Когда двадцатый начинался век,
Зимой холодной, в предрассветный час,
В семье, давно уж, обрусевших немцев,
Дочь, пятая по счету, родилась.
Святой водой обмыв, запеленали,
Над ней молитву тихо прочитав.
Со словом Божьим матери отдали,
Та имя, Марта, дочери дала.
Потом, за ней, ещё рождались дети.
Нужду терпела вся её семья.
И в восемь лет, внаём, пестуньей-нянькой,
Работать Марта в дом чужой пришла.
Как подросла, в господский дом послали,
Служила горничной, стараясь не роптать.
Она до утренней зари вставала,
И поздно за полночь ложилась спать.
В шестнадцать лет, всё краше расцветала.
Хозяйка горничной довольная была.
И лишь хозяину покоя не давали
Глаза зелёные да длинная коса.
Любви господской не хотела знать,
От приставаний гордо отвернулась.
И чтобы честь свою не потерять,
Взяла расчёт, и в отчий дом вернулась.
Но не спаслась, нашла её беда.
Хозяин, ей проходу не дававший,
Вошел к ней в комнату, когда была одна,
Метнулась к двери, взгляда испугавшись.
Но почему-то вдруг закрыта дверь!
Не может быть! Рвалась в неё упрямо.
А он схватил её как дикий зверь,
Истошно закричала: «Где ты, мама?».
Слова его вонзились, словно нож:
«Ты крик свой, Марта, лучше поумерь,
Ведь мать к тебе на помощь не придёт,
Она сама на ключ закрыла дверь».
Его просила тщетно: «Отпусти»,
Звала на помощь всех: людей и Бога!
Никто к ней не пришел её спасти.
Пронзила боль безжалостно, жестоко...
Она не слышала, что он ей говорил,
Оглохшая от боли, омертвела.
Не видела, когда он уходил,
Опустошенно в никуда смотрела.
Растоптаны и тело, и душа. Мать предала.
Нет больше веры в Бога.
Петлею шею обвила коса,
Зачем ей жить, когда так одиноко.
И вот уже почти предсмертный хрип,
Освобождение от непосильной доли,
Но в уши бьется материнский крик.
Её спасли, вернув опять в неволю.
Очнулась, рядом с ней сидела мать.
И скорбно так, на свет свечи смотрела:
«Хочу я, дочка, что тебе сказать,
Всё заживёт, душа твоя, и тело.
Что он женат, да, он мне рассказал,
Но развестись с женою обещал.
Сказал, что без тебя не сможет жить,
Твой нрав лишь только надо усмирить.
И выбора тебе не оставлять,
Тебя к себе он должен привязать.
С тобой жить станет он, от бед храня,
Богатой станешь, любит он тебя».
В своей наивной, немудрёной простоте,
Мать думала, вершив её несчастье:
Детей шестнадцать, может хоть одна,
Найдёт в богатом муже своё счастье.
Hо, голосом надорванным хрипя,
Ей Марта с болью в сердце отвечала:
«Он любит? Он снасильничал меня,
Ему ты в грязном деле помогала».
Под утро встала, взглядом обвела
То, что недавно дорого ей было.
И молча, на вокзал она ушла,
Оставив всё, что раньше так любила.
Когда с перрона тронулся состав,
Колокола к заутрене звонили.
Картузом, вслед, ей дворник помахал,
Прощался с ней родной, любимый Киев.