ЕСТЬ УПОЕНИЕ В СЕМЬЕ
Отрывок из романа "Бездари"
(Приводятся фрагменты касающиеся поэта Василия Фёдорова и его супруги Л.Ф.Фёдоровой)
VIII
...В коридоре разместили целую галерею портретов-фотографий этих же, по сути дела, писателей-секретарей. Как будто они не могли начать рабочий день без того, чтобы предварительно не посмотреть на самих себя в холле…
Среди портретов Иван не нашел фотографии Василия Фёдорова. Его тут просто забыли повесить или же сняли после смерти…
Ты — талантливый парень, продолжал Лопусов. — Это не только моё мнение, хотя я занимался критикой. Просто помню, как незадолго до смерти ко мне дважды приходил Василий Фёдоров и просил, чтоб я тебя вызвал на Всесоюзное совещание. Поэт такого ранга не ошибается в своих оценках... Я позвоню в «Молодую гвардию», напомню редактору.
Для Ивана это было ошеломляющей неожиданностью. Он представить себе не мог, что о нём хлопотал сам Василий Фёдоров. Вот он, больной и тяжёлый, поднимается к Лопусову, чтобы просить за молодого автора. Разве возможно такое; секретарь Союза, известнейший поэт, лауреат двух Госпремий — и просит? Не так потрясает предисловие к молодогвардейской подборке, где мэтр, представляя читателю Ивана, писал: «Для меня талант его несомненен...», — как этот необычный поступок классика.
Тогда он, помнится, позвонил в Москву.
«За что меня благодарить? — удивился Василий Фёдоров. Голос у этого большого мужика был очень слабым, как из другого мира. — Выбрал из вашей поэмы Лучшие куски и предложил журналу. Месяца через три-четыре напечатают. Это почти бегом».
«Лучшие куски... журналу.... Ничего не соображая, Иван начал уверять Фёдорова, что он обязательно доработает поэму, исправит слабые места и т.д. Но Фёдоров чего-то испугался и с поспешностью перебил разгорячённого юнца:
— Нет-нет! Зачем править? Пишите новую вещь. Понимаете, новую! В поэзии не отдыхают... и не возвращаются назад.
Фёдоров был уверен в том, что вторая книга должна быть лучше первой. У любого автора. Если вторая книга выходит хуже, то можно считать, что талант захирел на корню. Значит, путь был один: работать, причём работать «на бегу». Ивану очень хотелось поговорить с Василием Дмитриевичем с глазу на глаз, увидеть его вблизи, рядом.
Но едва он заикнулся о приезде в Москву, как классик тут же упредил его:
— Нет-нет! Я очень болен... Я уезжаю на лечение... А вам советую поступать в Литинститут.
Василий Фёдоров умер весной... В конце апреля.* Через год, в эту же самую пору, Иван получил, телеграмму из Москвы:
«Приём материала литин до 15 апреля срочно вышли мой адрес краткую автобиографию также стихи какие были севере и тюменские зарисовки тчк держись седле как подобает мужчине Лариса Фёдорова».
О нём, наконец-то, вспомнят...
После лопусовского откровения, после того, как тот рассказал ему о просьбе Василия Фёдорова, Иван невольно задумался. Он сидел за столом и старался
припомнить тембр голоса «просителя». Но вспомнилось совсем другое…
В мае вызвали, хотя в местной писательской организации никто его кандидатуру не выдвигал... отправил обком комсомола. Но зачем, зачем эти два «доброжелателя» изо всех сил старались показать ему, что это они, а не Василий Фёдоров, расчистили перед ним дорогу на Всесоюзное совещание? Вот чего он не мог понять…
...Иван свернул за угол пристроя, над «парадной» дверью которого висела массивная, оформленная с шиком табличка; «Дружба народов».
