Обветрилось лицо,
и руки заскорузли.
Я далеко хожу
и редко говорю,
И слушаю, о чём
толкуют с жаром угли,
И пристально смотрю
на долгую зарю.
Мне подают сигнал
несмелые потёмки,
Что время – на покой,
что скоро – догорит…
Толкутся над рекой
безротые подёнки,
Которым даден срок
до утренней зари.
И чует этот срок
мятущееся племя,
И свадебная ночь
в поминки перейдёт.
Поскольку для любви
даровано им время,
То и погибнуть им
придётся в свой черёд.
А я глядел на них,
и размышлял про выбор,
И взглядом провожал
их вальса виражи,
И знал, что знают все,
что мир, в котором вымер
Который-то из нас,
не перестанет жить.
Я думал – выбор есть:
работай как подёнщик,
И торопись успеть,
и сдельно получай,
И в страхе, и в любви,
и в суете подёнок
За насекомью жизнь
испей свою печаль.
И выбор есть ещё:
совсем не вскрыть конверта,
Пускай сгорит в огне,
и с ним повестки срок,
И это значит жить,
как будто ты – бессмертен…
А может быть, что так
живёт и Отче-Бог.
Из книги «Лицом к воде»