Это замечательное стихотворение написано Юлием Даниэлем – советским поэтом-фронтовиком, прозаиком, переводчиком, правозащитником:
«Молитва».
Я охвачен тихою паникой,
Я вступаю с Богом в торги,
Наперёд обещаю быть паинькой
И шепчу Ему: «Помоги!»
Обещаю грешить нечасто,
Пить помалу и спать с одной –
«Отжени от меня несчастья,
Схорони за своей спиной,
Тёплым ветром ударь об окна
И вручи мне незримый щит!»
Я молю о защите,
А Бог-то –
Он ведь тоже не лыком шит.
Вспоминает Он досконально
Всю мою непутёвую жизнь
И в ответ громыхает: «Каналья!
Не кощунствуй и не божись!»
Видно знает вернее, чем следствие,
Что меня не отмыть добела,
Что навряд ли придут в соответствие
Обещанья мои и дела…».
Юлий Маркович Даниэль родился 15 ноября 1925 года, в Москве, в семье еврейского писателя и драматурга Марка Даниэля (1900-1940).
Из школы, в 1942 году, ушёл на фронт, воевал на 2-ом Украинском и 3-ем Белорусском фронтах.
После тяжёлого ранения в Восточной Пруссии, в августе 1944 года, был демобилизован по инвалидности.
Награждён медалью «За отвагу» и медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.».
Орденом Отечественной войны I степени.
В 1946 году поступил на филологический факультет Харьковского университета, в 1947 году перевёлся в Москву на заочное отделение филфака в областной пединститут.
Окончил Московский областной педагогический институт. Работал учителем в Калужской области, затем преподавал литературу в школе№720 г. Москвы, очень интересно проводил уроки и пользовался уважением у учеников. В 1955 года уволился.
Стал печатать стихи и переводы на русский язык поэзии народов СССР.
С 1958 года публиковал за рубежом повести и рассказы, под псевдонимом Николай Аржак, с критическим настроением по отношению к Советской власти.
В конце 50-х, начале 60-х годов опубликовал за границей повести и рассказы «Говорит Москва», «Человек из МИНАПА», «Искупление».
Наиболее характерна для Юлия Даниэля и наиболее важна для русской прозы середины ХХ века повесть – антиутопия «Говорит Москва», рассказывающая о введении в СССР Указом Президиума Верховного Совета – Дня открытых убийств 10 августа, при единодушном одобрении инициативы со стороны трудящихся масс и непросто дающемся отдельным гражданам неприятии чудовищного «праздника».
Запрещалось только проявлять насилие в отношении лиц при погонах, при исполнении обязанностей и участвовать в грабежах.
Люди воспринимают указ как должное и в очередях за продуктами прикидывают, кого бы успеть сделать своей жертвой за этот один-единственный день, к которому, кстати, и присяжные художники успевают изготовить соответствующие пропагандистские плакаты.
Повесть «Говорит Москва», кончается на сдержанно оптимистической ноте: «Это – твой мир, твоя жизнь. Ты должен сам за себя отвечать, и этим – ты в ответе за других».
Осенью 1965 года, КГБ, Юлия Даниэля арестовала, вместе с другом Андреем Синявским, который также печатался за границей, под псевдонимом Абрам Терц, а в феврале 1966 года осудили. Юлий Даниэль получил 5-ть лет заключения, Андрей Синявский 7-мь лет.
Всё, что было запрещено к публикации в СССР и напечатано на Западе – как тогда говорили в «тамиздате», - расценивалось властями как порочащее советский государственный и общественный строй.
Преследовали за такое и раньше, но всё же, во времена Хрущёвской оттепели, подобные переходы границы дозволенного, карались менее строго.
Так, Борис Пастернак, после публикации на Западе «Доктора Живаго» и присуждения ему Нобелевской премии в 1958 году, хотя и подвергся на родине жесточайшей травле, но тюрьмы избежал.
