Одичалые розы, колокольчик с геранью,
Золотая зарница, васильковая даль.
Голубые цветенья распустились на ткани.
Это память открыла материнскую шаль.
Нелегко было жить, но с работой справлялась.
В сорок первом тревожно все воспрянуло вдруг.
Развернула мать шаль, перед зеркалом встала,
С сожаленьем вздохнула, положила в сундук.
Те бесстрашные годы нам суровыми были,
И подружек давнишних я едва узнаю.
А колючие вьюги запевали и выли.
Нам не сладко жилось в опустевшем краю.
И когда я ходила через долгое поле
В бездорожье, в метели, в бесконечную даль
От мороза и ветра, и от страха и боли
Охраняла надежно материнская шаль.
Мы тонули в нужде, но боролись упрямо,
И когда уже нечего больше было продать
Стала шить и кроить моя бедная мама
Из старья и лохмотьев разрезать и сшивать.
Та зима была, помню, самою жесткой и длинной.
Хлеб пекли мы из липы и сожгли карагач.
И однажды над шалью нашей милой, старинной
Робко лязгнули ножницы: «Тихо, дочка, не плачь»!
И упала кайма, словно яркая россыпь.
И, как праздник, забытый в том убогом жилье
В тусклом свете коптилки, весь в геранях и розах
Ворох крохотных платьиц быстро рос на столе.
И на рынке часами при надежде упрямой
Все стоит она с новым детским платьем в руках.
В унижении жалком, и в покорном молчании.
Может, купят? Была же ведь красивая шаль.
В эти дни, словно вороны с карканьем грозным
В ненасытных когтях по клочку разнесли
Колокольчики детства, все герани и розы,
Золотые зарницы той родимой земли.
Мне теперь шестьдесят. Ясна осень на взоре.
А характер упрямый и, скажу, очень крут!
Притупилось далекое наше страшное горе,
Дети выросли. Смотришь, вот и внуки растут.
И однажды в Москве, в небольшом магазине,
Где блестели браслеты, и сверкала эмаль,
Среди пестрых платков на прозрачной витрине
Узнаю я родную материнскую шаль!
И нахлынули слезы, и прервалось дыхание.
Я к стене прислонилась, как без воли и сил.
Одичалые розы, колокольчик с геранью…
Кто затейливо-нежный тот узор повторил?
Много есть мастериц. Как волшебно и тонко
Заплелись эти травы и в огнях, и в тени!
Но они не согреты тем дыханьем ребенка
И не видели горе и невзгоды мои.
И цыганский наряд вряд ли матери нужен.
И чудесный подарок ей едва ли куплю.
Эти розы не знали ни беды и ни стужи.
Нет, другие, не эти, розы детства люблю.
По случайным рукам, по военным казармам
Разлетелась, осыпалась их былая краса.
Ну и хватит! Уж лучше, я спою под гитару.
Мама, радуйся - живы! Да и совесть чиста!
Больше нету нужды, мы другим помогаем.
Продолжает кружиться новой жизни спираль.
Я идти продолжаю, но порой вспоминаю
Знак любви и надежды – материнскую шаль.
Тарасова (Татаринова) Мария Даниловна