Би-жутерия свободы 16

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 16

Перекочёвывая к двери в дальний конец октоугольной комнаты в процессе распрямления ноющего с неповоротливой ночи позвоночника, мне удалось вывести из себя породу иносказательных иноходцев, а затем усилием воли преодолеть тугоплавкий металл врождённой лени, наводнённой мозаичными солнечными зайчиками – героями трусливо промелькнувшего сновидения. То, что происходило со мной в погожий день, не являлось ярким показателем мрачных будней, в которые женщин на все сезоны я относил (за неимением ничего более подходящего) к круглоягодичным созданиям, прозаично задумываясь над тем, и какая уважающая себя феминистка, такая как Панюшкина-Табаку, не стремится стать гувернанткой штата Нью-Порк?! Обычно, когда в праздник «Волосяного Покрова» на меня нападает стадная лень, я не отбиваюсь паршивой овцой, но во мне просыпается мафиозный обжора, гордящийся дубликатом бесценного Пузо на манер Марио, и я, угнетаемый чавкающим чванством отстающей в слякоть подошвы, серьёзно задумываюсь о посещении главного сапожника государственной инфраструктуры. Но всё по порядку, а пока вам придётся, несмотря ни на что, уживаться с обеднённым богатством языка преследователя правды в моём утомительно базарном раскладе материала и сумбурном компосте знаний. Они содержат доказательство, что заболевания в запущенном виде встречаются у космонавтов и в ателье мужских головных уборов «Пирожковая», в поставщиках которого я прокрутился пару безудержных месяцев в расстроении марсианской личности на развилке втридорога в  три часа по полудни. Прочищая над эмалированным умывальником слишком редкие по красоте своей зубы (коллективная заслуга стомаклиники Дианы Порашкович, которую увлекала жизнь сутенёрши, избивающей клиентов за неуплату), я детально разобрал вторичное сырьё прошедшей ночи, совершенно забыв о вакцине от заразительной горы смеха со склонами юмора. С улыбкой в зубастой пастве я отметил приснившегося ребе Зовского, без дотации торговавшего капюшонами дзюдо и после обрезания в Лондоне. Недаром его сановитая бабушка, активно выступавшая на экстренных собраниях против примитивизма и упрощенчества в литературном языке политических заключённых, по вечерам разучивала попрыгучий танец австралийских аборигенов «Кен Гуру». Кстати, хочется сказать пару слов о гигиене ротовой полости и других, не прилегающих к ней полостей.

Что-то со мною случилось –
чаще стал душ принимать,
иль чистота полюбилась,
как мне причину узнать?

Странно, последнее время
я никуда не хожу
и, погружаясь по темя,
в ванной полдня провожу.

Негде на мне ставить пробу,
но не считаю виной,
что разгоняю микробов
в альянсе со щёткой зубной.

Я признаю бесспорно,
что позабыл корешей.
Вечером в письменной форме
протест принимаю от вшей.

С шумом смириться из крана
трудно – наводит тоску,
жалуются тараканы,
заведшиеся в мозгу.

Стало ногам спокойно,
а были чесоткой крепки –
чистками не довольны
межпальцевые грибки.

Надеются все, случится,
что я разлюблю чистоту
и, перестану мыться,
в норму обратно приду.

Разве сие не забавно
в свете грядущего дня,
что моя личная фауна
вновь обретёт меня.

