Старик подкинул полено в топку, устало опустился на стоявший рядом сундук с дровами и вытряхнул остатки табака из трубки в ведро с золой. Рука застыла на полпути к карману, Старик задумался на мгновение, но все же достал самодельный домотканый кисет, который сшила ему его Старуха на прошлый день рождения, и стал заново набивать трубку, аккуратно укладывая табак слоями. Сколько же ему исполнилось тогда, в прошлом году? Однажды, зим этак 5-7 назад он сбился со счета, и с тех пор знание о возрасте утекло от него так же, как утекли и все прошедшие годы. Старуха же принципиально не считала свои лета, утверждая, что сло;ва «преклонные» вполне достаточно для их характеристики.
Запалив табак лучинкой, и проверив, хорошо ли тянется трубка, Старик нехотя поднялся, но, постояв с полминуты, открыл заслонку и опустился обратно на сундук. Решил, что скотина может подождать еще немного, пока он неспешно плывет по волнам своих мыслей и воспоминаний.
Раннее осеннее утро было наполнено самыми разнообразными звуками: в сараюшке у дома беспокойно переговаривались куры, тихонько мычал спросонья теленок, а за печкой со стороны кухоньки хлопотала его Старуха – замешивала тесто на пироги, грела воду на чай, тихонько напевала что-то задорное с вкраплениями нецензурных слов. Всё как всегда, и это успокаивало. Чем ближе был день его ухода, тем сильнее Старик держался за привычные, знакомые вещи, чураясь всего, что вносило в их бесхитростный уклад жизни беспокойство и неразбериху.
Вышние силы (а в том, что какие-то вышние силы все-таки есть, Старик был уверен, пусть и не знал их имён) не дали им детей, и со временем старики смогли убедить себя в том, что это к лучшему. Ближайшая школа - деревянная, двухэтажная, с собственным скромным огородиком, - в которую ходила еще Старуха маленькой девочкой, была за одиннадцать верст от деревни. Чтобы успеть к началу занятий, ребятня тогда выходила чуть свет. Учились, в основном, летом, поскольку зимой зачатки проселочной дороги пропадали под толстыми упитанными сугробами. Да и то сказать, летом-то тоже далеко не все ходили за знаниями – слишком много работы было в поле и по дому.
Старик задумался, а есть ли еще та школа, стоит ли по сей день. Сам он был неграмотным, но прекрасно помнил, что был еще в расцвете сил, когда последний ребенок, выросший в деревеньке, эту самую школу закончил – соседский сынок, как бишь его звали… Старик вздохнул. Всё-таки не так уж и прекрасно помнил, раз даже имени припомнить не смог.
- Старуха! – гаркнул он добродушно.
- Чего еще? – отозвалась та из-за печки.
- Как звали сынка Трофима?
- Которого? У него их двое было.
- Да младшого.
- А, так Иван вроде.
Точно, Иван. Такого простого имени и не упомнил. Старик усмехнулся в седую бороду и продолжил посасывать трубку и размышлять. Да, и вскоре этот самый Иван укатил в город, поступать в институт, да так и не вернулся больше. Старший Максим уехал еще лет за пять до Ивана, к нему тот и подался. Первое время письма слали, Трофим все за ними ходил на почту в то же село, где была школа, зачитывал письма вслух всем желающим послушать о городской жизни. Но прошел год, другой, и Трофим все чаще он возвращался с почты с пустыми руками, а потом и вовсе ходить перестал. Говорил, что силы уже не те, а еще с хозяйством управляться нужно, а он тут прогуливается до соседнего села и обратно. Старались Ивана и Максима в разговорах не упоминать, все уже вроде как и запамятовали о том, что у Трофима были сыновья. Кроме, пожалуй, самого Трофима, который наверняка до сих пор надеялся, что кто-то из них вернется.
- Нет, не нужно нам этого, - сказал Старик вслух.
- Чего не нужно-то, старый? – тут же послышался приглушенный голос Старухи, месившей тесто.
- Да ничего-ничего, ты меси-меси, - ответил Старик. А про себя подумал, что переживаний им этих не нужно. Вырасти дитё, выучи, чтобы оно потом вот так вот взяло и сбежало? Нет, им и вдвоем со Старухой хорошо. О том, что кто-то из них очень скоро может остаться один, он старался не думать. Для себя он решил, что если в одиночестве останется он, то все решит просто. Перестанет есть и пить, и дело с концом. Скотину отдаст Настасье и Ярославу, они еще ничего, крепкие, долго продержатся. У Ярослава вон еще почти все зубы даже на месте. Старик в задумчивости пересчитал языком остатки своих зубов, вздохнул, встал с сундука, крякнув от напряжения, накинул рваную фуфайку и пошел в сараюшку заниматься скотиной.
