Почему-то я искренне обрадовался его появлению и снова самым дружелюбным тоном, на какой только оказался способным, стал подзывать его к себе. Приглядевшись повнимательнее, я заметил, что он держал что-то в зубах,что именно, трудно было различить в сумерках, которые всё более сгущались. Пёс, видимо окончательно убедившись в моём дружеском расположении к нему, вильнул хвостом, уже весьма примирительно, затем с виновато-смущённым видом, чуть поджав уши и опустив голову, стал медленно подходить, неловко раскачиваясь из стороны в сторону. Чтобы рассеять его последние сомнения в моём миролюбии, я ещё раз окликнул его, как можно приветливее. Когда он вплотную подошёл ко мне, я увидел, что в зубах у него был большой кусок чёрного хлеба, старого, завалявшегося, но ещё вполне съедобного. Он осторожно положил кусок у моих ног, потом с самым доброжелательным видом на морде лизнул мне руку своим тёплым, шаршавым языком, как бы говоря ,, На, пожуй, маленько крепче будешь “.* Потом сел подле, спокойно и доверчиво посмотрел на меня умным, немного грустным взглядом, который поразил меня своей выразительностью. Казалось глаза собаки излучают какую-то невысказанную, но какую то важную для нас обоих мысль. Далеко не в каждых человеческих глазах можно заметить подобное тому, что я у видел и понял во взгляде этого бродячего, полудикого пса. Не сразу я смог унять своё волнение, поражённый поведением этого удивительного животного. Потом полнейшее изнеможение овладело мной, то ли от избытка чувств, то ли от нервного напряжения, возникшего от захлестнувших моё сознание эмоций.
Откинувшись на траву, я долго пролежал так, лицом вверх, не открывая глаз и не замечая начинающего моросить дождя. Когда я пришёл в себя и приподняв голову глянул на моего друга, тот тихо лежал рядом, положив голову на передние лапы и смотрел на меня, недоуменно подмигивая то одним, то другим глазом, не понимая, видимо,что со мной происходит. Заметив, что я на него смотрю, он поднял голову, неловко подтянувшись, лизнул мне руку, и,вздохнув, снова устроился в прежнем положении, как бы не желая докучать мне излишним своим вниманием.
Становилось прохладно. Дождь, едва начавшись, вскоре прекратился, но от образовавшейся от него сырости,начавшегося ветра, и ещё не прошедшей слабости меня начало познабливать. Я встал. Пёс тоже поднялся. Я молча потрепал его за шею и он, лизнув мою руку и лениво вильнув хвостом, медленно пошёл за мной. Проводив меня до первых застроек, он, вдруг, неожиданно отстал, чего я сразу не заметил, погружённый в свои мысли. Когда же я оглянулся, то увидел, что он стоит поодаль, провожая меня взглядом. Я окликнул его, но он не подошёл ко мне, а лишь тихо взвизгнув, махнул несколько раз хвостом, затем развернулся и не оборачиваясь, медленной трусцой побежал в обратном направлении, в сумеречный лес. Я бросился было за ним, но он быстро скрылся в лесных зарослях и сколько я его ни звал, он не вернулся. Странное его поведение долго не выходило у меня из головы. По всей видимости у него были свои особые счёты с людьми вообще, поэтому он чуждался жилых мест. Неожиданно найдя во мне друга, он готов был быть со мной, охранять меня, но только у себя во владениях, в своём лесу. Когда же я ушёл из ,, его мест “, он вероятно понял, что я могу обойтись и без его общества. Это обстоятельство хоть и возбудило во мне чувство некоторого сожаления, но сколько- нибудь определённо других эмоций не вызвало, так, что-то смутное и
расплывчатое, не поддающееся определению. Лишь спустя время, я понял то, что всё равно не смог бы понять теперь.