Бабкино финское происхождение проявлялось в потягивании через соломинку сдвоенных гласных замедленного на меня действия. Ей, страстно желавшей жить в обмазанке из варенья, несомненно хотелось отвести изобретательного внука в доисторический музей и там, если не укокошить, то оставить шельмеца между мамонтом и саблезубым тигром, не задаваясь вопросом, доступно ли натягивание лука тугодуму, ратовавшему за порционное чтение им же написанного.
Ловчилу ребе, закончившего из-за мелкобитого хрусталя в центральной синагоге долгосрочную жизнь в безмятежном изгнании, сменило поразительное видение перевалочного пункта – смекалистых девушек-гурманок из ночной смены белья под руководством ночевальника отдела. Они нравились и мне, как хор мальчиков, дружно подхвативший болезнь века за то, что могли влёгкую рассмешить на  пляже лежалого папика, выставленного на несколько сот вечнозелёных долларов вперёд.
Девушки на калориферных подошвах с цветными червями лент в венках и брошюрками «За Баракодированная Гомерика» поднимались на приготовившийся к затоплению корабль.
В брошюрах начисто отвергалась метрическая система – в футах гомериканцы казались себе значительней и больше. Какой-то подвыпивший добряк с набрякшими веками и отсталой психикой в угнетённом состоянии подсказал, что наверху их ожидает удовлетворительный «кок». Не удивительно, что слезоточивыми дурёхами мастурбационно (с накладыванием на себя рук) руководило подсознание праздного любопытства, ряженное в немногословные сплетни о пользе мануальной терапии в прерогативе развалившегося в барском кресле брака. Добряка, кстати, звали Бондарев, вот как он описывал своё мытарное существование дитятки природы кустарного воспроизводства.

Дикий случай как зверь
оторвал от любви.
Здесь больничная дверь
дымкой тает вдали.
Катарактно теряюсь,
безграничная грусть
мне виденье представилось,
как в кино Октопусь.

Я, конечно, не Джеймс –
не связующий Бонд,
в белой кипале, с пейсами
соблюдаю закон.
Я простой бывший труженик
на ниве любви
представлял себе ужасы
в октопусях твоих.

Опытом умудрён –
жизнь безжалостный спрут,
щупальцами снабжённого
Октопуси зовут
Приключенья Джеймс Бонда
мне не грозят,
хоть по паспорту Бондарев
и носил якоря.

Я на судне в кровати
капитаном сижу,
думаю о простате
и стараюсь, тружу.
А врачи белой стаей
вершат приговор,
благо их окружают
октопуси сестёр.

Дикий случай как зверь
оторвал от любви.
Здесь больничная дверь
дымкой тает вдали.
Катарактно теряюсь,
безграничная грусть
мне виденье представилось,
как в кино Октопусь.

 Теперь вернусь к себе. Благодаря порожистому сну я вспомнил купание в молниеносную непогоду. Шторм выигрывал у меня в откатном кроле по баллам, как бы напоминая женскому чревоугоднику, принимающему транквилизаторы от посягательной ревности, что на сегодня назначено переливание крови из пустого в порожнего. Вы же знаете, что дурасельские батарейки быстро садятся неизвестно на сколько лет, если подпитываются антиобщественными элементами на слётах поэтов-плохишей, тщетно пытавшихся форсировать реку лжи. Предстоящая процедура оттягивала момент узнавания правды о том, как жестоко морщинки расправляются с людьми, профилактически вмазавшими на троих. Преследуемый луковым запахом мочи, доносящимся из двуспального туалета этажом ниже, проспиртованный я (надеюсь, меня заформалинят в надёжную банку), ни секунды не колеблясь, включил злободневное радио, вещающее через дорогу. По утрам оно приводило меня в немецкий орднунг вместе с геморроидальными свечами без копоти. В саранче слов, проскользнуло метеорологическое сообщение о невыносимо смердящем Гаванус Экспрессвее. Я брезгливо поморщился (обычно, если мне выпадает не столь неприглядная роль, я отворачиваюсь, за исключением святой субботы, когда палицу о палицу не ударяю). Затем выступил правошланговый в сексе и разглашатай секретов полишинеля, выходец из коллектива «Раскатистое эхо свободы» ведущий Арсений Госсипович Подколенец со своим молитвенником сложенных к небу рук. Он панически боялся образа покойной мамы в платье цвета оливье в горошек и ежеминутно звонящей радиотемноты. А ведь когда-то Арсений разъезжал по стране с циклом лекций «Об использовании в отходной промышленности тараканов, питающихся полиэстеролом в химическом производстве». Из-за приверженности к пиву «Бродящие музыканты» и чеканящему языку с налётом герингской авиации он получил кличку Испытатель жажды (разве наливаться радостью не отдохновение?) В таком состоянии, когда пот бьёт в подошвы и в пятки, женщины казались ему простейшими организмами, шатающимися по магазинам. И он, материально пострадавший при разводе от супруги, настрочил ей письмо-донос, способное накапать не только на людей, но и на дождик.

