Каждый раз, говоря с тобой, я считал слова: их всегда было меньше, чем я бы хотел сказать, я хотел отразить тепло твоих карих глаз, но звучала одна несбыточная тоска. Мы сидели на кухне, я тебя рисовал, за окном начинался дождь – или даже шквал, а потом разливался солнечный океан, затопляя меня, затопляя всего меня. Это рыжее солнце – будто бы апельсин – апельсиновым светом капало вниз с гардин. Я, конечно, не это вовсе хотел сказать.
Мостовые сплетались – мыслям моим под стать. И в каналах плескалась ливневая Нева, я смотрел на неё и забывал слова на любом из известных мне языков земли, потому что сейчас мы были на ней одни. Каждый раз, находясь с тобой, прекращал искать – дело даже не в том, что был этот карий взгляд. Иногда мне мерещился в нём васильковый цвет, но я знал, что его там – на сотню процентов – нет. Мы сидели на летнем гранитном краю Невы – я провёл бы здесь, честно, всю остальную жизнь.
Мы смотрели в окно, когда город почти что спал, и я думал, что, может, хватит считать слова – как и дни, километры – это уже не в счёт, я провёл бы с тобой на кухне ещё хоть год. И рассвет обрисовывал контуры твоих плеч – я бы так не сумел, я бы точно так не сумел.
Ложка кофе на чашку, дымчатый кипяток – и такое же небо плавает под мостом. Если вдруг я вернусь в этот город уже один – незаметно и тихо спрячусь в глуби Невы, буду долго смотреть на скульптуры и корабли, на горящие окна – жёлтым и голубым. Каждый раз, когда дождь намочит моё пальто, буду думать, что мог бы быть с тобой под зонтом, и залив бы плескался близко, почти внутри, в нём тонули бы светофоры, дворцы, мосты – и промокших ботинок я бы не замечал. Только чайки и волны, бьющиеся в причал.