Суд над Юлием Даниэлем и Андреем Синявским – знаковое событие 60-х годов, знаменующее, с одной стороны, завершение оттепели, а с другой, ставшее толчком к началу настоящего правозащитного движения в СССР.
Надо отметить, наш великий советский гуманист, Михаил Шолохов, в своей речи на суде, требовал для «оборотней», смертного приговора, за «лай из подворотни» и «скрытую форму политической диверсии».
Предшествующие суду месяцы, сплочённая официальная кампания, встретила сопротивление отдельных – стоит ли уточнять лучших? – представителей советской интеллигенции.
Вмешаться, повлиять, заступиться пытались Илья Эренбург, Корней Чуковский, Константин Паустовский, Арсений Тарковский, Виктор Шкловский, Белла Азмадулина, Павел Антокольский, Юрий Нагибин, Булат Окуджава…
Среди голосов защиты – первоклассная статья Вяч. Иванова о сказовой традиции в истории русской литературы.
Судебный процесс начался 10-го февраля 1966 года и закончился 14 –го февраля.
Процесс явился уникальным во всём, суд хотя бы частично был открытым, в зал могли попасть люди с риском для себя делавшие записи, которые затем легли в основу «Белой книги по делу А.Синявского и Ю.Даниэля», составленную в 1966 году Александром Гинзбургом, вскоре поплатившегося за это лагерным сроком.
Подсудимые Ю.Даниэль и А.Синявский, едва ли не впервые в нашей истории, не признали себя виновными, и открыто отстаивали своё право как на инакомыслие, так и на открытое его выражение в любой форме, в том числе и печатании своих произведений за границей.
Как в суд, так и в прессу было посланы десятки писем в поддержку подсудимых, причём авторы открыто называли себя, за что многие впоследствии, так или иначе, пострадали.
После осуждения Юлия Даниэля и Андрея Синявского, борьба за их освобождения продолжалась.
В «Литературной газете» от 19 ноября 1966 года, было опубликовано письмо 62-х литераторов Москвы в защиту Даниэля и Синявского:
В Президиум ХХIII съезда КПСС.
В Президиум Верховного Совета СССР.
В Президиум Верховного Совета РСФСР.
В письме было, среди прочего сказано:
«Осуждение писателей за сатирические произведения – чрезвычайно опасный прецедент, способный затормозить процесс развития советской культуры, просим выпустить Андрея Синявского и Юлия Даниэля на поруки». Письмо «62-х» подписали люди с такими именами, что не опубликовать его было нельзя:
Б.А.Ахмадулина, В.Н.Войнович, Ю.О.Домбровский, В.А.Каверин, Ю.Д.Левитанский, Б.Ш.Окуджава, Ю.П.Мориц, А.А.Тарковский, К.И.Чуковский, В.Т.Шаламов, И.Г.Эренбург и многие другие, достойные, творческие люди.
В 1966 году, в марте, по этапу, Юлий Даниэль, был доставлен в посёлок Потьму, в Мордовию (Дубравлаг).
В лагере работал грузчиком, когда воспалилась раненая на фронте рука, перевели на лёгкую работу, пошив рукавиц, плетение авосек. В лагере написал много лагерных стихов.
Переписывался из заключения с женой, после её ареста, с сыном.
После освобождения в 1970 году, отбыв полностью срок, Юлий Маркович работал сначала в Калуге, в Москве жить было запрещено, до 1975 года.
Затем жил в Москве, и власти разрешили ему делать переводы под псевдонимом Юрий Петров.
Юлию Даниэлю принадлежат талантливые переводы мировой поэтической классики: Вальтер Скотт, Виктор Гюго, Бодлер, Федерико Гарсиа Лорка,которые, публиковались после освобождения под псевдонимом Ю.Петров.
Судьба Андрея Донатовича Синявского (1925 1997), сложилась иначе.
До ареста он работал в Отделе советской литературы им. А.М.Горького, преподавал в школе-студии МХАТА, был кандидатом филологических наук, широко и заметно печатался в журнале «Новый мир», был выделен и отмечен А.Т.Твардовским.
