Би-жутерия свободы 24

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 24
 
Поэмка являла собой настойчивое на ежевике прошение захлёстывающей любви с притоком сил. Она являлась следствием, вызванным мастерским отщёлкиванием самых крепких орешков нежелательных беременностей в абортарии гинеколога Горджеса Озверяна с его растяжимым понятием трёхпарных губ, заимствованным из лекций профессора патологоанатома Леонардо Присовокупяна – потребителя в ожидании Божьей ссуды, которому меньше всего светило записаться в ползунки по партийной линии. В те незабываемые пасмурные дни профессор ещё не поставлял в районное отделение милиции приводные ремни, а самолично приходил на заседания в северо-западном отложном воротничке, пряча от любопытных глаз закутанные  в новости мысли. Вот одна из них – Большой мужчина олицетворяет собой город, в котором женщин интересует деловой центр. Такое неизменно происходило с ним, когда с наступлением безысходного одиночества (солнце склонялось к закату и в глазах темнело) последние силы покидали его ватагой и он тянулся к словоохотливому ружью, составлявшему гордость настенной коллекции пострадавших от огнестрельного насилия.
Судя по рассказу Горджеса Озверяна «Дуновение Педро», опубликованного в проктологическом журнале, в любви Леонардо Присовокупян проявлял томительную, по тем временам, беспощадность, – преодолевая коленчатый вал,  он добирался до сути тела. Будучи неустанным генератором нежности, Леонардо не отваживался измерять крепость пьяного воображения коллег, рассчитывая на памятник без пьедестала, но на коммерческой основе (все мы из яйца, а я из выеденного, хвастал Лео).
Самое интересное во всей этой истории то, что он отличался удивительным постоянством – вместо женщины у него до первой жены с её специфически высоким словообразованием, украшенным жёлтым венчиком осклабившихся зубов, образовалась депрессия, выражавшаяся в том, что не находилось девушки на улице, которую бы он, занимавшийся буддизмом случайных подружек среди ночи, мысленно не примерял по себе. Одно останавливало Леонардо Присовокупяна – сознание того, что через какие-нибудь двадцать лет ему придётся иметь дело с их не девичьим форматом, поэтому он посещал единственный в городе ресторан, где подавали гребной суп без вёсел в дни, когда за окнами в вечернем тумане горели подслеповатые фонари. О щах и котлетах Присовокупян, как маляр, сидящий на свежевыкрашенной скамейке, подтверждающий, что не место красит человека, а человек место, почему-то вспоминал только в международный женский день.

Привычен быт мой в мире щей,
котлет и без азарта.
случается и помрачней
на день 8 Марта.

За все пятнадцать наших лет
она меня добила.
Притензий подарил букет,
играю с ней в дебила.

Сожительница ворчит
под нос упорно требует
купить жакет каракульчи,
не то уйдёт к соседу.

И обещает с ним зажить,
как у Бога запазухой.
Вот надо ж счастью подвалить –
я согласился сразу же.

Ушла под вечер без вещей
намазалась, надулася.
Свобода, думаю, вообще,
но в ту же ночь вернулася.

Конечно суку в дом впушу
помятую и гордую
и в пятый раз её прощу
с не мной набитой мордою.

Не премину напомнить, что предусмотрительный автор, которого волновал вопрос, почему на голове волосы выпадают, а в носу и на ушах нет, успешно пережил захватившую его эпидемию бахвальства. Он не относил себя к восторженным проституткам-подёнщицам, эмигрировавшим с единственной целью – припасть губами к проверенным источникам доходов. Хотя одно время он подвизался заведующим пошивочного ателье «Рабочие мик-робы», где трудился кошерный портной Резник, кроваво раскраивающий штуку ткани в соответствии с железными правилами, которые не окисляются и не ржавеют. Резник, в свободное время преподававший респираторную гимнастику на кольцах, усвоил, что для того, чтобы окончательно не заглох мотор на прогулочном катере освежёванных воспоминаний, жить нужно, испытывая терпение трудностей, глядишь, и они исчезнут, не подсчитывая синяки на драгоценных камнях раскланивающихся древнейших кланов.
Когда-то в свободное время он, отмывавший нечестно заработанные лимоны в одесском лимане с помощью укроносца Панкрата Зазубрины и какой-то коровы с мобильником-колокольчиком на шее, обзванивавшей клиентов, лыка не вязал и тыкал незнакомцам тыквенными семечками. И тем не менее Панкрат, въедливый как моль, копаясь в пустом багажнике нахватанных знаний, доходчивым языком, перекатывавшимся в валежнике слов, утверждал, что в самодостаточной стране, где заключённых в наручниках здесь и там вводят в эксплуатацию, вязальную спицу можно спасти, поспешно вынув её из петли. Но если вы излишне щепетильный и принципиальный, а такого наваристого и врагу не пожелаешь, то существуют не менее изысканные блюда – куринные крылышки в отрыве от действительности и женщины сомнительного поведения, с которыми поганцы-мужики с возрастом превращаются в язычников. Панкрат Зазубрина не являлся исключением из этого правила. Его разбередившее прогрессивные умы произведение, носившее откровенно расистский характер, который он не пытался скрывать, было положено на полку. Только благодаря моим титаническим усилиям оно увидело тот свет.