Тебе кого-то надо мучить,
и это несомненно я.
Будь то Версачи или Гуччи –
они давно твоя семья.

Меня ты поднимаешь рано,
и словно диктор в новостях
рекламу Доче и Габбано
несёшь как на параде стяг.

Но это только увертюра.
Недожевавши бутерброд
моя поклонница кутюра
как в доме мод себя ведёт.

Забит тряпьём и обескровлен,
ни шагу сделать без неё.
Мерещится, что «Аберкромби» –
не то штаны, не то бельё.

Доверю другу-туалету
протез в стакане и запор.
А через дверь несётся, – к лету
мне нужен Кристиан Диор.

Послать всех к Кристиан Диору,
в пещеру спрятаться от мод,
или в Гренландию дать дёру,
там вряд ли кто меня доймёт.

Вы понимаете, что «мани»
клюют не куры у меня,
а фига спрятана в кармане,
чтоб не было чего отнять.

На старости такое надо,
страдать от прихотей жены?!
Мне до Армани и до Прадо
как от Одессы до Луны.

Я моде отдан на закланье,
хоть ни черта в ней не ферштейн.
По маме, правда, я Армани,
а по отцу Альберт Эйнштейн.

В живодёрне мокнутия слов теперь уже освобождённый от уз Подколенец щедро поделился мнением по трём пунктам о том, что фаллос любимого – это фильм с хорошим концом, аборты делают преимущественно нужными людьми, к которым он относил и себя, а преступников, поддерживающих гуманитарные бомбардировки с обливным шоколадным покрытием, беспрепятственно выпускают на волю. И это невзирая на то, что мировые авторитеты неоднократно предупреждали соответствующие инстанции о пользе термоядерной одежды скорлупы крепких грецких орешков, не доверяющих меркантильной Меркель, у которой был растерянный вид, как будто её только что вытащили из мешка Санта Клауса.
Подколенец и не подозревал, что его ожидает семейная жизнь олигарха с нефтяными разводами по воде. В пространных комментариях личности, выплёскивающей чёрный кофе в разношёрстную толпу и густо намазывающей неприглядную картину своего криминального прошлого на бутерброды слушателей, проглядывало обожание сегрегационных чёрно-белых фильмов с Жаном Марэ и Дани Робэн, пребывавших в состоянии лёгкой гравитации после всего выпитого.
Сюда не входило непризнание цветных лент многозамужницей Элизабет Тейлор, с подозрительной готовностью принявшей иудаизм в браке с не приведи каким певцом Эдди Фишером, прославившимся незатейливым хитом на идиш «O, my papa!» и дальнобойным орудием производства, подтверждающим, что мужской род деятельности не имеет ничего общего со средним родом, определить принадлежность которого никому не удаётся.
Проглотив окончание завершающего предложения, Арсений Подколенец, завышено ценивший спутниц, рассматривавших за него прохожих, как бы спохватившись, кромсал отточенные приближённой к нему невидимкой-супругой фразы, постоянно бросавшиеся в глаза. А когда у него не хватало сил обороняться, Арс переходил на буриме доступных шипучих новостей, почерпнутых из минеральных источников, например: «На сборе улиток им выдали пионерские галстуки» или «Шкварчит бекон, когда-то бывший жиром».
Стоит ли удивляться, что изворотливые экстрасенсы в состоянии показательной телеапатии предпочитали держаться от него на почтительном расстоянии, понимая, что общаться с ним то же самое, что инка поздравлять с Первым майя.
Одно достижение радовало его – умение писать как классики, а они, как он, не могут, потому что давно померли. Доказательством этому явился откровенный памфлет «У меня дед австриец пошёл в проктологи из-за своего нерегулярного венского стула».
Это побудило Арсения Подколенца, занятого беспредметным бормотанием с самим собой в забрызганный слюной микрофон, к беспощадному самосозерцанию в недопустимой дотоле форме малоправдоподобной басни, адресованной ведущему радио «Через дорогу», который по собственной инициативе осмелился поднять спозаранку болезненную и порядком избитую крематорную тему Холокоста.
На неё клюнули и откликнулись непонятно какие люди с малосольными слезами в грассирующих голосах, когда Арсений подверг противника бомбёжке с налётом на губах (магендовидам нечего беспокоиться пока существуют крестовидные пауки).