Андрей Синявский родился в семье бывшего дворянина и левого эсера, не чуждого литературным интересам Доната Евгеньевича Синявского. Во время войны Андрей Синявский служил радиомехаником на военном аэродроме.
После выхода Юлия Даниэля из лагеря ему скостили срок, по распоряжению генсека Ю.В.Андропова, на один год, и выпустили в 1971 году. Помыкавшись на свободе, Андрей Синявский понял, что перед ним стена тупого противодействия, и он выбрал эмиграцию, уехав во Францию, в 1973 году.
Его не выдворяли, не выталкивали, ему не предлагали уехать, его просто не печатали.
В лагере он написал книги «Прогулки с Пушкиным - 1968», «Голос из хора» - 1971, «В тени Гоголя» - 1973. В эмиграции, во Франции, куда он уехал с женой Марией Розановой, были напечатаны «…Опавшие листья В.В.Розанова» - 1982 и роман «Спокойной ночи» -1984, где вспоминал и рассказывал о процессе.
Юлий Маркович Даниэль был женат, на своей однокурснице Лариса Иосифовна Богораз, с 1950 года. В 1951 году у них родился сын Александр Даниэль.
Лариса Богораз (1929-2004), советский и российский лингвист, публицист, правозащитница, была председателем Московской Хельсинской группы (1989-1996).
Лариса Богораз приняла участие в знаменитой Демонстрации протеста 25-го августа 1968 года, против ввода советских войск в Чехословакию, состоявшейся на Красной площади.
За это она получила 4-е года ссылки в Иркутскую область (1968-1971).
Срок наказания проходил, в одно время с мужем, Юлием Даниэлем.
Скончался Юлий Даниэль 30 декабря 1988 года, в возрасте 63 лет, похоронен на Ваганьковском кладбище.
На его похороны из Франции срочно вылетела семья Синявских: Андрей Синявский и Мария Розанова – но документы оформлялись столь долго, что к самим похоронам они не успели, совсем чуть-чуть опоздав.
17-го октября 1991-го года в «Известиях» появилось сообщение о пересмотре дела Ю.Даниэля и А.Синявского.
Обвинение было полностью снято.
В «Письме старому другу», написанном вскоре после процесса, Варлам Шаламов писал: «Синявский и Даниэль первыми принимают бой после чуть ли не пятидесятилетнего молчания. Их пример велик, их героизм бесспорен. Синявский и Даниэль нарушили омерзительную традицию «раскаяния» и «признаний…».
Если бы на этом процессе дали выступить общественному защитнику, тот защитил бы Синявского и Даниэля именем писателей, замученных, убитых, расстрелянных, погибших от голода и холода в сталинских лагерях уничтожения.
В этом же письме Варлам Шаламов утверждал, не без гордости:
«В мужестве Синявского и Даниэля, в их благородстве, в их победе есть и капля нашей с тобой крови, наших страданий, нашей борьбы против унижений, лжи, против убийц и предателей всех мастей».
Из поэтического наследия Юлия Даниэля.
«Песенка»
За неделями неделя
Тает в дыме сигарет,
В этом странном заведенье
Всё как будто сон и бред.
Птицы бродят по карнизам,
И в замках поют ключи,
Нереальный мир пронизан
Грубым запахом мочи.
Тут не гасят свет ночами,
Тут неярок свет дневной,
Тут молчанье, как начальник,
Утвердился надо мной.
Задыхайся от безделья,
Колотись об стенку лбом!
За неделями неделя
Тает в дыме голубом.
Тут без устали считают,
много ли осталось дней,
Тут, безумствуя, мечтают
Всё о ней, о ней, о ней.
Тут стучат шаги конвоя –
Или это сердца стук?
Тут не знаешь, как на воле, -
Кто твой враг и кто твой друг.
Это злое сновиденье,
Пустота меж «да» и «нет»…
За неделями неделя
Тает в дыме сигарет,
Тает в дыме…
«Либералам».