Когда запыхавшийся после тяжелой работы Старик вернулся на кухню, дрова в печи уже почти прогорели, и он закрыл заслонку. Не такие еще холода, чтобы топить целый день, а дрова с каждым годом достаются всё сложнее. Повесив фуфайку на крючок, он прошел за печку, где Старуха как раз снимала горячие ароматные пироги с противня.
- На вот, молочка к пирогам. Да и каши можно бы сварить. Тыквенной. – Старик поставил крынку с парным молоком рядом с печкой и сел за стол. Старуха налила молока в глиняные чашки с растрескавшейся эмалью, и, присев рядом, положила на отдельную тарелку пирогов, а остальные накрыла льняным полотенцем. Старику нравилось, что она всегда садилась не напротив него, не сбоку, а именно рядом. Конечно, какая там любовь, столько лет вместе, уже и счету нет, но ему было приятно, когда Старуха присаживалась рядышком – иногда она гладила его по лысой голове с тремя седыми волосами, иногда он брал ее за морщинистую руку, изборожденную венами, иногда просто придвигались друг к другу так, чтобы касаться плечами. Вот и сегодня, Старуха провела ладонью по лысине Старика и вложила ему в руку остывающий, но все еще горячий пирог с вареным яйцом и капустой.
- Сегодня мои любимые пироги, спасибо тебе, Старуха, порадовала!
- Да ладно, чего уж. И кашу тебе сегодня тыквенную состряпаю. Ты только воды из колодца в баню натаскай, надо бы простирнуть.
- Сделаем, о чем разговор, - ответствовал Старик, запивая заживо проглоченный пирог парным молоком и подмигивая Старухе. – Сейчас натаскаю, а потом пойду к Ярославу, он обещал с дровами подсобить. Вроде как в соседнем леске за рекой сухостоя нынче много. У него и пила получше нашей, а я ему топор одолжу. На две семьи, поди, заготовим, а у Трофима еще с прошлого года поленница почти цела, чего ему одному-то …
- Ты погоди, погоди, - перебила его Старуха, широко открывая подслеповатые глаза и поднимаясь со скамьи. – Вы что это, в лес за рекой собрались?
- Ну.. – отвел глаза Старик, - А что делать прикажешь? В нашем уже рубить нельзя, иначе совсем полысеет, хоть и стараемся мы деревца высаживать, но это дело времени требует, чтобы повыросло. А сухие мы еще в прошлом году оттуда все вынесли, в этом особо и не появилось ничего.
- Нет, так дело не пойдет. Может, поговорить с Трофимом, поделится он с нами в этом году, а в следующем уже видно будет?
- Да какая разница, - в сердцах махнул рукой Старик. – Все равно туда идти придется, ничего не попишешь.
- А Ярослав, он-то откуда знает, что там сухостоя много?
- Да был он там, еще весной. Один ходил втихую, чтобы Настасья не прознала. И мне тебе говорить не нужно было! Вернулся же, и все с ним в порядке!
- Даа, сейчас в порядке, а потом будет не в порядке. И вот то-то и оно, что втихую ходил, а вы туда пойдете дрова пилить да рубить, шуму разведете, лесники заметят или еще кто, - старуха утерла слезу, внезапно появившуюся на морщинистой, как запеченное яблочко, щеке. – Или забыл уже, что с Клавдией, женой Трофима, приключилось тогда?
- Как же не помнить… Вовек этого не забуду, - пробурчал Старик
- Вот! Может, и не зря там этой оградой обнесли. Не прижиться нам там, ни за что не прижиться! Чего ее туда, спрашивается, понесло? За забор-то этот проклятый?
- Почем мне знать? - вскочил расстроенный дед. – Я уж через заборы сигать не собираюсь!
Тут Старуха уронила вторую слезу, и он смягчился.
- Ну ладно тебе, чего ты разошлась. Зиму-то нужно как-то пережидать. Или лучше замерзнуть?
- Может, лучше и замерзнуть, - совершенно серьезно сказала Старуха, не глядя в его сторону, и начиная убирать со стола. – Иди уж. Воды принеси.
- Да, иду-иду…
Старик накинул фуфайку, нашарил в кармане трубку и кисет, и вышел в сени, пустив в дом стылого воздуха. Старуха посмотрела на закрывшуюся дверь, нашарила сзади рукой скамью, тяжело опустилась на нее и заплакала.
