Дохнут троллейбусы – так и не вскрикнув,
еле живым своего знатока
чудом застав на камнях Гетьман-стрита
с красным тату на миндальке виска.
Он их оставил – бессовестно вроде,
если не брать в сурдограмму контекст,
но электричество в нём уже бродит
рислингом выгоревших дискотек.
Отдал полжизни вагантскому культу –
а выпускной, как пластинка, заел…
Дуплами в пазухах клёны кукуют,
напрочь забыв о своём соловье.
Солнце аж флюс раздувает трескучий –
больно троллейбусам, тошно дубам.
Клумба – твой одр, если ты не раскручен
радиостанциями Алабам.
Киев растёт в высоту и моднячесть,
грохая фуры о бошки скульптур.
Те, кто не в тему, уходят, не прячась –
еле сличаемые по хвосту.
Может, такой же трындец и в Бишкеке –
кто вашим играм теперь репортёр?
Будут машинки на эльфовом млеке.
Стрелочных фидеров смолкнет нытьё.
Не вымирают дорожные песни –
только меняют свои лепестки.
Городу давит и в сердце, и в чресле
каменной мамбой рельефной клюки.
Сосредоточились грустные дроны
над испускающим дух васильком,
и горизонт, от стенаний неровный,
током трещит на мотив «Сулико».