Я получил египетскую визу.
Потом пришел русскоязычный гид,
и вот мы едем на машине в Гизу,
чтоб ощутить величье пирамид.
Они стоят, огромные до дрожи.
Величье с нищетою на виду.
Я ощутил, как все это похоже
на наш развал в двухтысячном году.
Побитый сфинкс и треснутые своды,
щербатость пирамидовых хребтов,
как трупы наших строек и заводов,
которых кто-то сбросил со счетов.
С верблюдом в пестрой упряжи, с кистями,
Бредет, прикинут словно бедуин,
проталкиваясь резво меж гостями
знакомый по Одессе армянин.
В галабие, и куфие с агалем*.
Верблюд бредет за ним, как верный пёс
- Здоров, Сурен! Тебя-то в эти дали
в таком прикиде как шайтан занёс?
- Здорово, Пиня! Ты ли в самом деле?
Ты что полегче у меня спроси.
А мы с верблюдом тут фотомодели,
ну и помалу, детское такси.
Такой вот бизнес с бедуинским кланом...
Мы закурили. Молча, не спеша.
Сурен служил на флоте капитаном,
да флота не осталось ни шиша.
Верблюд, похожий на артиста Гафта
поверх голов смотрел с презреньем вдаль.
Мы были для него деталь ландшафта.
Причем, весьма вонючая деталь.
Сурен сказал: "А время нас не красит.
Ты постарел."
"Ты тоже. Без обид.
Ведь мы с тобой не виделись лет двадцать,
короткий миг для этих пирамид."
А солнце сверху пялилось бесстыже
на пятитысячь лет щербатый след.
Я отстранённо думал: а ведь мы же
хоть как - живём. А пирамиды - нет.
Уйдут туристы, я, Сурен с верблюдом,
и на пути извилистом, крутом
при жизни каждый день нам будет чудом.
И даже (очень может быть) потом.
А здесь торчать под солнцем будут тупо,
не ощущая счастья или мук,
Труп Сфинкса, три больших ребристых трупа
и куча мелких трупиков вокруг.
*в одежду бедуинов входит длинная рубаха галабеЯ, на которую набрасывается раскрытый спереди халат абу, большой головной платок куфиЯ -- закрепляется на голове кольцом агАлем.