Рассказ Марии Капнист

               
          Поэма   
               

               
                Марии Капнист,
               
                актрисе и человеку,
               
                и всему дворянскому Петербургу
               
                посвящается

                Часть I.

Парадные подъезды Петербурга.
На набережной Англицкой --- мой дом.
По прихоти какого драматурга
Я родилась в шикарном доме том?

Бывал весь свет (блестящие салоны)
На наших петербургских вечерах.
И кучер в кожухах (картуз заломлен)
Шаляпина возил на облучках.

А прадед мой --  Василь Васильич Капнист –
Политик и известнейший поэт –
Свои стремленья заповедал папе.
И он продолжил через много лет
Радения о матушке-России,
Моленья за народную судьбу.
Из-за границы «Искру» привозили,
Но опустел внезапно Петербург…

И мать блистала красотой и знаньем,
Учила восемнадцать языков.
Шаляпин пел и расточал признанья,
И маму полюбил в конце концов.

Я пела и играла в тех спектаклях
Под строгой сенью детища Петра.
Шаляпин мне отсчитывал три такта
И восхищался :»Чудная игра!».

Пришёл октябрь семнадцатого года,
И рухнул, и распался Петербург.
И мы бежали от лихой свободы,
И поселились в Судаке, мой друг.

А в двадцать первом папу расстреляли,
А нас спасли татары от резни.
Из Судака мы в Ленинград бежали.
Мы были на земле совсем одни.

Я в Ленинграде всё же поступила
На студию, а после – в институт.
Самозабвенно я театр любила,
Но мне не повезло, мой друг, и тут.

В  массовках я на сцену выходила.
Но Кирова убили, и пошло…
Так в институте я не доучилась.
И повело по жизни, повело…

Как чистили, мой друг, дворянский Питер,
Ты знаешь из рассказов и из книг.
И повело меня – Батуми, Киев,
И за решёткой оказалась вмиг.

Работала бухгалтером, но всё же
Я сцену не хотела оставлять.
На итальянку я была похожа.
Ну как, скажи, меня могли не взять?!

И взяли в злополучном сорок первом,
И дали за агитку восемь лет.
Прости, дружочек, что-то сдали нервы…
Нет-нет, не сердце, здесь другое, нет…

Этапы… Мне остригли чёрны косы
И выбили все зубы, и пошли,
Как поезда на Джезказган, допросы ---
Давать угля для матушки-земли.

Нас на заре под землю опускали,
А поднимали ночью, чуть живых.
Как выжили, мой милый друг, не знали.
Но час пришёл – и Сталин умер вмиг.

Тут кой-кого на волю отпустили,
Меня  погнали на лесоповал.
С одним зека друг друга полюбили,
И я дочурку Раду родила.

Но я любила в глубине другого ---
Георгий Холодовский, детства друг.
Тут на этап меня погнали снова.
За дочку заступилась. Но на круг

Очередной я всё же не попала.
Был пятьдесят восьмой. И наконец
Была отменена моя опала.
Страданиям моим пришёл конец.

Прости, дружочек, выпью корвалола.
Нет-нет, не сердце…
Память прошлых лет…
Вот так меня судьба перемолола.
Но мой рассказ ещё не кончен, нет.

                Часть II.

Гудят, стучат колёса –
В Москву, в Москву, в Москву!
Георгию несу я
Безвинную главу.

Но в зеркало взглянула –
О, ужас, из стекла
Какая-то старуха!
Да я ли то была???

А лагерь – это бездна,
Где нет совсем зеркал.
Для друга я воскресла ---
Меня он не узнал.

Я закричала: «Жора!».
Он крикнул: «Боже мой!
Да что ж они такое
Проделали с тобой?!».

Так завершилась сказка,
Как будто не была.
Принцесса-златовласка
Полвека проспала.

Проснулась – я – старуха?!
И – прочь из этих мест,
И в Киев на вокзалы,
Где пропитанье есть.

Бродяжкой бедовала,
Дороги я мела.
Что будет – я не знала,
Иного не ждала.

Но вот зашла случайно
Я в кинопавильон,
И приоткрылась тайна,
И оборвался сон.

Игуменью сыграла,
Потом пошли дела.
Ни разу не снималась
И вот, поди-шь, смогла!

И столько я сыграла
За эти двадцать лет…
Да вот --  смотри альбомы,
Кого здесь только нет!

О, счастье, о, работа
Любимая моя!
К чему сведенье счётов?
Жива любовью я.

Вот посмотрю картину
И соберу букет…
Быть добрым –
Вот спасенье,
И выше счастья нет!

1998 г.