Я мерю прожитое
не годами,
не пачкой денег,
слипшихся в горсти,
а дымными
иль ясными кострами,
зажженными
в тяжелый час в пути
И мне извечно
будет дорога
та женщина,
что шла с охапкой веток
сквозь тьму
к огню,
который догорал,
чтоб холод отогнать
передрассветный.
И я узрел
из-под тяжёлых век,
как снова
пламя жизни заплясало.
Благословен
тот добрый человек,
который первым
в руки взял кресало.
Та молния,
которая зажгла
над чёрным миром
смоляные свечи.
Она нам жизнь
задолго предрекла.
И подарила мне тебя
навечно.
И вот вчера...
Поверишь ли.
Вчера.
Там, в сосняке,
где ветер,
где синицы,
твоим теплом
дохнуло от костра.
Твой ясный взгляд
сверкнул в его зеницах.
Опять дожди.
И шторы теребя,
сижу у окон.
Локти в подоконник.
Хочу в леса.
Хочу огня.
Тебя.
Я твой поклонник.
Я огнепоклонник.
И если ты
меня переживешь,
в час всепрощенья,
в миг воспоминаний
ты в лес пойди.
Да, не забудь калош.
(Там сыро так).
И отыщи поляну.
И посиди.
И тихо птиц послушай.
И выпусти,
как птицу из руки,
огонь весёлый
на сухие сучья
и именем заветным
нареки.
И я приду к тебе
на склоне дней.
Я буду приходить
к старушке милой
до зыбких
фосфорических огней,
сошедшихся
над нашею могилой.
А дни опять
померкнут от дождя.
И просветлеют
от багряных вспышек.
Ведь мы оставим сыну,
уходя,
неполную коробку
серных спичек.