Дочь, едва дотягиваясь до земли легкими ножками,
изучает свои аниме, рисует лицо, болтает с подружками,
гордой и смелой дворовой кошкой
смотрит на мать поверх тетрадки или горячей кружки,
помнит цвет пирожков с картошкой,
но морщит маленький нос:
это совсем не полезно, не надо, мама, не буду.
Мать, каждый день с трудом раздвигая шторку между землей и небом,
покупает, когда не забудет, хлеба,
а лучше колючих сухих хлебцов,
в конце концов,
нам всем не мешает немного сбросить,
спросит, как жизнь, дорогая,
а жизнь как всегда, нормально,
мать долго глядит в недетские больше глаза
и тонет в тоске своей без конца и без края.
А в тихом и светлом углу их дома,
таком знакомом и незнакомом,
если взглянуть под утро,
можно увидеть её – старуху с родным лицом,
став духом, добрым и мудрым,
она прольется густым молоком,
запечется раз в год кружевным блином,
свяжется теплой кофтой или носком,
отзвуком старой песни вольётся внезапно в ухо
и выйдет сжатым сурово ртом,
смягчая спазмы, превращая тоску всего лишь в печаль,
светлую, звонкую, как та голубая даль,
где старуха была молодой и качала своих детей
– без глупостей. Без затей.