Ты в нее так охотно веришь; засыпаешь, лелея страх. Вот бы взять, уничтожить зверя, что стенает в глухих лесах, караулит прохожих редких, морщит кожистый серый лик... А потом вдруг как прыгнет с ветки, да по жилке когтями – чирк!
Кысь глядит тебе в спину жадно, подступает – за шагом шаг. Ее взгляд – это в сердце рана, это шум кровяной в ушах; если холодом вдруг повеет, потеряет душа покой – то когтистая лапа зверя поднялась за твоей спиной.
Уходи, я тебе не дамся! Поищи-ка другой обед! Я со всеми хочу смеяться, а не выть от тоски и бед; у народа забав без счета, чтоб не думать, не знать, забыть...
Зверь упорно ведет охоту, хочет жизни твоей испить.
Кысь все ближе и ближе плачет, только слезы текут твои. Ты, в историях ярких прячась, воздвигаешь барьер из книг; там все то, чего сердце жаждет: Княжья Птица, моря, сады...
Только в водной зеркальной глади отразишься уже не ты.
И нет сил наконец поверить в то, что выдал в запале тесть. Вот бы взять, уничтожить зверя...
Только зверь – это ты и есть.