- Эге, есть кто дома? – Старик, преодолев скрипучие ступени покосившегося крыльца с облупившейся зелёной краской, постучал в дверь дома Ярослава и Настасьи. Воды он Старухе натаскал, даже с избытком, но в дом больше не заходил, не хотел ей на глаза попадаться. Да и вода сегодня опять была какая-то грязная, мутная, как после дождя, хотя дождей они уж с неделю не видали, а до первого снега еще далеко. В доме было тихо.
Старик потоптался на крыльце еще немного, потом открыл дверь и прошёл сквозь сени к чёрному выходу в огород. Все правильно, соседи были там. Пухлая Настасья полоскала молодую картошку в тазу, полном воды вперемешку с землей, и выкладывала ее рядышком на ветхий кусок брезента – сушиться. И правда, день обещал быть ясным. Неподалеку Ярослав плел косы из недавно собранного золотистого лука, крепко, но не слишком туго, стягивая луковые «волосы» в прическу и пожевывая краешек потухшей самокрутки, которую на этот раз он, похоже, сделал из тонкого подсушенного листа лопуха – местами она потрескалась и из нее торчал табак.
- Привет, старый, - дружелюбно воскликнула Настасья, первая завидевшая гостя. Откинув тыльной стороной грязной ладони седую чёлку с высокого лба, она подошла к бочке с дождевой водой, сполоснула руки и, вытирая их о фартук, спросила, - Чайку, может, с блинами?
- Спасибо, вот только что чаёвничали со Старухой, но блинов я бы ей передал, коли завернешь.
- Конечно, заверну, да и отнесу сама, у вас же дел сегодня невпроворот, - Настасья неспешно удалилась в дом, оставив недомытый картофель подсыхать на солнышке.
Ярослав поднялся и пожал Старику руку.
- Ну что, как уговорено, идем сегодня за дровами?
- Да, нужно идти, - Старик неуверенно кивнул. – А Настасья что же? Всё знает и такая спокойная?
- Ничего она не знает. Думает, что мы в наш лесок собрались, но ты сам знаешь, что там брать уже нечего. Пила у меня уже подготовлена, топор, вижу, при тебе, - Ярослав кивнул на завернутый в тряпку топор, зажатый в руке Старика. – Предлагаю выдвигаться прямо сейчас. Потому как когда Настасья до твоей Старухи доберется, да та ей расскажет, куда мы идем, нам будет несдобровать. Я ведь правильно понимаю, что ты своей все рассказал?
Старик уныло кивнул.
- Не могу ничего от неё утаивать. Слова прям так и рвутся с языка.
- Я так и понял. Ну чего ж теперь. Собирайся, да пойдем. Лошадку мою с собой возьмем, до реки на телеге поедем, там привяжем, и из лесу будем по мосткам в телегу чурбачки носить.
- Да, хорошо. Только мы это… - Старик замялся. – К забору же не пойдем?
- Конечно. Нечего там делать, далеко туда, да и лес задолго до забора кончается, там еще спуск такой крутой, помнишь?
- Ну да, ну да. – Старик покивал и улыбнулся. – Ладнось, выдвинулись!
Перебравшись в лес через речушку по бревнам, перекинутым с одного берега на другой, Старик и Ярослав огляделись.
- Вон там я заходил. Тут, конечно, и так лес редковат, но ничего, нам сухого на зиму хватит, - указал Ярослав в сторону тоненькой березки. На стволе виднелась едва заметная зарубка, уже успевшая почернеть с весны. Ставший уже привычным шум на дальнем фоне, который Старик про себя скорее определял, как шуршание, стал ближе. Как будто сквозь горсти сухой осенней листвы на скорости пролетают очень быстрые птички – Вжих! Шурх! Вжих! Старик обреченно вздохнул и обернулся посмотреть на деревеньку. Домов много, но почти все стоят нежилые, с выбитыми окнами, провалившимися крышами, заросшими палисадниками. Отсюда три их жилых дома (домишки Старика и Старухи, Ярослава и Настасьи, Трофимову хатку) и не видать вовсе. Прячутся они за скорчившимся, как будто страдающими от артрита, полуразрушенными домами улицы, когда-то бывшей главной. Это и хорошо, это и слава Всевышнему. Если кто из леса выйдет, не заметит и даже не подумает, что деревенька обитаема. Тем более что скотину пасут всегда у другого леска, с противоположной стороны деревни. Испытав от увиденного некоторое облегчение, Старик двинулся вслед за Ярославом в лес. Работа пошла споро, и еще до сумерек у них была уже полная телега аккуратных круглых чурбачков – дрова были загляденье, не гнилые, просушенные, коли; да складывай в поленницу.