Отменно мыты, гладко бриты,
И не заношено бельё,
О либералы, сибариты,
Оплот мой логово моё!
О, как мы были прямодушны,
Когда кипели, как боржом,
Когда, уткнувши рты в подушки,
Крамолой восхищали жён.
И, в меру биты, вдоволь сыты,
Мы так рвались в бескровный бой!
О либералы-фавориты
Эпохи каждой и любой.
Вся жизнь – подножье громким фразам,
За них – на ринг, за них – на риск…
Но нам твердил советчик – разум,
Что есть Игарка и Норильск.
И мы, шипя, ползли под лавки,
Плюясь, гнусавили псалмы,
Дерьмо на розовой подкладке –
Герои, либералы, мы!
И вновь, тоскуем по России
Пастеризованной тоской.
О либералы-паразиты
На гноище беды людской.
«Чужие огни».
И нынче так же, как вчера,
К чужим огням душа отчалила…
О жизнь, зачем ты так добра,
Зачем ты так щедра отчаянно?
Мне этот жар – не по перу,
Я слаб. Ведь мне и то диковиной,
Что чьи-то слёзы оботру
Рукой, бессилием окованной.
Мне б жить как все и быть как все,
Писать, что зло не так уж действенно,
Что на запретной полосе
Белеет снег легко и девственно.
Что сосны ближнего леска
Весной видней и недоступнее,
Что прошлое издалека
Приносят ветерки простудные.
Ах, мне бы, мне бы! Я бы смог
Отбиться от беды – усмешкою,
Чужие вздохи – под замок
И с глаз долой… А я всё мешкаю.
С кого спросить? С кем спорить мне?
Судьба ли, блажь ли – кто виновница?
Горю, горю в чужом огне –
И он моим огнём становится.
***
Вспоминайте меня, я вам всем по строке подарю.
Не тревожьте себя, я долги заплачу к январю.
Я не буду хитрить, и скулить, о пощаде моля,
Это зрелость пришла и пора оплатить векселя.
Непутёвый, хмельной, захлебнувшийся плотью земной
Я трепался и врал, чтобы вы оставались со мной.
Как я мало дарил! И как много я принял даров
Под неверный, под зыбкий, под мой рассыпавшийся кров.
Я словами умел и убить и влюбить наповал,
И, теряя прицел, я себя самого убивал.
Но благая судьба сочинила счастливый конец:
Я достоин теперь ваших мыслей и ваших сердец.
И меня к вам влечёт, как бумагу влечёт к янтарю.
Вспоминайте меня – я вам всем по строке подарю.
По неловкой, по горькой, тоскою пропахшей строке,
Чтоб любили меня, когда буду от вас вдалеке.
«Цыганки».
Сердце с долгом, сердце с долгом разлучается,
Сердце бедное у зависти в руках.
Только гляну, как цыганки закачаются
На высоких, сбитых набок, каблуках.
Вы откуда, вы откуда, птицы смуглые,
Из какой же вы неведомой дали?
И откуда вас кибитки, лодки утлые,
До московских тротуаров донесли?
Отвечают мне цыганки, юбки пёстрые:
«Вольной волей весь наш век мы держим путь,
Если хочешь – мы твоими станем сёстрами,
Только всё, что было – не было, забудь!»
Отвечаю я цыганкам: «Мне-то по сердцу
Вольной воли заповедные пути.
Но не кинуться, не двинуться, не броситься,
Видно, крепко я привязан – не уйти!
И плывут, идут, звенят и не кончаются
Речи смутные, как небо в облаках.
И идут, звеня, цыганки, и качаются
На высоких, сбитых набок, каблуках.
Сердце с долгом, сердце с долгом разлучается,
Сердце бедное у зависти в руках.
Только гляну, как цыганки закачаются
На высоких, сбитых набок, каблуках.
N.B.
В каждом куплете – повтор двух последних строк.