ВСТУПЛЕНИЕ
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ "Лит. Азерб"
Поймавши
в перекрестье линзы свода,
грядущего
в упор глядят глаза.
«Один из вас
предаст Меня сегодня,
не далее,
чем через два часа. *
В любовном раже
в грудь себя не бейте,
и в жертвенности -
каждый! –
не клянись, -
ведь не успеет
утро гаркнуть петел,
как трижды
отречется ученик… **
Успеется оплакать,
и виниться,
но в этом,
глухомеркнущем часу,
_ Апостолы,
готовьте плащаницу,
и благовоний
траурный сосуд !».***
*«Один из вас предаст Меня сегодня..» - фраза Христа, произнесен-
-ная Им на Тайной Вечере. Ученики пытаются разубедить Его, а апостол
Петр, вскочив, восклицает: «Никогда, Господи, я Тебя не предам!..»
**На что Иисус, грустно улыбнувшись, ответствовал ему: «Знай, Петр,
не успеет прокричать петел, как ты трижды отречешься от Меня».
Что и произошло. Опознанный женщиной, горожанином и одним из
храмовых стражников, уже после ареста Христа в Гефсиманском саду,
апостол Петр трижды отрекается от Него : - «Не был с Ним..», «Не
встречался я с Ним» , «Не знаю я этого человека…».
А потом, в предрассветьи, прокричал петух. Петр вспомнил все, и зап-
-лакал. «Он шел, и плакал горько…» - сказано о нем в Евангелии.
***смесь алое, смирны и ладана - бальзамическая смесь.
ГЕФСИМАНСКИЙ САД "Лит.Азерб"
Как щемит в душе
искушенье ужаться,
иглой запропасть
в сухорукой траве! –
когда –
среди тысяч десятков –
нашарит
взгляд Божьего ока,
лишенного век…
Шершавится шепот
последнего шанса,
в нем просьба и горечь,
и трепет и бунт: -
«Я не был опрошен
для этого шага,
Я выбран Тобою ,
тычком , наобум!..» *
Бессмысленны фразы
кощунственных жалоб,
и должно быть чаше
испитой до дна…
Миг слабости минул.
Я вновь подлежащий
за всех и за все
расплатиться сполна!
«И сказал Он им: «Не спите, но молитесь и бдите, ибо смерти предается Сын Человеческий».
/Евангелие/
«Ибо слаб человек в предутрии» /Блаженный Августин/
СОН АПОСТОЛОВ В САДУ ГЕФСИМАНСКОМ "Лит. Азерб."
А тот, который будет распят,
просил их: «Молитесь и бдите…».
Апостолы спят, апостолы спят, -
попробуй их добудиться!
Не груз Искупления отведи, -
прошу Своего Отца, -
Ты их, для прощания, разбуди,
отерши им сон с лица.
До края предутрья осталась пядь,
и вышли уже все сроки!...
Апостолы спят, апостолы спят,
вповалку лежат пророки…
Спят, навзничь поваленною стеной,*
поджав под себя коленки,
чтоб Бог – как положенно – одинок,
ушел из людской вселенной.
Как трудно быть Богом людей земли!
_ В предутренней этой мессе,
так буднично Бога проспать смогли
вы у глухомани смерти…
Под обухом сна, от голов до пят,
сна, схожего с умираньем,
Апостолы спят, апостолы спят, -
Их души сковал паралич…
До края предутрья кому-то жить,
за тридцать шагов до стражи,
чтоб снов прикипевшие миражи
содрало, как тряпку, с раны!
Предутренней сини налег налет
за выгибом горизонта,
но факелов сполох хлестнул взахлест
в грядущую зыбь бессонниц!
Кроваво впечатался на зрачках,
ожогом на роговице,
чтоб зренье иное через века,
могли обрести провидцы… **
Фатальна апостольская судьба,
и все мы к тому причастны,
за двадцать столетий не раз проспав,
и толком – не попрощавшись...
**«Чтоб зренье иное через века, могли обрести провидцы…»
- «Сейчас мы видим как бы сквозь мутное стекло..» - цитата из посланий
апостола Павла. (Евангелие)
*«Спят, навзничь поваленною стеной…» _ « На камне сем воздвигну Я
церковь Мою» _ говорит Иисус об апостоле Петре.
В ночь Гефсиманского сада эти камни - развалены. Апостолы - спят..
