В былые годы чернота считалась безобразной,
И безобразным всё, что чёрно было.
Но нынче чернота в лице преемницы прекрасной
Красу оклеветала и ловко пристыдила.
С тех пор в природе всё имеет силу
Уродливость красою замещать;
Но та краса вульгарность проявила,
И ей теперь бездомной погибать.
Вот почему любимой брови чёрны
И печаль легко в глазах читать,
По тем несчастным, что были рождёны
Столетье в чёрном теле коротать.
Им так к лицу наряда чернота,
Что скажут все: такой должна быть красота.
In the old age black was not counted fair,
Or if it were it bore not beauty's name;
But now is black beauty's successive heir,
And beauty slandered with a bastard shame:
For since each hand hath put on Nature's power,
Fairing the foul with art's false borrowed face,
Sweet beauty hath no name, no holy bower,
But is profaned, if not lives in disgrace.
Therefore my mistress' brows are raven black,
Her eyes so suited, and they mourners seem
At such who not born fair no beauty lack,
Sland'ring creation with a false esteem:
Yet so they mourn, becoming of their woe,
That every tongue says beauty should look so.