В 1930-ых годах Академией Художеств под Москвой по Казанской железной дороге был создан дачный поселок «Советский художник». Место для него выбрали замечательное – в светлом березовом и сосновом лесах, между станциями Пески и Конев Бор. В 1960-ые годы в этом поселке приобрел дачу наш дедушка – известный театральный художник Вадим Федорович Рындин.
* * *
Как сказочно красивы цветки кукушкиных слезок. Этот невысокий кустарник рос не далеко от калитки вокруг ямы, заваленной толстыми ветками, оставшейся от выкорчеванной сосны или березы. Нам запрещали туда ходить. Но мы с двоюродной сестрой Анюточкой любили рискованные мероприятия. Пробегая вихрем по этим проваливающимся сухим ветвям, получали по лицам чудесными ярко-розовыми с красными створками слезками – сережками кукушкиного кустарника.
Дача была старой. Во время дождя на маленькой веранде протекала крыша и бабушка ставила ведро и тазы под струйки и капли грохочущей воды. Дед Вадим решил строить новую веранду и попросил нашего папу (он был архитектором) сделать проект. Когда началась стройка, для нас с двоюродной сестрой все было интересно – мы не слушались и принимали в ней активное участие. Особое наслаждение мне доставлял запах деревянных досок. За домом сделали верстак, где их обстругивали. Я часами могла наблюдать за этим волшебным занятием. Рядом с верстаком образовывались огромные кучи стружек и опилок.
Во время стройки бабушка взяла у соседей щеночка эрдель - терьера. Назвали его Лучик. Мы играли со щенком и в тоже время были поглощены стройкой. В один прекрасный день Лучик пропал. Мы обыскали все и в доме, и на участке – собаки нигде не было. Мы заревели в три ручья и уселись на кучу с опилками. Из-под Анюточки послышался слабый писк – это спал уставший от нас Лучик. Счастью не было границ.
Рабочие из Песков быстро закончили стройку. Я любила бродить между плетеных кресел, смотреть в большие окна на дубы, на сирень, на тропинку к калитке. Незабываемым удовольствием было наблюдать в окна веранды грозу. Сначала поднимался сильный ветер. Он качал высокие березы и сосны, я слушала оглушительный шум листвы. Потом на черном небе сверкали молнии и первые крупные капли падали на тропинки и утоптанную землю у дома. И, наконец–то - ливень стеной. Я была будто на корабле – вода била по крыше и бурлила вокруг веранды как море, потоки воды неслись по тропинкам. Я стояла укрытая верандой посреди стихии и вдыхала свежий ветер. Появлялось солнышко, и ливень стихал. Высыхали тропинки. Все было пропитано прохладой и свежестью. Потрепанный жасмин издавал удивительный аромат.
Мы с Аней-Баней или с Банифацием (так прозвал ее папа) шаг за шагом открывали для себя этот огромный участок природы в один гектар. От калитки до дома и за сараем, где расстелилась поляна клубники, все было слегка обихожено. А дальше начинался лес, в глубинах которого рос мой любимый можжевельник. Дальнюю лесную часть бабушкина подруга Шурочка назвала как-то Сокольниками – это название осталось навсегда. В сокольниках мы с Банифацием сделали с помощью папы площадку для игры в мяч. Только, нас сильно одолевали комары.
Вокруг дома росли старые дубы и свет в комнату и на новую веранду, казалось, проникал сквозь их зеленые прозрачные листья – скатывался с них и попадал в наше скромное жилище, бликуя зеленым на занавесках, деревянных стенах и полу. В комнате занавески были сшиты из жесткой матрасной ткани с широкими цветными поперечными полосами. Мы с интересом следили за движением теней от листьев и ветвей и зеленоватых светлых пятен на занавесках, чтобы скоротать дневной отдых.
Днем, после обеда, нас укладывали спать. Мы конечно не спали, изнывали от скуки. Я, как старшая, изредко подходила к двери, звала бабушку и спрашивала ее – «ну долго еще спать?» - «еще раз подойдешь к двери – до вечера будешь сидеть в комнате». Наконец, когда кончалось наше заточение мы сломя голову бежали кататься на гамаке, который недалеко от дома повесил папа. Пели во все горло песни времен гражданской войны: «Ах тачанка ростовчанка все четыре колеса…» или «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, Уходили комсомольцы на гражданскую войну…». Орали так, чтобы слышали все дачники в округе, особенно сосед – подросток Жека Лансере, в которого я была тайно влюблена. Если мы были не в платьях, а в брюках то залезали на рябины и скатывались по длинным плакучим ветвям вниз. К прискорбию бабушки мы так изуродовали несколько чудесных деревьев.
