Не преступи!

Василий Кинстлер
Избушка, ружья, сонная картина:
Торжественно смакует пряник крыса,
Две ящерки, взобравшись по карнизу,
Терзают из-за мошек паутину.
Беру ухват, толкаю в пекло с лавой,
Ресницы моментально обгорают
И я на стол степенно извлекаю
Котел с парящим мясом и приправой!

Кусок изрядный в миске с кукурузой,
Решаю: - "Пусть немного поостынет,
А там и аппетит поди нахлынет
И я поем, блаженствуя, от пуза!"
Тряпицей штоф от пыли протираю
И с верхом наполняю кружку зельем,
Но стук, весьма настойчивый, за дверью
И я иду... и гостю открываю.

Там странник в балахоне - чудо-чудом!
На посохе его сердитый филин,
Я шевелю остатками извилин:
- "С добром ли он явился или к худу?"
Кивком зову бродягу отобедать,
Веду за стол и так же наливаю,
И выпить за удачу предлагаю,
Но молвит гость: - "Давай, за наши беды!"

Мы пьём, беру тесак, кромсаю мясо,
Но каждый рез меня и гостя ранит
И хлещет кровь, и голову туманит,
А мы кричим от боли, раз за разом!
Та плоть живым куском забилась в чашке
И плакала загубленным созданьем,
А я витал по дебрям мирозданья,
Всем телом принимая грех свой тяжкий!

Стекло в окошке с треском раскрошилось,
Сорвавшись, филин вылетел на волю,
А я, держась за грудь, вопил от боли,
А сердце на тарелке гулко билось!
Приклад в отдаче вывернул ключицу,
Заряд стволов прошел левее цели...
Медведица с дитёнком, возле ели,
Успели в чащу леса удалиться.

Пришел в себя и зрил в недоуменье,
Как странник мой, в дерюжном балахоне,
Молился образам в земном поклоне
И плакал перед светом на коленях.
Спросил его: - "Поведай, что здесь было,
Кто сам ты, гость, несущий диво в люди?"
И он сказал: - "Я тот, кто души будит,
Душа твоя заснула и застыла! "

Открылась дверь и гость мой удалился,
Со стен рычали головы трофеев,
Я пятился, от ужаса немея
И клятвенно с охотою простился!
Душа моя, оттаяв, говорила:
- "Ты сыт, здоров и пища есть и крыша.
Убей тогда, когда стремишься выжить,
Но только не в утеху злобным силам!"