Владимир Попов
МОНОКЛЬ
(повесть)
часть 10
= = = = = = = = = = = = = = = = =
ЛАМПА В САДУ
Действующие лица: см. http://stihi.ru/2019/03/27/5613
Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е
К а р т и н а п е р в а я
Слева угол двухэтажной дачи и заднее крыльцо с перилами. С правой стороны низкая банька. Возле неё на лавочке сидят Иван Егорович и Мария Кузьминична. Между двумя строениями вид на участок Белокуровых. Закат между сосен: низкое солнце, длинные тени.
М а р ь я К у з м и н и ч н а
(продолжает рассказывать)
…и вот, чувствую, начинает он меня давить. А я пошевелиться не могу: руки-ноги отнялись. И страха вроде и нет, а какая-то тоска мной завладела. А Он всё давит и в лицо мне дышит – холодом обдаёт, словно из погреба. Я ему и говорю мысленно: «Хозяин, отпусти!» А он как будто и не слышит – всё тяжелее становится… (Иван Егорович молча слушает, медленно строгает ножом колотушку). Много времени прошло… Потом вижу: из темноты луч пробился тоненький, будто соломинка, и одним концом на грудь мне лёг. А я ещё и подумала: вот и спасение пришло! Собрала я все силы и рукой пошевелила. Пальцами. А потом стала правую руку-то подымать, подымать, чтоб Хозяин-то не увидел. Взяла я рукой этот лучик: и рука моя осветилась, и пальцы мои сами в троеперстие сложились. Ну, думаю, теперь выживу! И перекрестилась. Конечно, трудно было – тяжесть на мне большая лежала – а тут тепло стало кругом и лёгкость воздушная…
(Из-за угла бани выходит Е г о р Г о л о в а н о в. Старики его не видят. Голованов, ни к кому не обращаясь, говорит медленно и громко).
Г о л о в а н о в
Опять… крест… появился!
М а р ь я К у з м и н и ч н а
Испугал-то, леший! Аж вздрогнула!
Г о л о в а н о в
(кланяется)
Здравствуйте, Марья Кузьминична! Здравствуйте, Иван Егорович! Опять крест появился. Каждый раз из церкви через кладбище иду, мимо трёх сосен – а крест то пропадает, то появляется снова.
И в а н Е г о р о в и ч
(перестаёт строгать)
Ты можешь толком-то сказать – какой крест-то, Егорий?
Г о л о в а н о в
На надгробной плите, где Поэт лежит.
М а р ь я К у з м и н и ч н а
Господи! Ты, Господи!
(Крестится, вздыхает. Голованов садится на лавочку, берёт колотушку и пробует стучать.)
Г о л о в а н о в
Зачем это?
И в а н Е г о р о в и ч
(отбирает колотушку)
Не по твоей руке такие вещи. (немного помолчав) Владимир Андреевич уж больно просил постучать ночью. Говорит, сплю спокойно от стука твоего. Проснусь, говорит, среди ночи, а тут стук ночной: мерный, людской. Каждый человек одинок, и ему всегда поддержка нужна, особенно ночью. Ночью человек беззащитен… Ну, вот я ему к юбилею и сделаю подарок.
М а р ь я К у з м и н и ч н а
А что ты её всё стругаешь да стругаешь?
И в а н Е г о р о в и ч
А стругаю я потому, что звуку нет: не тот звук.
Г о л о в а н о в
(хмыкает)
Звук.. Дерево – оно и дерево!
И в а н Е г о р о в и ч
Эх ты, бедолага! (передразнивает) Де-рево! Да не то что у дерева, у каждого листа свой звук: то осторожный, то весёлый. А то задумчивый или суматошный… Ты когда-нибудь слышал, как ветер на деревьях играет? Я в молодости служил сторожем у Мясницкого: он бывало в непогоду выйдет на крыльцо и сидит всю ночь – слушает. «Небесная музыка, – говорит, – даже Бетховен неспособен на такую симфонию. Тля мы все! Муравьи и тля!» – так и говорит. (берёт колотушку, стучит) Да разве это звук? Слышь, какой звук резкий – по ушам дерёт! Тут звук должен быть влажный, чтоб от него круги расходились, всё тише и тише, и там, где-то вдали, затухали… И даже когда затухнет совсем и тишина настанет – чтобы в этом безмолвии ещё некоторое время держалась память о звуке. Глухие мы стали, а может быть, оглохшие? Мясницкий говорил, что наша Земля звучит в космосе, и самая малая планет звук издаёт… И звуки эти созидающие. И не было бы жизни на Земле без этой музыки.
