1. Дакиня
Мой друг! Ты многое узнал –
достойно всяческих похвал
твоё усердие в ученье.
Но есть другая сторона –
для пробуждения она
имеет большее значенье.
Ты быстро схватываешь суть,
но, тем не менее, твой путь
не будет лёгок и приятен,
ведь все писания земли
ни одному не помогли
очистить ум от тёмных пятен.
На дне у каждого ума
за сотни кальп скопилась тьма
окаменелых заблуждений.
Как избавлялся я от них –
послушай повесть о моих
годах минувших похождений.
Я, Марпа, много лет назад
был академиком Наланды,**
и у её роскошных врат
я проявлял свои таланты.
Я был тогда честолюбив,
и, горы знаний накопив,
был занят службой непростой –
там, у ворот позолочёных
стояла будка – в будке той
дежурил кто-то из учёных;
средь них и я, из года в год
как страж, у Северных ворот,
прохожих, не взымая платы
в вопросах Дхармы просвещал,
и на вопросы отвечал,
и вел с брахманами дебаты.
Вот так, однажды у ворот
сидел я вечером, и вот –
увидел мерзкую старуху,
страшнее гарпии втройне;
мне описать её вполне
и нынче не хватило б духу.
Она, приблизившись ко мне,
чтоб убедиться в глубине
и широте моих познаний
вопросы стала задавать,
что я могу растолковать
из канонических писаний?
Изрядно за день подустав,
и, сразу мысленно послав
подальше старую лахудру,
небрежно бросил я тогда
что растолкую без труда
любую тантру или сутру.
Что тут случилось! Предо мной
старуха, брызгая слюной
как полоумная, взбесилась:
«Да ты нас держишь в дураках,
витая где-то в облаках
в глубокомысленных беседах!
А что случится, если вдруг
узнают правду все вокруг
о вас, о дутых дармоедах?
Вы, все, учёные мужи
чего достигли? Покажи!
Да сгинешь со своим умишком,
лишь за дверями окажись,
поскольку, что такое жизнь,
ты знаешь разве что по книжкам!
Из-за таких, как ты, дубин,
остался в мире лишь один
постигший истину – Тилопа!
другие – дуты и пусты,
они такие же, как ты,
а ты – учёный недотёпа!»
Во мне всё стало закипать;
когда же стал я узнавать
что я коровы не умнее,
и что не стою ни черта,
и поросячьего хвоста
едва ль намного я ценнее,
то начал звать я сторожей,
затем, чтоб гнать её взашей,
чтоб ей так больше не шутилось.
Но ведьма старая, тотчас,
захохотав, исчезла с глаз,
как будто в землю провалилась.
Я онемел и тёр глаза,
и поначалу я связал
то, что увидел, с бесовщиной,
гадая, чем оно грозит…
…но тот таинственный визит
был порождён другой причиной.***
Я потерял тогда покой,
спать перестал, да и какой
быть может сон, когда все мысли –
о том, что все мы – сорняки,
что мы пусты, недалеки,
и в четырёх стенах закисли.
Нас волновал лишь пенсион
от состоятельных персон,
а то, что Дхарма угасала,
никто идти к нам не хотел,
и каждый храм наш всё пустел –
нисколько нас не волновало.
Я изучил десятки книг,
а просветленья не достиг –
ну и к чему мои ученья?
Чтоб так же книжки и листать,
терминологией блистать,
и изрекать изрекновенья?
Ну нет! Уж ежели учесть
что хоть один достигший есть,
я отыщу того Тилопу!
Я напрошусь в ученики!
Мои намеренья крепки –
за ним пойду я хоть в Европу!
Так, в первый раз за много лет
престижный университет
покинул я, собрав пожитки.
Меня пытались не пускать,
но я отправился искать
спасенья от моральной пытки.
Я знал, что сердце мне не врёт,
что та старуха у ворот
была не меньше, чем богиней,
ко мне явившейся с небес
чтоб я с рутины книжной слез –
есть путь вернее и глубинней.
Я шёл куда-то наугад,
и не боялся ни преград,
ни неудач, ни расстояний.
Я всех расспрашивал в пути,
Тилопу думая найти
в хранилищах сокрытых знаний
при храмах и монастырях,
иль на зловещих пустырях,
там, где погрязнувши в нирване,
сидят кладбищенские йоги,
за головы закинув ноги.
Увы – ни йоги, ни миряне,
ни цвет учёнейших светил,
к кому бы я ни подходил,
не знали, кто такой Тилопа.
А те, кто знали, на меня
косясь, молчание храня,
смотрели, как на остолопа.
Так я и странствовал, пока
Тилопу я не отыскал
когда общался с пастухами.
Они сказали: «Господин!
да вон – сидит в кустах один,
жрёт рыбу вместе с потрохами!»
Я, окрылённый, подбежал,
и… встретил грязного бомжа,
сидящего среди объедков.
Такого я не ожидал –
всю жизнь себя я ограждал
от близости таких объектов.
