меж двух огней вода не закипит
да без запал вряд ли вспыхнет пламя —
и потому спокойно дремлет кит,
не опасаясь грохотов цунами.
титаник принимает хомячка,
который сквозь решётку представляет,
што даже грозный полметровый скат
боица наблюдать за хомяками.
не тронет палец ветра гладь воды.
не обратит опасность в отрезвление.
сигнал тревоги стукает под дых,
вопрос закольцевав изменами.
немой закат слепит добротным блеском
(жаль только искренность не отражает сонца)
и обрастает звёздами нерезкими,
которые с земных срисуют скотце.
гитара обыграет звон трагедий,
а строки будут летописью чуств;
и если остров жизни будет где-то —
то он надолго будет после пуст.
заглохнет двигатель. не достаёт угля.
всё остывает, превращаясь в айсберг.
и горизонт смещаеца на ляд,
в каморках перетряхивая швабры.
жаль, карта на забытом языке,
в котором мало што теперь знакомо —
но помнит ночью мускулистый кент,
каким же был перелестным вязкий омут.
гимнастика семиэтажным матом
не помогает сваривать опоры —
и в трюме от воды теперь прохладно
до яростного смайликом умора.
мир рвёт на два в желании держать
от тягости переключенья стрелок.
да только каждой рельсе своя ржа
и слову каждому — по первому апреля.
я воздвигаю гильотину на корню довольствуясь причиной из себя —
не разделить ни с кем, как хлеб, худое слово.
я разрываюсь, разрезаюсь надвое не вычурнейшей мести для —
а лишь в надежде освободить привязанных ко мне оковы