уже даже льва приковали,
уже и его обуздали нечистые,
ведь молитвы свои приносили славе,
позабыв про добра очистки.
и огрызочком совести кинули в тело,
в могучее тело льва,
убить которое вас хотело,
ведь без свободы ему—никуда.
и никто, и никто не увидел,
не попытался понять зверя рык,
и дано ему, как Атлантиде,
затонуть в океане чужих.
лев стал тощим без надобной воли,
лев стал немощным без саванн,
а кроме клеток и братской крови
ничего царь зверей не видал.
как пытался без жалости он напасть,
откусить руку азраилу и голову,
но его глубокую пасть
заткнули навеки сонную.
он стоял чуть дыша ради публики,
дожить чтобы дО ночи,
и несут они красный цветок в бублике -
огонь, пламенеющий в обруче.
просят прыгать его в языки.
не повалят же его кулаком -
слишком слабы и легки,
оттого беспощаднее хлещут прутом.
как на советском стареньком снимке,
едва-едва разглядеть можно яд,
так и я избиенного видел в цирке
и сравнивал с ним себя.