Россия — худосочная страна, Россия на протяжении всего двадцатого столетия была безотказной кормилицей. Но вскармливала она чужих детей, отказывая собственным, высыхающим на глазах. Вот почему десятки диких земель превратились в цветущие государства, готовые разговаривать с нею едва ли не на равных. Россия отощала, дав жизнь другим. Они высосали из неё все соки и теперь, насытившиеся до отрыжки, пытаются по-волчьи ухватить свою кормилицу. И горько за порушенные поколения россиян, по сей день как бы выплачивающих Дань многонациональному окружению. Россия не придёт в себя ещё триста лет, чего же ждать в завтрашнем дне? Опять терпение, терпение и терпение... До второго потопа. А там-то выплывем, как в войну.
...Из двенадцати тысяч членов Союза писателей он бы узнал, по всей вероятности, человек тридцать-сорок. Остальные же для него были «мёртвыми душами», которые «сраму не имут...».
«Контора» оказалась весьма богатой. Она не была болтливой, потому до рэкета еще не докатилась. Московские грабители, видимо, следовали старому принципу: писателя не трожь — у него всё богатство в строчках. «Что может дать писатель? — острили дилетанты.
— Только автограф...». Но они глубоко заблуждались.
Писатель, его успех — это на две трети жена. «Где же это говорили?"- вспоминал Иван.
— Ну да, в Доме книги, на вечере памяти Василия Фёдорова. Кто-то же не случайно вспомнил этот фёдоровский афоризм...».
После того вечера Иван подошёл к Ларисе Фёдоровой.
— Почему на две трети жена? — спросил он писательницу. — Разве иначе не может быть?
Она рассмеялась.
— Иначе может, но в молодости, в самом начале творческого пути, пока поэт не надорвётся, как грузчик. После этого его хоть с ложечки корми — ребёнок ребёнком. Куда и подевалась, думаешь, былая удаль... Вот такие дела, мой чалдончик.
Лариса Фёдорова знала, что говорила. На ее глазах прошла вся жизнь Василия Дмитриевича. Они вместе учились в Литературном институте, сидели за одной партой и прожили долгую совместную жизнь. Она знала все его слабости и достоинства.
— Отрезают у нас на даче, — любила вспоминать она, — литературные университеты целую сажень от участка. Надо бы осадить соседей, пристыдить их, что ли. Но кто осадит и пристыдит? Вася? Это мой-то Вася! — хохочет она. — Да он же и тихоня, каких свет не знает... Пришлось самой защищать нашу собственность.
Как-то за чаем она поведала молодым совсем уж неправдоподобную историю из жизни большого поэта.
— Осерчала я на него — тогда мы на даче жили, — рассказывала хозяйка. — Ну и говорю: «Все, я больше не могу, оставайся тут один, а я еду в Москву». Сказала и отправилась укладывать чемодан. Собираюсь, значит, и вдруг слышу: какие-то странные звуки доносятся из комнаты Василия Дмитриевича. Что, думаю, такое? Вбегаю и глазам не верю. Ну и что вы думаете? На кровати сидит мой седой, величавый муж и рыдает навзрыд. Какие ж вы мужики для нас, жён? Дети малые. Оставь вас на сутки, и с голоду помрёте. Так что не ерепеньтесь.
Напоследок она сказала Ивану, но не при всех, а как бы по секрету:
— Я тебя об одном прошу: не пей. Как мать прошу, — чуть ли не умоляла она. — Василий бы Дмитриевич гораздо дольше прожил, если бы не пил. Сколько российских поэтов погибло до срока из-за этой проклятой водки... Запомни мои слова.
И, прежде чем вытолкнуть за двери сунула ему в руку четвертную.
«Будет голодно, приходи».
Василий Фёдоров был русским поэтом и сам, казалось, походил на Россию. Легко ли ему было петь с кляпом во рту...
Возвращаясь в Балашиху, он думал об одном. Пока живы честнейшие писатели России, надо прорываться. Они умрут — всё погрузится в непроглядную тьму. Умрёт Астафьев, Распутин, Белов... Умрёт Россия. Он не рассчитывал на поддержку этих писателей, но знал, что они есть и что они живут среди своего народа...
АЛЕКСАНДР РАХВАЛОВ
Журнал "Лукич", Часть 5. г.Тюмень. 1999.
*
19 апреля 1984 года.