Г о л о в а н о в
Я вчера на станции сидел, и хорошо мне стало. А я петь начал и раскачиваться в такт музыке. А народ хохочет и пальцем показывает.
М а р ь я К у з м и н и ч н а
(гладит его по голове)
И какой ты обидчивый, Егорушка. Я вот жизнь пожила – сколько унижений перетерпела. Радости было немного, но зато – какая радость!
И в а н Е г о р о в и ч
Прочёл бы ты нам свои стихи, Егор Семёнович…
Г о л о в а н о в
Да неудобно, вроде… (откашливается и читает)
Меня ты сердцем лечишь.
И я тебя лечу.
И лунный человечек
гуляет по плечу…
Входит Б е л о к у р о в. Это полный человек, круглое лицо, маленькая бородка. На нём тёмно-синий костюм. В руках портфель.
Б е л о к у р о в
Приветствую челядь! Хозяин приехал, а ему и никто ворота не открывает – нехорошо! (здоровается со стариками за руку) Приветствую поэта! (долго трясёт руку Голованова) Значит, говоришь, лунный человечек гуляет… Это хорошо! Это поэтично! Вот если бы не гулял, то тогда всем хана! Всем без исключения! (смотрит в сторону) Закат-то какой, братцы! Прям, закат Римской империи! (берёт у Ивана Егоровича колотушку) Ишь ты, смастерил – красивая, с резьбой! Ремесло ещё в народе живо… Может, сделаешь мне подарок к светлому дню… Вот турнут меня со всех постов – пойду в сторожа. Возьмёшь, Иван Егорович?
И в а н Е г о р о в и ч
(тихо)
Не возьму.
Б е л о к у р о в
(хохочет)
Это почему же?
И в а н Е г о р о в и ч
А сторож – профессия тихая, она должна гармонировать с ночью…
М а р ь я К у з м и н и ч н а
Да не слушай ты его, Владимир Андреевич. Фарманировать… Да с ночью-то фарманируют похитники да нечистая сила.
Б е л о к у р о в
Ну. ладно… Иван Егорович, помнишь, о чём я тебя просил? Про лампу?
И в а н Е г о р о в и ч
Как же не помнить – помню! Почистил, заправил – хоть сейчас зажигай!
Б е л о к у р о в
Вот завтра и зажжём! (собирается уходить, но возвращается и садится на скамейку, обнимает Марью Кузьминичну) Как здоровье-то, Кузьминична?
М а р ь я К у з м и н и ч н а
Да какое там здоровье – земля из-под ног уходит. Сижу и сижу, словно колода.
(На крыльце появляется Д а ш а. На ней лёгкий халатик, в руках спортивная сумка)
Б е л о к у р о в
Ты куда в таком виде, вакханка?
Д а ш а
К Штернам в бассейн сбегаю Обожаю закат на воде! Во мне что-то есть японское…
Б е л о к у р о в
Ну, это определённо от меня! (растягивает пальцами виски)
Д а ш а
(хохочет)
Ой, не могу! Фудзияма! (направляется мимо них)
Б е л о к у р о в
Ты не заблудилась?
Д а ш а
Да у нас с Головановым Большая тайна есть – дорога в рай!
Б е л о к у р о в
Это какая же райская тайна? Почему не знаю?
И в а н Е г о р о в и ч
Да дыру они в заборе сделали: вот и лазают – зады корябают.
Б е л о к у р о в
А я пролезу?
И в а н Е г о р о в и ч
Да ты в ворота еле проезжаешь…
Б е л о к у р о в
Ладно… Развеселились – как бы плакать не пришлось!
= = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
Я собрался было читать вторую картину, но публика потребовала антракт, и театр превратился в театральный буфет.
Все были возбуждены и доброжелательны друг к другу. Горячительные напитки употребляли маленькими дозами, но часто. Среди шума и гама иногда были слышны реплики: «Не верю!», «Колос-сально!», «Явно попахивает Гаутманом!» – и прочие светские разговоры, как и подобает в приличном обществе. В конце концов вторую картину решили отложить до следующей субботы.