-Глянь, Николай, Арина по проулку, молоньей летит. Никак запрягать пора, в Гилевку к поезду успеть надо. Таньку-то возьмешь?
Я от возмущения чуть язык не проглотила. Какие тут могут быть «возьмешь-не возьмешь»?? Люди чуть ли не с Японии едут, а они тары-бары растабаривают.
Хорошо, что запыхавшаяся тетка Арина сразу же заторопила отца, неспешно разбирающего сбрую:
- И скоко дён вы тута шапериться будете? Акромя, как на вокзале валандаться, гостям и делать неча. Для того с Сахалину ехали, а как же!
-Чё заполошничать-то, Арин? Успеют. Коню корм задал, Танька с солнышком подскочила, сумку с вечера собрала. Позавтракат вот Николай и поедут.
Мать пригласила Арину за стол, а там уже густым паром исходила уха. Отец супы любил. Неспешно и с удовольствием хлебал их в любое время суток.
Арина отмахнулась и уже застилала телегу самоткаными узорчатыми дорожками, подпихивая под них сено. Гостям бока берегла, дорога не ближняя.
Я сидела на телеге, поглядывая то на коня, то на тятю. Конь и то уже перебирал ногами и гривой встряхивал.
Слава богу, поехали.
Всю дорогу отец мне рассказывал про гостей.
-¬¬ Брат твой к тебе с семьей едет. Двоюродный. В чине военном, большом. И дядька Иван, братена мой, гордится племянником и семьей его. Сестры нашей, Марины, сынок-то к нам едет.
Брат-то брат, а про Сахалин неведомый ни слова. То про тетку Марину, как она в Волгограде жила, рассказывает, то опять про баевских родных, мне хорошо знакомых.
-Семья здоровущая была у Ивана с Агафьей. Братовья Лексей, Сашка, Володимир, Серега, да Анна – старшая из них. Старшие в Новосибирск поуезжали, там поженились, детей народили. Да ишо Лексей женился
на Вере, а дом в одной ограде с родителями. Сразу троих народили. Хучь из дому беги Агафье от забот. За всю жизнь-то спокойного дня и не было. Всё шум, да гвалт, да заботушка прокормить.
Коло Агафьи с Иваном жила соседка, Таня Синицына. Своих детей не было, рано овдовела. Агафья и говорит:
Хорошо Тане, никаких забот, сама поела, легла одна и проснулась без забот».
А потом наступили праздники. Собрались чуть не враз вся фамилия, баевские, новосибирские, да плотавские. С подарками.
Агафья и говорит:
- Вот сходила к Тане, одна одинешенька, валенки дырявые, печь коптит, в доме даже хлебом не пахнет. Отнесу ей стары валенки, да хлеба, а ты уж, Ваня, печь у ней посмотри.
Иван - то и смеется:
- Дак ты два дня назад ей завидовала!
- И то правда. А и пущай, что клеёнки на столе мне и на лето не хватат. Лишь бы было кому за столом сидеть, а мне на стол чо поставить.
Слушала я и думала:
И у нас дома так же ведь было бы. Да мои сестры и братья уехали друг за дружкой в город далекий, Сальск, что дальше Павлодара, в Ростовской области.
Только вот на Набережную, к сестре Зое и бегаю. Витя, да Павлик, сыновья их с Палычем - вот и вся родня. Хорошо, что тетка по матери, Арина, на соседней Лаптевке живет. Привечают они меня с дядькой Андреем.
- Тять, ты свороток-то на Гилевку не проехал? Баево уже позади.
-Далёко ишо, Тань - и подстегивает Воронка.
Ну, думаю, сейчас про Сахалин начнет рассказывать.
А он всё про свое. Про родственников. «
- У нас, как год, так Федот. Ребятёшки друг за дружкой следом рожаются. Ты –то вот кака по счёту?
Считаю.
- Шестая, какая ж ещё?
- Одиннадцатая. Да первые, перед войной ишо, поумирали. Глотошная тогда ходила.
Молчим долго. Я лежу на сене, глаза - в небо.
Там тоже дорога. Облачная. С самой Плотавы тянется. Вот кто-то потерял на этой дороге шапку, а сбоку и сапоги раскиданы. Это какой же растеряха там путешествует? И ветерок, тоже облачно-пуховый, чуть шевелит мои волосы. И чуть вращает лопасти любимой игрушки - трещотки. Похоже, и она прислушивается к нашим разговорам с тятей. Всю дорогу помалкивает. Отец давно ее мне сделал, когда в другие деревни уезжал печки класть, по вечерам и мастерил ее в доме у чужих людей. Вот и на телеге приделал для нее отверстие. Вставишь и слушаешь ее, разговорчивую.
Потом, трещотка, наговоришься всласть. Перед гостями. Ехать - то поди, с гостями, шибче будем.
-А ты знашь, Тань, что Сахалин не Сахалин был, а японская провинция Карафуто?
Отец добился своего. Я и про Сахалин дождаться разговора никак не могла, а тут еще и сама Япония в деле замешана.
-Замешана, Тань. Еще как замешана! Сахалин-то возвращать пришлось. Много лет под японцем был.
- Почему это?
-Половина Сахалина была ненашенской, аккурат поперек, по 50 параллели, и была оттяпана. Михаил сказывал, на 40 лет. Русско – японская война в каком годе была?
Я захлопала глазами:
-Тять, я ничо про это и не слыхала.
-Мала ишо.
В 1905 годе. Токо через два года я у родителев родился.
-А ты еще тять, расскажи, что знаешь о Сахалине.
-У гостя сахалинского, у Михаила, спросишь. Я мало что знаю.
