Мелькали кучи грязно-жёлтой серы,
вихлялся поезд в креозоте шпал,
мы ехали с тобой по Эсэсэру,
когда я с полки пьяненький упал,
и ты меня поймал тогда, дружище,
и голова моя с тех пор ещё цела,
когда нам водка заменяла пищу
и в армию нас Родина везла.
Потом в пути нас перетасовали,
и ты уехал в город Баттамбанг,
и там в живот поймал немного стали,
когда в Камбодже кушали собак.
Ты был тогда в десанте Горбачёва
в индокитайских высажен лесах,
подарком для копчёного майора,
внушая красным кхмерам дикий страх.
А я поехал с песнями на запад
и приземлился в округе ПрикВО,
в казарме, где ещё следы гестапо
зияли, как врождённое бельмо.
Потом Чернобыль наши вертолёты
покрыл радиоактивным порошком
и, как шутили бравые пилоты,
пришлось нам яйца обернуть свинцом.
Ну, а когда вернулись на гражданку,
упал вдруг навзничь наш Эсэсэсэр,
как будто то не мы любили пьянку,
а меченый и тот, беспалый, хер.
И словно вновь насели печенеги
и таборы расставили свои,
и воровские терпим мы набеги,
и вот уже отъяты от земли.