Старые песни времен своей молодости нам пела наша прабабушка Вера Дмитриевна для нас – просто баба Вера. В детстве все схватывается на лету. С ней мы ходили на пикник на Заячью поляну. Это была для нас самая дальняя прогулка по светлому березовому, а у самой поляны – сосновому лесу. Мы шли по песчаной дороге, собирали букеты, любовались деревьями, слушали ветер, который наклонял верхушки высоких берез и шелестел листьями. На Заячьей поляне у нас было свое бревнышко, рядом с которым бабушка расстелала полотенце и раскладывала провизию. Она прошла всю Отечественную войну военврачом-эпидемиологом, и в ее речи часто проскакивали военные словечки. Мы приступали к трапезе, голодные после долгого пути съедали все, что она прихватила с собой, оставляли белочкам кусочки сыра, а птичкам – хлебные крошки.
Баба Гуля готовила меня в первый класс: с боем заставляла читать книжки вслух ровно полчаса. Это для меня было самым страшным наказанием. Но потом я не раз благодарила ее, когда запоем читала романы Жюля Верна, Три мушкетера Дюма, и все больше и больше в основном американской литературы,- книги, которые мне на стол подкладывал папа. А начиналось все на даче с чтения по слогам с бабой Гулей.
Дедушка называл ее Грушенькой или Гурочкой, а полное ее имя было – Августа Михайловна. Ее красота и очарование заключались в честной и светлой душе и в чудных больших карих глазах. Волосы она строго зачесывала назад и собирала в пучок – с такой прической она ходила всю жизнь. В семье есть портрет бабушки 1932 года нарисованный дедушкой – когда они только поженились – в молодости она была красоткой. На даче дедушка спал в маленькой комнате и, когда просыпался, сразу звал бабушку, чтобы поцеловать. Потом дедушка надевал свою знаменитую полосатую (зеленую с черным) выходную пижаму и шел открывать дверь на веранду и на открытую веранду. На открытой веранде по всему периметру в деревянных ящичках росла и цвела настурция с круглыми ладошками-листьями и огненными цветами. Мне всегда казалось, что это кольцо из огненных цветов охраняет наш дом.
Дедушка на даче любил рисовать букеты на открытой веранде. Но прежде долго гулял в одиночестве по полю и на опушке леса – собирал цветы. На открытой веранде начиналось таинство составления букета. Там стоял железный столик очень подходящий для его постановки. Выбирал вазу или кувшин, и ставил цветок к цветку, веточку к веточке – приглашал бабушку на совет и, как не странно, иногда нас с Анютой.
Я часто стояла у него за спиной и смотрела, как он работает прозрачной акварелью. Один раз я вдруг почувствовала, что очередной букет, который он рисовал, будет принадлежать когда-нибудь мне. Дедушка как будто прочитал мои мысли и спросил: «Дашенька, как ты считаешь – заканчивать мне его или оставить так?» и я его уговорила оставить – уж очень он мне нравился – прозрачностью и незаконченностью. Так и вышло, что этот букет попал ко мне и напоминает о дедушке.
У бабы Гули была страсть – сажать цветы – это были и маргаритки вдоль дорожки к сараю, и пионы между гамаком и малиной, и поляна нарциссов перед домом, большая клумба с флоксами, и множество других цветов. Однажды бабушка решила совершить подвиг – выкорчевать огромный пень с корневищем перед домом. Хотела на его месте посадить нарциссы. Пока у нас был дневной отдых, мы с Анюточкой прилипли к окну и наблюдали за бабушкой. Она делала подкоп под корневищем гигантской сосны, видимо спиленной бывшими хозяевами. Бабушка билась не на жизнь а на смерть, и, наконец корень немножко поддался и качнулся, тогда она позвала нас и мы все поднатужившись толкнули и он перевернулся. К нашему ужасу на дне образовавшейся ямы ползла змея – полоз цвета дождевого червяка с голубым зигзагом на спине. Этот трепет страха я помню до сих пор. Но бабушка спокойно сказала, что это мирный и слепой полоз и он не кусается. Мы были в восторге и устроили папуасские пляски вокруг поверженного монстра да еще жилища мерзкой змеюки.
Я обожала ирисы. Они, на мой взгляд, - самые загадочные и изысканные цветы. Из Москвы на дачу я привезла темно-лиловый ирис. Я посадила его на самом красивом месте участка в песчаную почву недалеко от старой яблони. Может быть он до сих пор там растет. Конев Бор стал для нас праздником, который всегда с тобой. В самых чудесных снах мне снится дача.