Уже не Бог, а только Время, Время*,
в которое и ты посеял семя,
и приучил нас ставить ногу в стремя, –
оставило лишь память о тебе,
двенадцать лет назад тебя не стало,
ты напоследок лишь вздохнул устало,
и сразу сердце биться перестало, –
с тех пор живём, подвластные судьбе.
Ты не учил меня, и я, как видишь
не говорю практически на идиш,
стал русичем – почти, как в граде Китеж,
но мне напомнили, что я еврей.
Вы смотрите на нас с небес – глядите,
я говорю свободно на иврите,
не просто знаю буквы в алфавите, –
конечно, я не стал тебя мудрей…
Отец, нередко попросить совета
хотел бы у тебя, но где-то, где-то
ты далеко, и не слыхать ответа –
лишь шум в ушах да мысли вразнобой,
я всё ещё с тобою не сравнялся,
но не похож на праздного скитальца,
не нажил никакого капитальца, –
как говорят, своё ношу с собой.
Мой капитал – мне об ином не чаять –
тобой, отец, встревоженная память
о скрывшихся от нас в тугую замять
всех тех, кто дорог, но уже далёк,
меж нами – время, но не расстоянье,
нас разделяет гулкое молчанье,
нас связывают лишь воспоминанья –
нетленный, негасимый уголёк…
*) Строка из триптиха Иосифа Бродского
«На смерть Т.С. Элиота» (1965).
17.03.19