Не зная как себя вести,
я начал что-то там плести
о том, кто я, и как мечтаю
я стать его учеником…
а сам всё большим дураком
себя всё больше ощущаю.
Но он сказал мне: «Хорошо,
снимай одёжку, раз пришёл!»
И, не рискуя возражать, я,
(к тому же, вычитав давно
что так у них заведено),
снял и сложил на землю платье.
Тилопа руки облизал,
погладил пузо и сказал:
«А хорошо пожрал, однако!»
Мою одежду растянул,
лёг на неё, да и уснул.
…А я стоял над ним, и плакал…
2. Тилопа
Я знаю, что такое ад.
Сейчас, когда смотрю назад,
я удивляюсь, как я выжил –
моё здоровье, силу, прыть,
способность что-то возразить –
всё из меня Тилопа выжал.
Чтоб я не смог удрать в кусты
он сжёг за мною все мосты –
он отнял всё моё хозяйство,
лохмотья сунув мне под нос,
и, первым делом, преподнёс
урок на тему «попрошайство».
К таким вещам я не привык –
я был бы скверный ученик,
но голод очень быстро учит.
Что было делать? Я просил…
и вскоре вдруг сообразил
что больше стыд меня не мучит.
Случалось, я и воровал –
в любое время дня Тилопа
меня за пищей посылал
и я скакал, как антилопа.
Вот, было дело, как-то раз
он так оформил свой заказ:
«Однако, время-то – к обеду!
Давай-ка, друг, харчи ищи,
а как найдёшь – сюда тащи, –
мне надо соблюдать диету!»
Неподалёку, как назло,
гулянье свадебное шло,
и я, покорный воле гуру,
как мне казалось, за едой,
как оказалось – за бедой
туда и потащился сдуру.
Сначала каши котелок
я незаметно уволок,
и накормил его с доставкой.
Тилопа кашу быстро съел,
а после, как повеселел,
меня отправил за добавкой.
Желанье гуру – как приказ.
Меня поймали в этот раз
когда я кашу воровал.
Да, вдоволь попрактиковал
в тот день я йогу пьяной драки!
Удаче радуясь такой
все гости ринулись толпой
и мне досталось, как собаке.
Тилопа, виду своему,
когда вернулся я к нему,
придав язвительного шарма,
сказал, взглянувши на меня,
мои побои оценя:
«Ну, у тебя, дружок, и карма!»
От этой пытки иногда
хотел бежать я, но – куда?
ведь был бездомный я и нищий,
худой и бледный, как скелет,
в лохмотья рваные одет,
на всё готовый ради пищи.
Однажды, в городе одном
взошли мы на высокий дом,
и любовались видом с крыши.
Тилопа, выйдя на карниз,
внезапный высказал каприз,
но так, чтоб я его услышал:
«А у меня вопрос возник.
Вот был бы верный ученик,
которого бы я не выгнал
со мною рядом здесь сейчас,
то, если б я велел, тотчас
он вниз отсюда бы и прыгнул!»
И, в смысле всё поняв прямом,
блеснув не то что бы умом,
я вниз и бросился бесстрашно.
Тогда я думал: чем так жить,
уж лучше разом всё решить,
а что потом – уже неважно.
Удар о землю был суров.
И был я больше не здоров.
И было больно мне ужасно.
И я стонал едва живой,
а он, качая головой,
язвил: «А это ты напрасно!
Вот занимательный курьёз –
я пошутил, а он – всерьёз!
да ладно б на спор из-за денег!
Такие опыты с собой
умеет ставить не любой,
а разве только академик!»
Потом, пока я заживал,
меня Тилопа врачевал.
Я пролежал тогда полгода,
поскольку был изломан весь.
С тех пор вот здесь, вот здесь и здесь
болит, как только непогода.****
Так жил я – от беды к беде,
и больше каждый новый день
я не встречал уже с надеждой.
Хоть я Тилопе доверял,
но силу воли потерял –
ведь оставался я невеждой.
Я тайных знаний ожидал –
Тилопа ничего не дал,
но превратил меня в калеку.
В безмерной муке и тоске
решил топиться я в реке,
и убежал тайком на реку.
И вот, сижу я на камнях.
Тилопа ж, выследив меня,
подкрался сзади, словно полоз.
Когда я камень взял речной
и клал в рубаху, за спиной
услышал я знакомый голос:
«Настолько дёшево, мой друг,
ты не избавишься от мук –
чреват бедою твой каприз-то!
Сейчас утопишься, потом
родишься раком иль кротом,
и проживёшь так жизней триста!»
Я обернулся. Предо мной,
держа туфлю в руке одной,
стоял, нахмурившись, Тилопа.
Он был огромный, как скала,
меня же оторопь взяла,
и я сидел, глазами хлопал.
«Тебе – сказал он – повезло, –
когда-то сделанное зло
всё в полной мере окупилось.
Однако, всё уж позади.
Меня же строго не суди –
тебе оказывая милость
не меньше мучился я сам.
