Вскипает воздух предвечерний
сиренью врубельской.
Глиссандо обморочными исходят корольки, щеглы, листва,
как руки Рихтера в концертном темном зале.
Мне двадцать лет. Распахнуто окно –
в трепещущий, зовущий, влажный,
новорожденный, древний, вечный сад,
томящийся, томящий
предчувствием всех будущих томлений,
всех нескончаемых, неутоленных,
предвестием всех будущих ночей – мучительных
и упоительно прекрасных.
Мне двадцать лет. Я завязь –
всех виноградных лоз,
всех сот янтарных, всех древесных токов,
всех слов, всех языков
языческих, всего молчания, иного словаря, иных созвучий, тягучих
обертонОв незримых сфер, аккордов яростных – вскипающих –
в крови земли, в небесном чреве, в океанском лоне –
мятущихся, освобожденных…
Мне двадцать лет. Распахнуто окно.