- Ну что, Старик, - удовлетворенно заключил Ярослав, закуривая свою фирменную самокрутку. – Вот так еще несколько ходок сделаем, и хватит нам на зиму дров. Ежели что, поживем под конец зимы вместе – будем один дом протапливать а не три, всё экономия. Ладно, пора бы и назад, а то скоро темнеть начнет.
- Да, - Старик с тоской посмотрел на зажигающиеся где-то за лесом, но легко угадываемые огни, от которых ему хотелось держаться как можно дальше. – Ты прав, поехали.
Еще на полпути к дому они увидели на лугу запыхавшуюся тучную Настасью, присевшую отдохнуть на пригорке.
- Вот ведь, - с гордостью произнес Ярослав, - не выдержала, пошла встречать. Интересно, правда, как узнала, куда мы поехали. Наверное, на лугу следы колес от телеги увидала. Хорошо хоть, у твоей ума хватило дома остаться.
Как только Настасья оказалась в зоне слышимости, она поднялась и махнула рукой в сторону деревни.
- Да поторопитесь вы, увальни! Я вас полдня искала! Старухе плохо, я за вами побежала, да сил не хватило!
Старик, как молодой, соскочил с телеги и на больных своих ногах что есть силы припустил по скошенному лугу, стараясь следить за дыханием – никому не будет лучше, если его прямо тут хватит удар. Настасья с Ярославом поехали на телеге, но не спешили, луг не паханый, а вдруг нога у лошадки в кротовую нору попадет? Добравшись, наконец, до дома, Старик вдруг понял, что не может даже позвать Старуху. Не столько потому, что запыхался, а в боку кололо и глотку жгло огнём, но, в основном, потому что боялся не услышать ответа.
Проковыляв от калитки до дома из последних сил, и кое-как преодолев сени, Старик открыл дверь кухни, мельком заметив, что после завтрака Старуха так и не убрала со стола, а молоко, стоявшее у печи в крынке, осталось там стоять и наверняка скисло. Это было совершенно непохоже на обычно царивший в доме порядок.
Откинув занавеску между кухней и единственной комнатой, Старик перешагнул через порог и увидел Старуху, лежащую с закрытыми глазами на кровати поверх лоскутного одеяла. Старик неуверенно подошел к ней, наклонился и послушал дыхание – вроде дышит, причем дыхание отчетливо отдает валерьянкой. Он тронул ее за плечо, легонько потряс.
- Аннушка, я здесь.
Некоторое время Старуха лежала без движения, потом медленно открыла глаза и посмотрела не на Старика а как-то сквозь него, будто разглядывая изразец на той стороне русской печи, что была обращена в комнату. Потом взгляд ее наконец-то сфокусировался, и она прошептала:
- Пришел, старый. А у меня тут сердце прихватило. Если бы Настасья к обеду не пришла с этими блинами, так и лежала бы тут одна. Но ничего, уже почти отпустило. Сейчас я ужин сготовлю.
- Да лежи ты, малахольная! Сам я все сготовлю, не маленький, - Старик пощупал ей пульс, потом ласково сжал руку Старухи в своей и вышел на кухню как раз в тот момент, когда отворилась входная дверь и зашли Настасья с Ярославом. За спиной у них стоял высокий пышноусый Трофим – наверное, увидел со своего огорода, как Старик бежал домой. Настасья молча прошла в комнату, где, судя по усилившемуся запаху валерьянки, начала поить Старуху отваром.
- Как она? – шепотом спросил Ярослав. Трофим молчал, только сверкал глазами из темноты сенок.
- Ничего, оклемается, - с облегчением ответил Старик. – Вы это, идите домой, а я тут по хозяйству буду. Спасибо.
Настасья на цыпочках вышла из комнаты.
- Уснула. Нечего тут толпиться, - вытолкала она в сени мужиков. Обернувшись к Старику, добавила, - Там еще отвар остался, как проснётся – дай допить.
- Да, хорошо. Спасибо, - повторил Старик в уже закрывшуюся дверь. Беспомощно оглядев кухню, решил, что сначала растопит печь, а потом уж займется ужином.
Когда прокисшее молоко было поставлено на простоквашу, а из горячей печи уже доносился сладковатый запах тыквенной каши, Старуха медленно вышла из комнаты и, держась за косяк, спросила в темноту:
- Ты здесь?
Из-за печи донеслось утвердительное хмыканье.
- Чего сидишь в темноте?
- А ты чего колобродишь? Валерьянку допила? - Старик вышел из-за печки с лучиной и зажег оплывшую свечу.
- Допила. Я бы поела. Так кашей пахнет, на всю хату.
