ЛЕТУНЬЯ
2017 — 2020 год
Что ты хочешь, сердце, что ты бьёшься?
Успокойся, бедное, навеки.
Для того ты сердцем и зовёшься,
Чтобы разорваться в человеке.
* * *
Было маленькое деревце:
стволик, выгнутая ветка.
Дерево корнями вцепится
в глинистую почву крепко.
Мчится облачко летучее,
ласточка на колокольне.
Истина — изделье штучное,
голову всё ниже клонит.
Отшумит берёза около,
бедная, угомонится,
отзвучит печальный колокол.
Ласточка! Летунья! Жница!
* * *
Прекрасно дерево, исполненное ветра,
и свиста птичьего, и тени озорной.
Как негой солнечной кора его согрета
меж влагой облачной и влагой земляной!
Когда не станет нас, оно, обняв корнями
наш неотпетый прах, волнуясь и шумя,
природе возвратит всё то, что было нами —
стать можно листьями и сладкими плодами,
небесной синевой, и звёздного огня
сквозь ночь летящими
слепящими
лучами.
* * *
О, как посланец инопланетный,
сел мотылёк на моё лицо.
Ещё горит последняя звезда,
ещё кукушка всласть не зарыдала.
Зеркально разлетаемся — о да! —
как поезда расходятся с вокзала.
Так я смущаюсь, глядя на восток:
проходит жизнь, нелепая, сквозная,
и вьётся беззаботный мотылёк,
блаженства своего
не сознавая.
* * *
Человек — ничто. То есть просто птица.
Человеку небо ночами снится,
и звезда моргает над крышей. Прах
человек, но думает: «Машиах
вот уже грядёт! Славься, божье имя!
Кто же Он? Мерцание? Струйка дыма?».
Так светлеет небо. Поёт конёк,
дышит лес, туман понемногу тает.
Яркий луч в окно — золотой клинок —
настороженно
проникает.
* * *
Человек рождается счастливым,
но не очень. Только и дано:
птичьих трелей утром переливы,
молодое Лидское вино.
Он едва успеет осмотреться,
как его судьба окоротит.
Так вонзит копьё своё под сердце
Ахиллес какой-нибудь, Пелид.
Но с небес мерцающее млеко,
птицам указующее путь,
ночью бедолагу, человека,
утешая, вздрагивает: «Будь!»
* * *
Человек в туманном лесу воздевает руки к ночной звезде:
— Боже мой, как же так? Почему я Тебя не слышу?
Нет ответа. Суровое место планета, где
то болезни, то голод, то буря срывает крышу.
И тогда человек начинает гудеть: — О-у-
ы-ы-ы!.. Хорошая, в общем, песня.
И приходят чуткие звери согреться к его костру
потому, что душа подобна пламени на ветру
и бессмертна — о да! — и наша Земля небесна.
* * *
Человек работал, страдал и жил,
жилы рвал, и не было крепче жил.
А потом увидел: всё — пепел, прах,
и душа потянулась к радуге в облаках.
Вот лежит человек, истаявший, как снежок.
Бог ему задаёт вопрос: — Ты готов, дружок?
Отвечает: — Я не видел ещё любовь!
Вот бы месяц-другой, хотя бы до холодов…
Но смеётся Всевышний:
— Как ты понял, у нас лимит…
Золотые пылинки в тонком луче клубит.
* * *
Земля выпивает дождь, росток собирает свет,
и чует косматый дым, и слышит: поют жнецы.
Потом человек идёт, печёт ноздреватый хлеб
и кормит своих детей: «Ешь. Не вертись-ка. Цыц!»
Земля выпивает дождь. В земле человек лежит,
а дети его поют. Лишь ветер пылит во ржи.
* * *
Я читаю стихи самому себе,
а ещё высокой ночной звезде
и воде речной, говорливой,
бочажку с раскидистой ивой.
А когда ложится густой туман,
ни юродства нищенская сума,
ни тюрьма уже не пугает,
и поётся песня другая.
Эта птичья песня не в глаз, а в бровь —
подорожник, унявший больную кровь,
так сестра прижимает к ране,
и звонят к заутрене в храме.
* * *
Вот пляшет бабочка. Она
умрёт, исчезнет без остатка.
А ты, рабочая лошадка
литературы?.. Видишь, на…
на дне некошеной травы,
среди жуков, и я беспечно
лежу и думаю: «Пусть вечна
одна лишь Истина, увы,
а всё же облако плывёт,
волнуясь травы рукоплещут,
пчелиный рой гудит и блещут
ночные звёзды. Так живёт
всё-всё, что пелось на крови,
и ты живи».