Маяковский
«Пароход современности»… Кажется, течь!
Он уходит на дно океана.
Что осталось? Простая и чистая речь,
Тень от памятника
горлопану.
Тень протянется вплоть до соседних домов
И заглянет в кастрюли, в постели,
И войдет в уголки даже крепких умов –
Вы поверите… да! В самом деле.
Он трибун, демиург, сотрясатель основ,
Желтоблузник… жилеточка в клетку…
Он конструктор стихов и искусственных слов,
Тот, кто верил в Кузбасс, в пятилетку.
Он гремел в Политехе, с эстрады гремел,
Звал на марши и на баррикады,
Он любил пролетариев… взять захотел
Все любови, что есть, как награды.
Он шагал по Тверской посреди голытьбы
И чекистов, курсисток и прочих,
А потом семиклассники морщили лбы,
Постигая «свинцово… блин…ночие».
Ах, как сладко читалось, войдя в яркий свет,
Зная, в клубе сидят только наши,
Встать покрепче и басом, пробив сотню лет:
«Р-р-азворачивайтесь в марше!»
Я стоял, упираясь в скрипучий паркет,
Что постелен купчишкой московским,
И я думал, что счастья другого и нет,
Если слышит меня Маяковский.
И клокочет в груди, и весна впереди,
Та весна человечества… сила!
Пароход «Маяковский», швартуясь, гудит
И дымит очень сильно… красиво!
Только что за тоска? Истончилась душа?
Или рифма, где «Лиля» и «пуля»?
Или власть? Или вдруг у души – антраша…
Или, все же, чекисты «стельнули»?
Лиля… Гела… Гостям открывала, смеясь,
Нагишом! Ах, свободные нравы…
Да-с! Долой, братцы, ханжество – новая власть!
Хватит нам буржуазной отравы!
И в надежде, что он этой ведьмой прощен
И допущен к семейной постели,
Скребся в двери большой и обиженный Щён,
Где, смеясь, Ося с Лилей пыхтели.
Он в кармане носил горсть потертых монет,
Папиросы, коробочку спичек,
Мыло… и небольшой пистолет…
Застрелиться, когда вдруг приспичит?
Главным гениям в вечность наладили мост:
«Оживим, мол, вы просто уснули»…
Вы же гений! Поэт… Да, изъяли ваш мозг…
И забыли в какой-то кастрюле.
24 марта 19 г, Санкт-Петербург