Мы сидели в каптерке стылым зимним вечером. Уже после отбоя. В казарме, как обычно, температура не поднималась выше той отметки в градуснике, при которой пар изо рта переставал выходить. Так что спать нам приходилось, укрываясь не только тонким верблюжьим одеялом, но и шинелькой или бушлатом. А в тесной каптерке, забитой ящиками, мешками, нашими парадками, да с электронагревателем было гораздо комфортнее. Зима в Казахстане суровая. В командировке мы находились без малого год. Уже деды, а значит, ряд послаблений и привилегий заслужили. Вот потому и сидим тесным кругом. Несколько моих кавказских земляков, пара-тройка местных ребят, казах, таджик, узбек, и один казанский парнишка. Все мы – однопризывники. Но не ровесники. Казах Аскар, например, призвался в армию после окончания педагогического института. У него дома жена и маленький сын. А служить ему осталось всего ничего, несколько недель от силы. Он уже дембель. Его срок службы, с учетом вузовского диплома, всего полтора года. Остальные тоже разного возраста. Кто-то пришел в армию после нескольких лет на малолетке или спецухе, а были в нашей роте и вообще старые зубры, закоренелые рецидивисты, не раз топтавшие зону на взросляке. Откинулся такой бродяга лет в 26 с половиной и даже больше. Ему через месяц-полтора стукнет 27, в армию после этого не призывают, а тут из военкомата повестка. Иди, мил человек, послужи Родине. Встречались и такие, которым вручали повестку за два-три дня до 27-летия. И ничего тут не попишешь. Приходилось топать в армию. Живописные были мужики. Вся грудь и спина в синих церковных куполах, руки и ноги в наколках. Карточные колоды, хищные звери, гладиаторские факела свободы, обвитые колючей проволокой, вызывающие надписи, типа СЛОН, «Наступи менту на глотку», «Остановите землю, я сойду», «Не забуду мать родную», под которой подразумевалась отнюдь не биологическая родительница, а зона, и т. п.
Пьем чай с печеньем и сгущенкой. Недавно затарились. Сразу нескольким парням пришли посылки. Махорка, тушенка, галеты, карамель и сало. Кавказцы и ребята из Средней Азии давно перестали воротить носы от свиного сала. Соленое, с чесночком, духовитое. Да и какие из них мусульмане в советской-то стороне. Белоголовый, блондистый татарин Андрюха деловито режет остро наточенный ножом с узким длинным лезвием аппетитный шмат украинского сала. Будущий учитель физики и математики Аскар, которому недолго осталось наматывать солдатские портянки на ноги, разливает по кружкам вонючий местный самогон, добытый у одной немецкой бабки, еще не забывшей родное Поволжье. Отвратительное пойло, а делать нечего. Пьешь эту сивиху, зажав нос. Закусываем салом. Вскрываем банки с тушенкой. Хорошо сидим. Аскар, выпив и подобрев, пускается в исторические дебри. «Вот, - грит, - гляньте, братаны, на нашего Андрюху, разве скажешь по нему, что он тюрок? Да ни хрена! Когда-то его предки были такими же смуглыми и узкоглазыми, как мы. А мы, настоящие древние казахи, были и белокожими, и светлоглазыми. А потом пришли эти татары с монголами, нас потоптали, сделали такими же, как и они. Лицо блином, глаза – щелочки, ноги кривые». Аскар для пущей наглядности встал. Ноги у него и в правду были дугообразными, как у потомственного кочевника, не слезавшего с лошади. «А теперь, - продолжил наш будущий учитель, - татары сами стали белокурыми, как Андрюха, в крайнем случае, темнорусыми либо шатенами, синеглазыми, сероглазыми. И какая в том историческая справедливость?! Нет, вы мне скажите, за что нам такая несправедливость!». Аскар мелодраматически возвел очи к потолку и горько зацокал языком. Казанец Андрюха с молочной кожей, чуть ли не как у альбиноса и васильковыми очами только ухмыльнулся. Налил еще по самогоночке. «Пей, солдат, скоро тебе уже жена кумыс наливать будет для силы мужской, да сметаной откармливать тебя станет после нашей скудной армейской жрачки».
Имя Аскар – это не искаженный европейский или американский Оскар, а «солдат», «воин» в тюркских языках. Мы сидели в тесной каптерке, провожая нашего товарища, которому через пару недель предстояло ехать домой, в Целиноград. Который всего через несколько лет переименуют в Астану. А потом, еще через четверть века назовут в честь многолетнего правителя незалэжного Казахстана. Но мы еще об этом не знали. И дружно чокаясь оловянными кружками с вонючим, но крепким пойлом – самогонкой, ощущали себя настоящим армейским братством.