Скользя в подмерзшей мартовской грязИ,
бежала к остановке—на работу.
Случайный взгляд невольно зацепил
Знакомый профиль—как под дых дал кто-то.
—Нет, нет, не он—себе шептала вновь.
Средь стылых луж беспомощно и пьяно,
Барахталась прошедшая любовь—
ее кумир и сердца злая рана.
Смотрела с болью на седой висок,
на плащ замызганный—одет не по сезону.
И вспоминала—лился голосок,
Когда смеялась в трубку телефона.
Десятый класс, экзамены, звонки,
дрожащие, застенчивые губы.
Скамейки плен, черемухи венки,
прикосновенья—удержаться трудно.
Безбашенна, чиста была весна,
Доверье души счастьем согревало.
Пощечина и приговор отца: "Чтоб
больше его рядом не бывало".
Подушки мокрой грызла уголок
и выла от обиды и бессилья:
" Ах папа, папа, как ты смел, как мог,
Ведь этот мальчик подарил мне крылья..."
Потом арест домашний, переезд,
надежды блик, и миг сумбурной встречи.
Из подворотни каменной: "Привет!
Ну как живешь? Папаша мозги лечит?
А я тебя уже давно забыл,
вот ведь дурак, нашел себе занятье—такую уйму времени убил,
а так и не проверил, что под платьем..."
Земля пошла тягучею волной,
осколки неба ссыпались на плечи
и корчилась в агонии любовь,
и гасли веры золотые свечи.
Души обледенелость пронесла
по жизни— неплохая ученица.
И вот опять такая же весна,
Пьянчуга в луже еле шевелится.
Скорее мимо, отвернувшись в бок, летела, проклиная муки эти: "Алкаш несчастный, наказал же Бог, есть справедливость высшая на свете".
А вечером, при свете фонарей,
плелась с работы горько и устало.
Темнело, средь оттаявших аллей соседку по подъезду повстречала.
—Вы слышали? Нашли сегодня труп.
У человека сердце отказало.
Надеялся увидят, подберут—
но видно доброты сегодня мало..."
Она поникла —сломлена виной,
могильный холод распахнул объятья—
В груди обиды застарелой боль
убила девочку в веселом летнем платье...