Последний медведь Петровича.
Виктор Мунистов.
Объявился Петрович в Верходвинье, на стыке Новгородской, Тверской и, тогда еще бывшей, Великолукской областей, то ли в 50-х, то ли в 60-х годах двадцатого века. Пройдя, как говорится, даже "огонь и воду", после долгих прикидок тормознулся в треугольнике: Андреаполь - Сережино - оз. Бросно. Из чего стрелять у него было, язык на месте, деревенские связи дальше пустых разговоров, за рамки дозволенного, не выходили. Петрович свято верил в одну истину: один знаю - могила, поделишься - разнесут в момент по белу свету. К вину особо привержен не был, норму свою знал, запивох не уважал и дел с ними не имел. Жил один, в старом, но еще крепком доме, на "отрубах", да и деревня-то после коллективизации, войны, разрухи и неразумного хозяйствования из кабинетов, представляла собой сплошные "отруба". Числился какой-то колхоз, где работали за "палочку", люди выживали "на подножном корму" - лес да усадьба, хвастать нечем. Петрович сразу оценил ситуацию и подался в лесничество, где дали ему огромный обход, очень маленький оклад, форменную спецодежду и одноствольное ружьё. "Зато сам себе хозяин", - здраво рассуждал он, сидя в одиночестве у самовара и поглядывая в окно на поле, лес и тропинку к такому же "отрубу". Хорошо что свет был, купил Петрович самый лучший телевизор, не особенно дорогой, "Рекорд", и был в курсе всех мировых и союзных событий.
"Во, Федька к Леньке в гости приехал, не иначе как на охоту". И точно - в следующих выпусках теленовостей живописалась охота на кабана с вышки в госохотхозяйстве в Завидове. Без мяса Петрович не жил, и талон от лицензии, на сдачу шкуры и мяса, всегда в запасе имел. Прошлая жизнь, о которой он никому не рассказывал, приучила его к осторожности и ловкости. А рассказывать было чего, но кому? Все всё знали и молчали: кто по подписке, кто по уму. Сам Петрович был из "детей ЧСИР" (членов семей изменников Родины) и полной мерой хлебнул еще до войны "сладкой жизни" в спецдетдоме, и даже небольшой срок отбыл у немцев в концлагере, откуда и был освобожден после войны. Потом снова детдомовщина, скитания по белу свету, и счастье его, что прижился в тихой деревеньке, а не пропал по зонам да тюрьмам. Прибилась к нему женщина - Катерина, тоже одинокая, поскольку мужика ее захлестнуло лесиной на лесоповале где-то на станции Мостовой. И пожить не успела, а уже вдова. Видно, по любви выходила, помнила своего Петра и частенько потихоньку плакала в подушку. Петрович, как мог, прилагал все силы, чтоб жилось Катерине спокойно и хорошо. Детей у них не было, родни по линии Катерины мало, да и далеко, так в повседневных делах и заботах и вели они свое житье-бытье.
Овсов в округе, близкой и дальней, сеяли немеряно. Медведь был обычным зверем, и Петрович освоил охоту на овсах. Путевка на медведя стоила дешево, и мотоцикл Петровича частенько стрекотал по вечерам как недалеко от ближайших деревень, так и на приличном удалении. Усвоил Петрович, что главное - это разведка: сколько зверей ходит, каковы размеры, как лучше взять. Можно и лабаз в момент построить, можно и на середине поля окоп выкопать, можно и в носках бесшумно подойти. Свел знакомства Петрович с наезжавшими из Ленинграда, из Москвы охотниками. Постепенно у него сформировался круг отобранных им верных и порядочных людей. С августа и почти по ноябрь отдавался Петрович охоте на мишку, как любимому и прекрасному занятию. Много было случаев, когда и зверь на лабаз лез, и при доборе раненого такие фортеля выбрасывал, каких уж никак нельзя было ожидать от бессловесного животного. Но все шло нормально, ни один подранок не уходил, да Петрович и сам понимал, что встретить в обходе подранка ему или еще кому - смертельное дело.
Время летело неостановимо. В середине 70-х годов съездила Катерина к родственникам в Вязьму. Потом еще погостевала у них с месяц. Все домашнее хозяйство на Петровиче, хоть небольшое, а заботы, время. После приезда Катерина какая-то странная стала: то молчит, то говорит безумолку, то забьется в уголок на диван и думает о чем-то далеком. Спросит Петрович - ответит невпопад. А потом состоялся обстоятельный разговор, и все решилось. "Не могу, - говорит, - дальше дичать в этой деревне, уеду к родне". Петрович подумал-подумал и отпустил ее. Помог собраться, деньжат выделил, довез до автобусной остановки. Попрощались, напомнил, что если жизнь не заладится - дом всегда открыт. Грустно стало, маленько попил Петрович, да толку нет от заразы ядовитой, и продолжилась жизнь, заполненная заботами и охотой. Деньги у Петровича какие-то водились: то пушнину отвезет перекупщику в Межево, то друзей на охоту примет - те отблагодарят, да и расходов особых не было. Постепенно снова привык к одиночеству. От Катерины - ни строчки. Да и сам он не писал: значит так надо, Бог дал - Бог взял.
