Он видел, как прирученное время
его следы рассеяло, как дым.
И вянущее солнце-хризантема
осыпалось на локоны воды.
Скользя по ветру складками хитона,
смотрящий вдаль с прибрежной полосы,
от всех и от всего уставший Хронос
перевернул
песочные
часы.
И пенятся встревоженные камни,
струясь по опрокинутой волне
на грудь горы, в ложбинку цвета "мрамор,
прокипячённый в розовом вине",
которое к подножию утёса
уже течёт извилистой лозой,
наполнив соком ягодные грозди,
бледнеет, исчезая под листвой,
становится лианой бесхребетной,
ползущей за хозяйским сапогом,
упрятав семя в завязи соцветий,
на ощупь оплетает старый дом,
где на столе фазан, впитавший перец
и соль, но чьи румяные бока
отращивают радужные перья, –
разбив окно и вдребезги бокал,
выпархивает в сад, в котором осень,
но льнёт обратно к ветви каждый лист.
Там чья-то тень, веревку с шеи сбросив,
садится на качели между лип.
И сталагмит с потёками из воска
шипит и превращается в свечу –
под ней старик, сухой, пепловолосый,
проросший в кресло, но потоком чувств
его штормит, выдёргивая с корнем,
когда он перечитывает вновь
письмо своей возлюбленной, с которой
расстался так нелепо и давно.
Он скидывает плед. Идёт на берег.
Бежит навстречу девушке, босым
и снова юным… о какой-то череп
разбив свои
песочные
часы.