Морозная язва

Черное Облако Над Будапештом
первая глава: (https://vk.com/davidgrossman) - ЧОнБ
вторая глава: (https://vk.com/id176369759) - Пьетро Лоренцети
третья глава: (https://vk.com/id112133315)- Атомная Надежда

                I
Я хочу посмотреть на небо пластмассу в ночи,
я хочу замерзнуть, чтобы остаться один,
в глазах искрит, обывательский мир поглотит
выплюнув с скрежетом мой комочек плоти.

Утро разбудит не нежной возлюбленной,
снова холодно, сетка ледяных проволок,
время течет Ментосом с Кока-Колой прорвой,
зовет в путь дорогу призвание, но не охота,
больше что-то делать, на зубах осколки и иней,
солнце вдали плавится пламенем в айсберге,
река людей примет руками холодными заводью
и кроме как утонуть выбора больше нет.
Вчера был свободным, сегодня идешь работать,
пока не сдохнешь и не прибьет рыбой мертвой
к пустым берегам, жизни бритвы полоса
рисует предсказания о том, кем мог ты стать,
и кем не стал, детство ушло как минута на часах,
юность ушла бывшей, ничего не сказав,
маска стала лицом, прикипев болью окончательно,
я был собой лишь какое-то время назад.
И не опустится день, да не пройдет ночь,
спляшу свои танцы безумия всем на зло,
лишь бы спасло якорем утопающего ближе ко дну,
зима началась, а я все никак не уйду.

                II

в зиме есть тщедушные дни,
где от злободневной пурги нет ни покоя, ни сна,
- она замирала осколками души,
твердя сквозь пьяное марево: умри и пляши.
пока беспокойно ворочался на кровати,
я возвышенно пролетал эти серые многоэтажки,
в которых градусом бурлили пати,
- вместо крови и пота водка с томатным соком,
- пролетал бездны окон, тонувших в решете
разинутой пасти из тридцати двух гнилых богов,
напоминающих о прожитом дне.
правда вскрывалась в том, что при пробуждении
были только смятые простыни в однокомнатной каморке,
воняющие возбуждением лихорадки и хлоркой.
пустота пожирала, - то змеи-глисты,
что, притворяясь тропой опустелой или, будто б резцы,
черными червями деревьев, - тревожно наблюдали ежевечерне,
проползая в широкие поры,
как я, безжизненно побледневший,
обледенелым возвращался с работы.

в веках, как из косметички шкуры верной, уголь тленный,
так днем сурка я собирался на пятничную вечеринку,
вырисовывая гуинпленовскую улыбку,
за ней - социальное выгорание, жажда пытки
или эмоциональной подпитки.
чтобы забыть все красные нитки,
я топил себя, как и остальные пожитки, в коктейльном напитке
на балу кровососов, - единственном слитке
золотых зубов, - яркий парад среди нуарных зданий,
среди карикатурной открытки, документаций и чистосердечного завещания.
когда зимой человеку зыбко и зябко,
и не дождь, а мокрый снег, ничтожно жалкий,
в туалете нью-эйдж от бездушного неба,
семейного креда, двадцать первого века
я спасался душной омегой сквозь потные реки
танцующих тел, опуская глаза,
- зима и тлен безутешный,
в котором весна.

               III

Февраль онемел в тишине подо льдом
Соки земли усыпаны тюрьмами
Мед из снов маршем прочь
Под крики ворона и сов
От хмурых лиц зарыться
Жгучим и пушистым
Кора засохнет с крысами
Не скоро
Кронами к небу
восстанут деревья
Вымерзший нейрон в голове
Аннигелирует от уныния
Не поднимется вверх легкими
Дом в огне
Скелет звенит в нем
Одной рукой увяз в могиле
Другой дрожащей с колючей сливой
В крови пепел взрывает осколки инея
полусгнившие трупы и шум в голове
Накорми меня смертью
Взвывает
Уходи и ослепни
И все будет смыто
самосожжением
Самогниением
И все будет стерто
Одним дуновением