Танцует девочка-драже
в невероятном неглеже,
белее сахара в опасном чёрном баре.
А я накачаный сижу,
печально на неё гляжу,
как будто меня в чём-то обобрали.

Вот это смело ё-моё!
Мне неудобно за неё
и за себя в какой-то степени неловко.
Как я, в аптеке мумиё
находит счастие своё
и приключения на розовую попку.

В гарлемском баре шум и смрад,
и разноцветные горят
гирлянды лампочек – разряженная ёлка.
У подиума вороньё
клиенты смотрят на неё
презрительно, пронзительно и колко.

Сказал себе, ну не бесись,
хоть ты законченый расист,
зачем лезть к менеджеру с вопросом.
Какой ей смысл и навар,
что затянуло детку в бар,
здесь танцевать в угоду негритосам?

Бармен плеснул пивка в фужер
и мне ответил менеджер,
сдувавшему пузырящую пену, –
переживает дама спад,
но любит чёрный шоколад,
и мой жуёт пять лет подряд самозабвенно.

Так автор со своим невесомым вкладом в женщин, сопровождаемым пусилингвистической суетой и поясничным крючкотворством, распространённым при ловле доверчивой рыбки в мутной воде, путал открытость с обвинительным половым актом перед иронически настроенными работницами, поражавшимися с какой завидной лёгкостью поэт набрасывал на них сеть камуфляжных стихов, отражающих заплесневевшие мечты. Автор догадывался, что женщинам без выраженных симптомов горной болезни, когда они взбираются на мужчину, необходима непосредственная причастность к чему-то большому – будь то денежные откаты за их услуги, проходящая слава или удручённый член (ладошкин друг), мечтающий попасть в их золотую середину под названием «Остров сокровищ». Мучительно вычисляющий гипотенузу в угловатой фигуре автор ведом эротическим исследованием «Как часто кошке нужен апперКот?» Размышления нерадивого автора, женатого на безвыходной женщине, на излишне популярную тему «Кулинарное искусство – работа по вкусу», вызывало гробовое молчание в крепко сколоченном коллективе из неструганных досок. Казалось, она была услышана ведущим, немедленно ухватившимся за неё, в одной из своих передач о вирусах в мик-робах, переодетых в шифоньеровые платья. Возмудитель спокойствия, как метко называли его несовершеннолетние слушатели, запустил в приоткрытый эфир речитативный фрагмент «Размер члена для вместительной ёмкости требовательной вагины» бескомпромиссного рокенролльщика Фрэнка Заппы. Естественно, вёрткий автор не остался безразличным к столь знаменательному событию в истории радио, не видевшего ничего подобного со времён открытия его Александром Поповым (Гульельмо Маркони, получивший за это же изобретение Нобелевскую премию, не в счёт – он относил любовь к точным наукам).

Не припевки без усталочки
с Гурченко на «Пять минут» –
песенки э-манси-палочки
времечко с пяти забьют.

Если только не заленится
с ночи женская братва
силиконовыми пенисами
встретят «пенсию» с утра.

Кто по пьянке, кто по запою
в радиоразгульный час
с эпотажным Фрэнком Заппою
ноги пустит в перепляс.

Занимают не безделочки
в темах секса-кутерьмы,
есть надежда – вскоре с Севочкой
вагину обсудим мы.

Правда, новостишкой утренней
наповал чудак сразил –
в горнолыжные инструкторы
перекинуться грозил.

(Не сомневайтесь, многие из эмигрантов совковой закалки с превеликим удовольствием участвовали бы в поСевочной компании, но к сожалению в этой стране «за язык» никого не сажают).

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #25)