди, всё-таки десять лет вместе учились. Очень рад встрече, всегда рад пообщаться. Ему всегда хотелось такую умную жену, как она, но всё никак не складывалось, а потом всё-таки повезло. – Он рассмеялся таким счастливым смехом, что у неё почему-то сжалось сердце.
Дома она долго смотрела на себя в зеркало и вдруг поняла, что её некрасивость – всего лишь плод её детских комплексов. Тогда это была обычная юношеская нескладность и угловатость тела, фальцет неокрепшего голоса. Всё давно прошло, а Вера и не заметила, потому что носила некрасивость в себе, как болезнетворный вирус, или как печать в душе – печать безбрачия.