Мама, не плачь, и не бойся,
Я все еще вроди живой.
Обо мне ты не беспокойся,
За окнами алый покой.
Я все тот же, кем был прежде,
Только бросил курить вчера,
Но умнее не стал, в одежде
Черной сажей струится дыра.
Жизнь в покое давно забыта,
В голове постоянно дурман.
И наладить систему быта,
Помешал мой дырявый карман.
Нищета породила голод,
Тех кого не нашли в капусте.
В двадцать лет ты уже не молод,
И зачах в полуночной грусти.
Я хотел заниматься спортом,
Но мой спорт - это бег от проблем.
Что взвалился большим комом,
Где-то в горле насущных дилемм.
Я пытаюсь исправить ошибки,
Словно танкер, я пру на пролом.
Каждый раз оставляю улики,
Под названьем Стокгольмский синдром.
Ты не слушай пустые сплетни,
Разговор их давно ни о чем.
Они блеклые лики, тени,
Прячут образ за слабым плечом.
За окном та же сырость, и вьюга,
На подкорке холодных глаз.
Мы заложники общего круга,
На котором тускнеет алмаз.
А на улице ходят люди,
Что несут свое тело в мешке.
Ждут удачу на треснувшем блюде,
Пряча тонны еды в кишке.
Копать, гарь, кислород убили,
Дышим верой,лишь в завтрашний день.
Ведь меня замолчать просили,
Но сгубила проклятая лень.
Я хотел забежать в квартиру,
Не подходит мой ключ в домофон.
Оказался ненужен миру,
И в кармане затих телефон.
Я ушел от закрытой двери,
Перейдя болевой порог.
Но в душе оседают звери,
Больше ,чем фестиваль Вудсток.
Я не чувствую больше страха,
Видно годности срок истек.
Нету боли, и нету краха,
Солнце лампой - дневной огонек.
Водку пью, как под утро воду.
Не пьянеет моя душа.
Я хотел ощутить свободу.
В полумраке любовью дыша.
Я устал от всего Мама,
Тот же Ленинский тусклый проспект.
Заколочена досками рама,
Со словами:"нас больше нет".
Только ты я прошу не бойся,
Я еще вроди бы живой.
Обо мне ты не беспокойся,
Я всегда остаюсь собой.