- Да ты садись, садись, – засуетился Старик, беря ухват. – Сейчас все будет. – Он достал из печи чугунок с кашей, поставил его на деревянный стол и первым делом наложил Старухе полную тарелку и налил чашку свежего молока из крынки. – Я все сделал, скотину загнал, подоил, на кухне, как мог, убрался, печку вот еще растопил, да. И малины тебе набрал поздней, той, что в углу огорода растёт, - с десяток ягод лежали на блюдечке с отколотой кромкой, гордо стоящем посередине стола.
- Надо бы почаще мне болеть, - усмехнулась Старуха, дуя на ложку горячей каши. – Смотри, как ты отлично справляешься. А я хоть отдохну.
- Не-не. Ты мне это перестань, не надо, - Старик нервно дернул себя за бороду.
- Не надо… - печально повторила Старуха, дуя на следующую ложку каши. – В лесок за рекой тебе ходить не надо, вот что. Если нас тут найдут, то не дадут остаток дней скоротать спокойно, помяни мое слово…
- Да не пойду я больше, не пойду. И Ярославу скажу. Может, на самом деле, Трофим с нами поделится. Как-нибудь эту зиму протянем, а там видно будет.
- А сам чего не ешь? – спросила повеселевшая Старуха. - Ладная каша получилась, да с медом.
Старик нехотя положил себе пару ложек дымящейся каши.
- Может, погасим свечу? – спросила Старуха, когда каша была съедена, а молоко выпито. – Так посидим.
Старик загасил огарок, но кухня не погрузилась в темноту, как бывает в безлунную ночь, а наполнилась густыми розовато-синими сумерками. Старуха придвинулась к окну и смотрела поверх силуэтов мертвых домов на светлый краешек неба за рекой, за полоской леса. Здесь никогда не бывало темно. Иногда Старухе не хватало темноты, какой она была в детстве, чтобы выколи глаз, чтобы пальцев на руке не было видно, даже если ими прямо перед глазами пошевелить – настоящей, исходной темноты.
Так они и сидели до глубокой ночи – бок о бок на скамейке. Старуха думала о темноте и о том, что жаль все-таки, что Всевышний не дал им детей. Можно было бы хотя бы гадать о том, где они сейчас, чем заняты. Может, тоже смотрели бы на это неестественно розовое мутное ночное небо. А Старик думал о том, что больше ни за что не оставит Старуху одну и не пойдет в лесок за речкой. Лучше уж попробовать соседние нежилые домишки разобрать на дрова – доски, конечно, гнилые, но бревна должны быть еще ничего.
Так они и сидели, думая каждый о своем, и друг о друге, и о том, что все, что им нужно для счастья, чтобы в доме было тепло, чтобы скотина была здорова и сами не хворали.
- Ну вот опять ты начинаешь эти пустые выяснения отношений! – мужчина со злостью надавил на педаль газа. – Ну не пойду я никуда, не пойду, довольна?
- Да не гони ты так! – испуганно вжалась в пассажирское сиденье женщина средних лет в легком осеннем пальто. Морщинки на ее лице еще предпринимали последние попытки остаться незаметными, но, тем не менее, легко угадывались в уголках глаз и рта. – Довольна, да! – добавила она с вызовом.
В салоне автомобиля воцарилось молчание. Музыки не хотелось, слышно было только, как шины шуршали по гладкому асфальту нового платного шоссе. По сторонам дороги тянулся забор, за которым мелькали остатки частично вырубленного лесопарка, холмы, заросли низких кустов. Даже в сумерках на неосвещенных участках дороги лес местами проглядывался почти насквозь. Женщина поправила воротник пальто и стала смотреть в боковое окно. Ей показалось, что где-то вдали за деревьями проглядывают очертания заброшенных домов, наверное, раньше здесь была деревня. До того, как неподалеку построили аэропорт, новое шоссе, эстакады и сложные петли развязок.
Через некоторое время, не обратив внимания, что произносит свою мысль вслух, она тихо спросила:
- Интересно, там кто-нибудь живет?
- Где? – резко спросил супруг, даже не повернув головы, глядя только на дорогу перед собой.
- Там, - неопределенно ткнула пальцем в окно жена. – Домишки стоят.
- Не говори ерунды. Кто здесь может жить? Ни отопления, ни водопровода, наверняка даже электричество не подведено. А если бы жили, вышел бы неплохой сюжет для очередного глупого ток-шоу, затаскали бы их по телестудиям. Так что лучше уж пусть там сидят себе спокойно. Но я уверен, что разъехались все по городам. Всем хочется комфортной цивилизованной жизни.
- Может, и не всем… - вздохнула супруга и включила радио.