Однажды, обходя поле, расположенное в лесу, в нескольких километрах от жилья, увидел Петрович следы, от которых его в дрожь бросило: ширина мозоли передней лапы около 20 сантиметров! "И откуда такой чертолом в наших краях объявился? Вроде всех по следам знаю, а этого не видел", - рассуждал он вслух, а сам уже обмозговывал, как и где удобнее городить лабазы, кого из друзей приглашать на охоту. Дал телеграммы с условным текстом, сколотил лабазы и стал ждать приезда охотников. Прождав неделю, решил проверить поле. Оно было основательно потравлено и затоптано. "Хоть взглянуть, что за зверь?", - подумал Петрович, а сам уже потихоньку карабкался на лабаз, обсиделся, выбрал зоны стрельбы, даже закурил, благо, ветерок дул на поляну за полем.
Посидев часа два, решил уже возвращаться домой, как услышал треск - не треск, а так, какое-то возмущение в лесу, справа от лабаза. Еще светло, осинки трепещут листьями, комарики жигают, куда попадут, а шевельнуться нельзя: зверь чуткий, строгий. И выкатывает справа из лесу, ну, просто по нахалке! - здоровенный медвежище, прямо копна, а не зверь. Да и расстояние около 30-и метров. Не утерпел Петрович, сдуплетил из своего знаменитого ИЖ-54 по лопаткам. Зверь рыкнул, вздрогнул и раньше, чем ружье было перезаряжено, в несколько огромных прыжков скрылся в лесу. Про себя Петрович заругался за нетерпение, а потом, разумно взвесив все "за" и "против", решил, что такого зверя коллективом скрасть невозможно, кто-нибудь да подшумит. Треск сучьев под лапами удаляющегося медведя был слышен какое-то время, а потом лишь ветерок да шелест осиновых листьев, как будто ничего и не было. Посидел Петрович, посидел, послушал и полез с лабаза на землю. Перешел поле своим следом, вышел на дорогу, дошел до мотоцикла и поехал домой. Собачка у него была, и в доборе раненого зверя хороша, да вот беда - сукотная, последние дни-часы донашивает, жалко ее было. С кем-либо завязываться Петрович не хотел, звон один от этого. Он был уверен, что попал "по месту", и хорошо, но не смертельно, завтра зверь "дойдет". Может, охотники подъедут? Но "дошедший" зверь по такой погоде за полсуток завоняет, раздует его.
Спалось беспокойно, с рассветом собрался Петрович, как надо, и поехал к полю. Хорошо, что не было дождя, кровь ярко краснела и бурела на траве и листьях. Жидкий лес очень скоро превратился в густой и буреломный. "Что я делаю?" - подумал было Петрович, но ноги, привычно мягко и легко ступая, несли его навстречу неизвестности. "Эх, собачку бы, да где ее взять?"- сокрушался про себя Петрович. След то отчетливо просматривался, то с трудом определялся среди моховых кочек, то шел почти по прямой. "Силен, бродяга", - отметил про себя Петрович, пристально вглядываясь в редкие кровяные потёки и брызги, не забывая видеть все вокруг. Не в первый раз он был в такой истории и знал, что надо делать и как себя вести. Впереди, поперек следа, лежала огромная ель. "Обойти бы", - подумал Петрович, но подошел к стволу метра на два. Он скорее почувствовал, чем увидел летящего на него зверя, успел сдуплетить, но отскочить в сторону не смог - то ли сук какой помешал, то ли ноги во мху подзавязли…
Друзья-охотники приехали на другой день после пропажи Петровича. Дождь, занудливый, дотошный, смыл все следы. Найдя выход зверя с поля, начали методично обходить, прочесывать окружающий лес. Безрезультатно. Поиски шли три дня. Они снова и снова, по азимуту обходили лес, который оказался очень густым и буреломным. На третий день "загуркали" черные вороны, закружили, потянули сороки на "гурканье". Охотники засекли курс и тоже тронулись в ту сторону. То, что они обнаружили, было ужасно. По всей вероятности, зверь залег за деревом, и когда Петрович подошел на расстояние прыжка, может быть, из последних сил прыгнул на преследователя. Очевидно, смерть наступила у зверя и человека в одно время. Друзья винили себя, что приехали с опозданием, и восхищались мужеством Петровича. Но только ли мужество подвигло Петровича на участие к такой экстремальной охоте? Каждый человек выбирает себе жизнь, даже если жить нельзя. Ну как объяснить, что человек добровольно ставит себя на грань жизни и смерти? Во имя чего? Вопросы, вопросы…
Виктор Мунистов.2003 г.