Я бесконечно благодарен своей отменной памяти. Судите сами: на днях вспомнил короткий (всего-то, пара часов) эпизод, происшедший более 70 лет назад, летом 1949 года, вблизи станции Сиверская, которая находится в живописной местности, в 60 км к югу от Питера.
В то лето моя мама, логопед, воспитательница детского сада для глухонемых детей (таких малышей после войны было немало) находилась вместе со своими воспитанниками в посёлке Сиверская, где, как в те времена говорили, осуществлялась оздоровительная компания. Я отнюдь не собираюсь иронизировать. Тогда, во всё ещё голодное и неустроенное время, родители, даже если их в наличии было двое, редко имели возможность как-то укрепить ослабленное военными тяготами здоровье своего ребёнка, и для многих детский сад, выезжающий на дачу, был единственным способом решения проблемы. Тем паче, когда речь шла о глухонемом малыше, где его не только неплохо кормили-поили, но и на протяжении всего лета продолжали учить разговоривать и понимать речь окружающих.
В тот день мы с отцом приехали в Сиверскую на выходной. Детсад снял на всё лето в частном секторе жильё для своих сотрудников, и мы приехали к маме, в её уютную комнатку с маленьким балкончиком и почти игрушечной башенкой над ним. Идя вдоль железнодорожного полотна в направлении нашего дома, я громко рассказывал отцу о том, какая красивая в этих местах речка Оредеж. Шедший недалеко от нас мужчина славянской внешности, среднего роста, лысый, скромно одетый, включился в наш разговор, и стал рассказывать много неизвестного нам об Оредеже, Сиверской, Суйде и других местах в окрУге. Его рассказ был несомненно интересным, но, кроме того, меня, одиннадцатилетнего пацана, просто потрясло то, КАК он обо всём этом говорил. Это был необычайно красивый русский язык, на котором вокруг меня не разговаривал буквально никто: ни мои родители (кстати, имевшие высшее образование), ни многочисленные соседи по коммунальной квартире, ни учителя в школе. Я уже не говорю о той смеси различных говоров на улицах послевоенного Ленинграда, заполненного приезжими из разорённых войною мест и составлявших большинство новых ленинградцев! Видимо, и мой отец проникся интересом к этому, несомненно, образованному человеку, ибо он спросил о специальности нашего попутчика. Оказалось, наш рассказчик - местный краевед, член географического общества, занимающийся изучением этого района. Он назвал свою фамилию: Лбовский. В разговоре также выяснилось, что Лбовский женат, и что у него две дочери. Все эти сведения, в том числе его фамилия, мне почему-то запомнились.
Мы подошли к нашему дому и отец пригласил зайти, попить чаю (ничего другого мы предложить не могли!) Наш новый знакомый любезно согласился. У мамы на столе стояла маленькая тарелочка с несколькими веточками ягод красной смородины, и Лбовский, несколько смущаясь, попросил одну веточку. Видимо, он проголодался, но мы тогда ничем не могли ему помочь, кроме этой веточки...
Примерно через час Лбовский ушёл, и больше я его никогда не видел и ничего о нём не слышал. И вот вчера, 70 лет спустя, я вдруг вспомнил об этом человеке, и, пользуясь как могуществом интернета, так и твёрдостью собственной памяти, сумел найти сведения о нём.
Оказалось, Ангелис Николаевич Лбовский, (настоящая фамилия Кожухов), годы жизни 1898-1955, был поэтом, хорошим знакомым С.Есенина, который ещё в начале 20-х годов посодействовал публикации книги стихов молодого Лбовского. Но стихотворчество, по-видимому, не стало его основным занятием. Лбовский, как он нам и представился, был краеведом. Его стараниями появились временный обелиск на могиле А.П.Ганнибала и мемориальная доска в селе Воскресенском, посвященная памяти Арины Родионовны. Авторы различных исторических и географических исследований с глубокой теплотой отзываются о его подвижнической роли в изучении замечательного края в пойме реки Оредеж, в создании краеведческих музеев, в частности, музея в Суйде. Его работы сохранились в Пушкинском доме, в Государственной публичной библиотеке и других весьма серьёзных архивах. Вот кем оказался наш попутчик в Сиверской, в том далёком 1949 году. Приятно было обнаружить, что память об этом человеке жива.