Помолчал и добавил:
-От Японии он щас Лаперузовым проливом токо отделен. А от нас, Большой земли, Татарским.
А я и не знала, что живу на Большой земле.
- Богатая земля. Одним боком к океану повернута, другим – ко всему Востоку Дальнему. Все тама есть - и виноград дикий, и бамбук, и крабы, и рыба красная.
-Тять, а тять, чё-то бок скололо. Мать наказывала в Гилевке пилюли купить. Отец озабоченно глянул на меня. Воронок побежал быстрее. А мне того и надо.
-Тань, отгадай загадку: спит - не на кровати, сидит - не на стуле, за обедом не знает ни ножа, ни вилки.»
-¬ Медведь что-ли?
Не, Таня. японец это. Миша сказывал.
То - ли доедем мы сегодня до Гилевки этой? Никакого терпения уже нету – гости расчудесные к нам едут. А отец продолжает:
Мы вот как дома дрова заготавливам, скажи?
Ну, как-как - в лес едем.
Да, нет. Привезли уже. Дальше чо делам?
Сколачиваешь козлы, зовешь мать и пилите.
Вот. А японец один пилит.
Как это? - вытаращиваю глаза, и забыв про бок, рукой повторяю движения пилы. Я пробовала. У одной не получится.
- И пила друга у них, и японцы - други. Терпеливы шибко.
- Знашь, чо ему надо не забыть, когда пилить собирается?
- Наверно, ножовку - точить пилу.
- Не-а. Подушку.
Подушка-то тута при чем?! Даже Воронок на тятю покосился.
- Подушка из собачьей шкуры. Непромокаемая. Садится японец, на землю ли, на снег ли, возле бревна - на подушку и потихоньку подергивает свою маленькую однорукую пилу по бревну.
- И ничё у него не выйдет! Сиди - не сиди.
- Да нет, Миша сказывал - вечером десяток испиленных бревен лежит на земле.
- Тять, а мы с тобой на Сахалин поедем?
Отец помолчал.
- Поедешь. Вырастешь и поедешь. Все там разузнай как следоват. Само главно разузнай, как японец один, без грузчиков полны сани с прицепом бревен нагружат.
Я удивленно глянула на тятю:
- А с тобой в лес каки таки грузчики ездят? Кто тебе там воз нагружает, да веревками перевязывает?
- Так-то, Тань, так. Да охота узнать про японский тобик.
- Про чо?
- Багор такой у них для загрузки в одиночку.
Впереди уже виднелись избы, лаяли собаки и орали петухи.
Гилевка. Вот уж кому везет, так это гилевским жителям. Лежишь утром в кровати, да надумал: А не съездить ли мне на Сахалин? Сел на поезд. И покатил себе на Сахалин, а то и на Камчатку.
-Тять, сильно дорогой билет на Сахалин?
- А туды поезда не ходют.
Вот те на…
- А наши-то как едут?
- Дык они сначала самолетом.
Поняла, что отец и спрашивать у матери про такую поездку не будет. И не материного «выдумляешь» побаивается. Накладно шибко. Не по карману.
… Приехали. Дядька, как дядька. Тетка, как тетка. Только ребятишки задаваки неслухменные. Да и не шибко надо. Я с усердием разглядывала дядь Мишины карманы. На обратную дорогу денег-то тоже много надо. И где они? Чо-то не видно.
Погрузились на телегу. А эти задаваки коня боятся. Смешные. И на телеге не умеют сидеть. Сели верхом на сено, руками ухватились за бока телеги. Руки-то - аж посинели. Еще на самолетах летают! Пришлось растолкать им маленько сено, да показать, как ноги опустить между жердочек боковых у телеги. Понравилось им. Вместе хохотали. От щекотки. Придорожная высокая трава пригибалась под босыми пятками. Не сразу разулись. Глядя на меня. Трещотка весело стрекотала. Облака бежали за нами, еле успевая.
Тятя чо-то там расспрашивал гостей.
-Арина посулила баню к приезду стопить. К ним пойдем.
Повернулся к нам.
- Тань, Воронка не пужайте. Шибко хохочете.
-Тять, надо говорить: «Сильно хохочете».
-Не глянется, не слухай.
И замолчал. Примолкла и я.
-Дядь Коль, набздаем на каменку, напаримся вдоволь - и на гужевку!
Меня хуже каменки паром прошибло. Тяти постеснялась… И тятей ведь ни разу не назвала, как только гостей встретили.
-Тять, мамка с теткой Ариной поди уж упластались, шанежки, да пироги стряпают.
Теть Света повернулась ко мне с другого бока телеги.
-Тань, какое запашистое разнотравье, да разноцветье вокруг. Как хорошо-то!
-Это кашки цветут, всем запахам запах.
- Вот так и слова, Тань. У каждого свой цвет и запах. Вот едем мимо поля. Красивое, зеленое. Культурное. Его посеяли, его обрабатывали. А разноцветья нет, ароматов разных нет.
Твои родители - это яркий разнотравный луг. И сохранить бы нам каждую травинку в нем.
Запомнила я эту историю. Как не запомнить - щеки, как маков цвет.
Михаил поковырялся в своем багаже.
- Ребятня, а ну пошебаршите там с Таней фантиками.
Про Сахалин и Японию помалкиваю. Пока. До застолья после бани. Слушать - не переслушать будет. Отец расспросит.
Повернули на нашу улицу. Мать встречает. У распахнутых ворот. В новом платке и фартуке. Прибранные длиннющие черные косы и смородиновые глаза. Хорошо дома! И вкусно! И гостинцы необыкновенны, и блины к ним пригодились!
Утром - за груздями. В согру калиновую.
Слава богу, гости приехали!