Я гордость эскадры, красавец-линкор.
Стройный крейсер со мною в строю.
Два эсминца проворных страхуют нас.
Вдаль веду я эскадру свою.
Мы идём на врагов сквозь волненье и дождь,
Сквозь циклон и пронзительный ветер.
От машин в животе ощущаю я дрожь.
Рвусь к победе я, славен и светел.
Путь врагов указал мне локатора луч.
Их эскадре мы движемся наперекор.
И пускай против нас войска тёмных туч,
Я с калибром своим познакомлю в упор.
Их так много… Их семь… Все идут на меня.
Два линкора и пять крейсеров.
В предвкушении боя вздыбилась броня,
Пусть их больше, я встретить готов.
Есть контакт визуальный! И башни жужжат,
Наползая на азимут цели.
Зарядить бронебойным! – канониры кричат,
А зенитки готовят шрапнели...
…Самолёты отбиты. И вот первый залп
Основных бронебойных орудий.
Сотрясается небо, и воздух горит.
Громовержцев писали так люди.
Я иду под обстрелом, и трепещет броня.
Взрывы бьют по бортам, между делом.
Всех орудий калибры стреляют в меня,
Но я мощен, сверхпрочным я сделан.
Я угрюмо ползу
Сквозь огонь по волнам.
Я ещё поживу
И врагам наподдам!
Пусть осколки пока шелестят по бокам.
Я готовлю десятки орудий.
В моих недрах машины натужно гудят.
Полминуты, и новый залп будет.
Вот, прицелившись, главным калибром я бью.
И вдали линкор вражеский тонет,
Но ответный удар по надстройкам терплю,
И сирена авральная воет.
От фугасных разрывов пылает пожар.
ПВО снова кличет тревогу.
Разгоняю в машинах неистовый пар.
Мне никто не придёт на подмогу.
Прорываться, похоже, я буду один.
Крейсер гибнет, пробитый снарядом.
Он на бок завалился, как кит-исполин,
И эсминцы горят где-то рядом.
А враг не сдаётся, хоть пять крейсеров
Не пять уже вовсе, а три.
Их линкор-мателот на меня идёт,
И пламя трепещет внутри.
Я схожусь и стреляю в собрата в упор.
Он такой же линкор, как и я!
Я в огнях его вижу и боль, и укор,
Но он враг, и мы с ним не друзья.
Сталь на сталь. Он взорвался и тонет уже,
Но в агонии лютой своей,
Умирая, он бьёт из своих батарей,
Сея смерть в цитадели моей.
Стало плохо мне. В недрах бушует пожар,
И вода забирается внутрь меня.
Я теряю солярку, и падает пар,
И не чувствую больше руля.
И меня добивают уже крейсера,
Как собаки медведя рвут.
Я стреляю в два борта, но плохи дела.
Слишком быстро, шакалы, снуют.
Вот убил одного и второго подбил.
Но последний мне кинул торпед.
Взрыв ужасный в мгновение борт раздробил.
И я к рыбам иду на обед.
Набираю воды. Жаль, не всех я добил.
Погибать мне обидно вдвойне.
За товарищей я не за всех отомстил.
Так бывает в бою на войне.
Меркнет свет и турбины залиты водой,
Погружаюсь в пучину морскую.
Умираю я быстро, хоть монстр стальной,
Но я горд: жизнь прошла не в пустую.
И линкор погибал, а команда ждала
Указанье борт судна покинуть.
Но тоска капитана сводила с ума,
И не мог он тоску ту отринуть.
Сотни малых пробоин и три от торпед
Доконали линкор-броненосец.
Все снаряды расстреляны, хода уж нет,
Но любимый корабль не бросить.
Много раненых тут среди горстки живых,
Здесь без ран, даже, как-то неловко.
И матросы в волнах, уж, хоронят своих,
Тех, кто пал от снарядных осколков.
Дым пожаров и боли сердечной дурман
Не мешают сей скорбной работе.
Кто сказал, что металл не рыдает от ран,
Тот не знает всей правды о флоте.
А корабль, между тем, наполнялся водой.
Раздавались то скрипы, то стоны.
Капитана корабль звал остаться с собой:
Воды смерти темны и бездонны.
Капитан вдруг решился: «По борту стоять!
Шлюпки на воду. Раненых в шлюпки!»
Сам остался, чтоб участь достойно принять,
На посту, за штурвалами, в рубке.
Капитан – он не просто морской офицер,
Чья судьба с кораблем неизменно.
Для матросов он доблести флотской пример,
А традиция флота священна.
Он глядит хладнокровно в смертельную даль,
Слыша всхлипы, рыдания, стоны.
А когда вся команда покинет корабль,
Он взорвёт погреба и кингстоны.