Женщины на Донбассе, которых я знал непохожи на других женщин, которых я почти не знаю. Наши всё переносят в себе. Слова от них не услышишь.
Не всегда заметишь слезу. Терпят. Ничего не требуют и даже не просят. «Я бы хотела» или «я никогда такого не видела» – это самое сильное, что можно от них услышать.
С этим вечно путаница, ведь небольшой и даже большой скандал только укрепляет отношения, создавая необратимость.
Мужчина, не знающий и не принявший эмоций женщины свободен от неё. Но здесь наступает странное.
Она сшивает внутри себя нескольких мужчин из прошлого и настоящего. У неё для этого есть ткань из невысказанного.
Тридцать лет назад у нас на комбинате коммерческим директором был некто М, лет 50-ти.
Он был влиятельным и даже могущественным представителем целой династии начальников.
Заместители московских министров лебезили перед ним, не говоря уже о директорах заводов помельче. Наш генеральный, делегат партийных съездов и номенклатура ЦК орал на М, но они подолгу сидели вдвоём в кабинете с большими окнами на мартены, куда М поднимался с первого этажа шагом заметно медленнее, чем было положено.
В приемной у М было строго. Зайти без очереди могли только пару человек.
Молодых салаг типа меня вообще не пускали – оставьте документы, звоните.
Порядок нарушался, когда в приёмную заходила начальник сектора юридического отдела Е, которой по должности там вообще нечего было делать.
При её появлении нетерпеливые посетители даже уходили как бы до завтра.
Е пропускали к М сразу.
Однажды начальник снабжения, имевший право входить без стука и не глядя на секретаря, дёрнул первую из двух двойных дверей кабинета М.
Дверь открылась, но секретарь сказала: «Там Е». Снабженец замер, развернулся и ушёл.
Е было лет 30. Она была совершенно не в моём вкусе – выше среднего мужчины и выше М, совсем не худая, одевалась в длинное, много косметики на без того крупном лице.
Кроме того в мои 25 лет она мне казалось старой.
Муж М был первым предпринимателем нашего города. Легендой бизнеса, хотя этого слова ещё не было.
Имея крупные подряды на комбинате, муж Е содержал футбольный клуб, выкупал и реставрировал исторические здания, вокруг него существовал целый мир бизнесменов среднего и мелкого масштаба, часть из которых выросла с годами до собственных фабрик или шахт.
Наблюдая за людьми на 30-ти тысячном комбинате, я всё замечал, запоминал, но понимал очень мало.
35-тилетние старики и старухи целовались в кабинетах. Хватали друг друга за причинное место. Были пары разменявшие жён на курорте, так и оставшись до конца своих дней.
Древние библейские 40-ка летние женщины рожали детей непохожих на мужей.
Начальник станции выпрыгнул в окно третьего этажа из кабинета начальника цеха.
Злые языки говорили, что он был без трусов, но большинство считало, что всё-таки в трусах.
Начальник управления упал и умер, придя с работы домой.
Он часто заходил ко мне, будучи старше меня лет на 30.
Возможно, я был последним, с кем он говорил.
Он сказал мне, что погубил жизнь молодой женщины, не дав ей выйти замуж.
Эту историю знали все. Он дважды увозил её на другие комбинаты, оставаясь там годами, но всегда возвращался к детям и жене.
Однажды секретарь зам. директора спросила меня, нравится ли мне Н.
Я сказал, что женщин старше 25-ти лет для меня не существует.
Н было наверное 35.
Мой ответ прославил меня на весь комбинат. Люди приходили на меня посмотреть.
Некоторые спрашивали меня, правда ли, что для меня не существует женщин старше 25-ти лет.
Это было правдой. Когда я взял отпуск для курсов английского языка люди удивлялись меньше.
Я понимал, что все эти старцы занимаются не тем, чем я и не тем, чем положено, но смотрел на них без осуждения. Изучал поведение необычных существ.
Через 30 лет я вышел из подъезда дома, где живёт молодая женщина.
Точнее я никуда не выходил и даже не входил, а сидел на стуле за столом в киевской квартире, но вдруг понял, что нахожусь у неё дома и не могу уйти, а скоро туда придёт её третий муж и мы все вместе будем невыносимо страдать.
Невозможность уйти заставила меня написать ей СМС: «Я завис в правом вернем углу твоей комнаты. Я не могу уйти. Скажи мне, что я сейчас нужен тебе в другом месте. Не гони меня, а просто так скажи».
Через мгновение меня начало разрывать изнутри. Я орал и бился в судорогах. Ещё через мгновение меня охватил жуткий холод, я стоял на мосту через железнодорожные пути в Дебальцево, а потом оказался в тёмном коридоре с множеством дверей.
Некоторые из них были открыты. Свет сумерек из открытых дверей едва освещал коридор.
В одной из комнат за швейной машинкой в пол оборота ко мне сидела молодая женщина. Она шила для своего ребёнка. Я откуда-то знал – для сына.
Я долго не мог понять, где я, но узнал швейную машинку Зингер из своего детства и понял, что женщина – моя бабушка.
По размеру рубашки, которую строчила бабушка я понял, что нахожусь в Сталинграде до той ещё войны 85 лет назад.
Сейчас должен прийти с работы дед – сообразил я и пошёл к нему навстречу.
Мы разминулись на темной улице. Дед спешил домой и не мог видеть меня.
Меня назвали в честь деда, а воспитывала меня бабушка. Я пришёл к ним в свой тяжёлый день в их счастливый день прямо перед войной. Они взяли что-то мешавшее мне и отпустили.
Я слышала как ты орал – написала мне женщина. Тебе легче? Мне было хорошо, совсем легко.
Для таких сумасшедших как мы – написала она – всё ещё неплохо.
Да, подумал я, люди сходят с ума, а сумасшедшие приходят в норму.
Через полчаса я увидел её через много лет с ребёнком и мужчиной. Мы были с ним знакомы, всё знали друг о друге и не ревновали. У нас были общие дела. Она была счастлива с ним.
Но однажды, когда она увидела, как мы с ним вдвоём подходим к их дому, о чём-то мирно беседуя, она улетела от счастья куда-то на небеса, где вообще нет ничего, кроме света и бело-голубого воздуха.