И этот странный запах битых мидий
зимой у моря. Губы пряча в шарф,
бредёшь, Овидий в старенькой хламиде,
стишата шепелявишь, оплошав.
Сквозь эту шерсть, скатавшуюся в комья,
в не греческой одёже Индпошив,
гундишь под нос - о чем я и о ком я,
голодных чаек переполошив.
Случайный в настоящем сын Эллады
решаешь всё по-русски на авось.
Кусачий шарф, слезящиеся взгляды -
наследие твоих Метаморфоз.
Здесь каждый шаг, как будто шаг калеки,
хромого, что по мидиям скользя,
укладывает скорбь в слова элегий,
иначе это высказать нельзя.
Так холодно, так ветрено, так мерзко,
что кажется - вот сам себя прерви -
как море сочинит тебе в отместку
науку о несбыточной любви.
Зима, и эта гладь береговая
скрипит, к песку приклеенная льдом...
И чайки голосят, перекрывая
слова о том, что выстужен твой дом.
И запах острый мидиевый режет
на вдохе ноздри, нёбо и гортань.
И этот шум, и этот резкий скрежет
вещают - со стихами перестань.
Что мёрзнуть здесь, бездумно, беспричинно,
как будто неудачник-рыболов
под хруст костей и запах мертвечины
вдоль берега бредёт по трупам слов.