Заметно то по волосам –
пришлось изрядно поседеть им.
Вот и сейчас совсем не прочь
я был бы вновь тебе помочь,
вот только чем? Пожалуй, этим!»
А дальше – в памяти провал.
Последнее, что я видал –
туфлю в руке у «сердобольца».
И, отрываясь от земли,
успел услышать свист туфли,
а дальше – радужные кольца.
С тех пор минуло много лет.
Бродил я много по земле,
и, хоть всю Индию протопал,
в каких бы ни был я местах,
всё вижу в радужных цветах –
великий мастер был Тилопа!
Среди лишений и стыда
я и не мог понять тогда
как его уровень высок –
ведь был я глуп и ограничен.
Тилопа не был ни жесток,
ни ядовит и не циничен, –
он не глумился надо мной –
он сделал, чтоб такой ценой
свободу я себе купил.
Что в прошлых жизнях накопил
благодаря своим порокам –
я в эти годы искупил
в горниле мощном и жестоком.
И по прошествии времён
я понял, сделавшись умён,
что в этом мне не помогло бы
ни знанье сутр в сотни шлок,
ни посвященье в тайны йог,
а только – методы Тилопы.
Во мне была крутая смесь –
всезнайство, глупость, гордость, спесь.
А от подобных омрачений
такой как я, аристократ,
бессилен, хоть ори сто крат
спастись при помощи учений.
Вот он меня и не учил –
зазнайство он моё лечил,
чтоб слушал и смотрел я в оба.
И лишь закончив врачевать
он начал практики давать,
но это был другой Тилопа!
Ударом точным каблука
меня отправив в облака
он дал мне новое рожденье,
то, о котором я мечтал.
В тот самый миг я испытал
прорыв – Большое пробужденье.
То было мук моих концом.
Он стал мне больше чем отцом,
ведь был ему я всем обязан
чем я владею, чем я стал,
и тем, что ум свой обуздал…
Ты знаешь, как тобою связан
учитель, если просветлён?
Что видел я – то видел он,
что слышал я – он тоже слышал.
Он боль со мной переносил!
и, будь в пределах его сил,
он за меня бы спрыгнул с крыши!
Когда учитель твой суров,
когда подбрасывает дров,
хоть ты и так в горниле ада,
то не ропщи, имей в виду –
ты – в переплавке, не в аду,
и что б ни делал он – так надо.
А может быть наоборот –
бывает, весь круговорот
твоих мирских переживаний
уже как будто позади,
и вроде начало везти,
и ты почти уже в нирване,
и ты уже вообразил
что сам себя преобразил,
но… как твои успехи зыбки!
Не обольщайся от удач,
ты слеп, а твой учитель – зряч,
он видит все твои ошибки.
Он скажет – друг, ты поспешил!
Твои парения души –
совсем не то, что мы здесь ищем!
И если радость и покой
перемежаются с тоской –
твой ум не полностью очищен.
Без гуру ты наверняка
свой путь растянешь на века,
но если будешь предан ламе,
и, словно Будде самому,
во всём доверишься ему,
то знай, – рассвет не за горами!
Май 2015 г.
*Наропа (956-1040) – Индийский тантрический мастер йоги (махасиддха) из Кашмира, создатель знаменитой системы «Шести йог» и учитель тибетского подвижника Марпы (1012-1097), основателя одной из главнейших школ тибетского буддизма – Кагью. Здесь Наропа рассказывает своему ученику Марпе о своём ученичестве у собственного учителя – махасиддха Тилопы (928-1009)
**Наланда – Крупнейший университет буддийской философии в Индии V-XII вв.
*** В жизнеописании Наропы этот эпизод выглядит несколько иначе. Там старуха, отругав Наропу за самоуверенность, задала другой вопрос – понимает ли Наропа сам то, что комментирует. Когда тот признался, что не понимает, старуха затанцевала от радости и после этого растворилась в воздухе. Такая трактовка представляется позднейшей припиской сочинителя благонамеренного, но не слишком талантливого, поскольку вид танцующей старой карги выглядел бы ещё уродливее, чем вид старухи бранящейся. Для начала ей надлежало превратиться в ослепительную красавицу. К тому же это нарушает внутреннюю логику повествования, лишая эпизод эмоциональной силы.
**** В жизнеописании Наропы говорится, что когда он покалечился, спрыгнув с крыши, то Тилопа, используя свои магические способности, тотчас же его исцелил. Такое чудо не представляется правдоподобным, скорее всего, это мгновенное чудесное исцеление является позднейшей припиской благонамеренного сочинителя, придумавшего это для того, чтобы суровость Тилопы не казалась столь шокирующей и чрезмерной. Но в таком случае и провоцировать Наропу на прыжок с крыши не было бы никакого смысла, ведь, с одной стороны, свою преданность Наропа уже и так не единожды доказал, а с другой стороны, очистка его кармы была бы не полной. Вероятнее всего, Тилопа просто призвал Защитников, чтобы Наропа не разбился насмерть, а затем его выходил.