Затасканному холокосту
внесён решительный протест.
«Крутым» зачитанный гротеск
был превращён в пустышку-соску
(а стоит ли свечей игра
сердечных приступов с утра?)

Волчок в загоне у ягнят
с тупых настрига не касался,
но часто спрашивал себя,
кому мой ларчик открывался?

И вот те на дружок Жердин –
участник верный развлекалки
не  из-под «Тишки-шишки» палку
в колёса вставил не один
(за что названия Гондон
был удосужен прыткий он).

Ему обрыдла скука тем,
насильно высосанных с пальца
в расчете на неандертальца,
не ведавшего хитрых схем.

Кому это всё нужно на фиг?
Рассказы о Муамар Каддафи,
о полуграмотной толпе,
коснуться жаждущей сатрапа
(ах да, над ним млел «Наша лапа»
со скрытой камерой в руке).

В окошке Сам с собой боролся
в каком ракурсе Када снять,
но помешал охранник-зять,
грозивший пальцем из Роллс-Ройса.

 Мораль:
Под кнопкой толковища клуб,
где в соглашателях Молчалин.
И только грубый Скалозуб
бушует морем замечаний.

Поражала обогащённая руда его обложенного языка позаимствованными в зубном кабинете ватными валиками. Правда, сегодня Арсений, остепенившийся в третьем браке, выглядел распиленным поленом на скрипящих козлах отпущения. Сказывалось, что больше всего его ломало вырабатывать половую самоотверженность, поэтому ядовитый Арсений, не отличавший позёмки от издёвки, выступал за объятия против притеснения женщин и за справедливость, реставрированную в первозданном виде. Он вовсеуслышание заявлял, что в сексе не бывает объедков, но встречаются недоеденные. Гавайским гитарам он предпочитал сдержанные по тону и высоко ценил акции с дорогостоящими бумагами, свидетельствующими о быстром разводе,  относясь к ним как бегун, распятый на кроссе по пересечённой местности на острове «Всех Хонсю», и оживший через три дня в японской канаве. Его с предыдущего вечера-междусобойчика чесночное дыхание и металлические нотки из чистого серебра, от которых покорёженный микрофон съеживался, помогали в неистовой борьбе со словотворными микробами.
Беспощадные признания с там-тамным битьём в опустошённую непредвиденными обстоятельствами грудь с выколотыми на ней глазами выгодно звучали в  интепретации Арсения на фоне отходного марша «Производное кишечника» в речитативном исполнении без нот заикающегося певца, недавно покинувшего вокальную сионистскую группу «Таки-да», сплошь состоявшую из каламбурят-монголов.
Впрочем, нанятый старик, переходящий границы дозволенного и тут же возвращавшийся обратно, пел ещё в те времена, когда добродетель, огороженная заборами с колючей проволокой, не имела предела. Тогда, как и всегда, любая инициатива была наказуема, но именно инициатору «наших» побед, влёгкую уничтожившему двадцать миллионов соотечественников, удалось избежать заслуженного возмездия и жить за стенами крепости спиртных напитков, доставляемых с Кавказа. Таким образом, сам по себе напрашивается вывод, хотя Светоч Народов и принадлежал к человеческой расе, но особой любви к ней не испытывал. Это подорвало к нему доверие народа, находившегося в пассатижах социальной любви, сразу в нескольких местах.
А если как следует разобраться, то необходимо отметить, что  наследственность накладывает отпечаток на незаконнорожденных участников соревнований по конфискации имущества у осуждённых по их же вине, а из некоторых выходят редкие болтуны, ворочающие миллионами... слов в странах, где путеводная звезда – откровенное воровство. У них набирается с улиц достаточное количество приверженцев, но им никак не удаётся перетянуть на свою сторону обивку турецкого дивана в Стамбуле и Бабу-Ягу в ступе в состоянии иступлённого ступора.


(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #17)