Там, за спиной, уходит в царство Божье*
какой-нибудь неведомый поэт,
толпа за гробом вязнет в бездорожье,
а день уж полон мартовских примет:
скукожились сугробы вдоль дороги,
лошадка месит слякотную грязь
и сонно тащит вязнущие дроги,
ей некуда спешить. Не торопясь,
унылая толпа за ней плетётся,
кляня покойника, и слякоть, и весну.
Сквозь облака игриво светит солнце,
не радуя ни сына, ни жену, –
они стихов поэта не читали,
отец и муж в деревне чудаком
прослыл, стремясь в неведомые дали…
Теперь в пути – на дрогах, не пешком, –
покинул навсегда и не вернётся
ни осенью, ни летом, ни зимой.
А что стихи! Ни жалкого червонца
не выручил, век вековать вдовой…
А вдоль дороги серебрятся сосны,
отважно пробивается ручей
из-под сугроба, всё ещё морозно,
и снегири щебечут: «Чей ты, чей…»
Поэт не отвечает, в домовине
он крепко спит, забывшись вечным сном,
во сне горюя о жене и сыне
на холмике на кладбище лесном.
*) Строка из стихотворения Иосифа Бродского
«Моя свеча, бросая тусклый свет…» (1965).
10.03.19