Еще спят.
Но пройдет время и стена вновь - несокрушимо воздвигнется.
(СКОЛ)
«Ибо нет тьмы безысходней, чем тьма предрассветная…» /Блаженный Августин/
МЕССА ПРЕДУТРИЯ "Лит.Азерб."
1
Под утро свербит ощущенье утраты,
Бьют в выемки раковин протекшие краны,
Под утро предметы немеющих форм, -
Подушек и простыней серый офорт…
Под утро так дует из ссохшихся ставень!
Под утро гортань жжется кислым металлом,
Под утро, слепея, не видишь ни зги,
Под утро слышны Командора шаги…
Под утро поспешно строчатся записки,
Под утро вербуются в самоубийцы,
Под утро от выстрелов глохнут дворы,
И нимбами петель качают шнуры…
Под утро на рамах налет анилина,
Под утро не веришь ночным небылицам,
И, как нашатырь, отрезвляет тоска!
Протекшие краны бьют в днище виска...
МЕССА ПРЕДУТРИЯ
2
Предутрье – срок грехопадений,
предательствующих осин,
пластов слежавшейся одежды,
предела иссяканья сил...
Предутрье – время летаргии,
неизбываемой тоски,
когда конферансье-Вергилий,
представит смертные грехи.
*В предутрьи дробь протекших кранов
бьет полой болью вглубь виска,
и поцелуи, точно ранки,
в налете легкого песка… *
В предутрьи скорбные мадонны,
обезвесомев в склепах ниш,
в суглинок вымазав подолы,
глядят на небо через нимб.
В предутрьи мусорные баки
отхаркивают ржаво зоб,
и крыса грызть приходит балки,
с неотвратимостью часов…
Предутрье – время заблуждений,
облипших пластырем простынь,
срок безнадежных наваждений,
зрачков пошлейшей чистоты…
Предутрье. Смятая простынка.
Висок буравящая дрель…
Глотаешь бутерброт постылый,
и кашляешь от сигарет.
(вар) * - *
*В предутрьи дробь протекших кранов
бьет полой болью вглубь висков,
и поцелуи, точно ранки,
обветрены сухим песком…*
(СКОЛ)
1
Опять
Гефсиманского сада оливы
мерещатся скопищем пятен.
Распятье,
твой голос дробливый,
ловлю я в запястья…
Оливы,
облипли рядами теней ваших
грудь и спина,
где номер впечатан.
- Не ваша ль брусчатка –
скелетоподобие нар?
2
Гефсиманский сад
маячит в глазах.
Открываю –
ни зги!
Стало Распятье –
не предсказать! –
нарами
в три доски…
3
Я продан потемкам
за лунный серебренник,
до пятен затертый
ладонью скаредною.
Мусолит бессонница
монету негодную.
А если –
по совести! –
я стою пригоршню их!
Нет проще –
чем без вести, -
лишь вздрогнет,
обманута,
листва соловецкая,
листва гефсиманская…
ОТРЕЧЕНИЕ СВЯТОГО ПЕТРА
1
Память продавлена
в мозг искорёженный:
«Трижды отрёкшийся!
Трижды отрёкшийся!..»
Утро, гортанью петушьего выкрика,
фразы тройного предательства выдавит…
Как возмущался на Тайной Вечере я
фразой Учителя об отречении!
Но – в каждой мелочи! – сбылось пророчество,
в час глухомеркнущей бесповоротности.
..А перед этим, в забвеньи оливковом,
спали мы, свалены одурью липкою.
Он же молился молитвой фатальною,
нам, разноликим, прощая предательство…
Что же мне делать? Ведь утро распятия!
Муть предрассветья . И плоть моя пятится…
Замерший город маячет Голгофою.
Что из того, что слезливо и горько мне?..
Щеки в отметинах этой слезливости.
Страх перемешан мой с самобрезгливостью…
*************************
..Вот и исчерпаны десятилетия.
Рим. Колизей. Катакомбы. Преследованья.
Пётр-апостол, уйди, не запаздывай, -
не по пути с обречённою паствою!
Тянет дорога даль бесповоротности.
Стану пророком покорства и кротости…
…Жар миража надвигается издали?
- Не избежать испытания Истиной!
Эти черты, и стигматы-пробоины…
- Господи. Ты ли? Куда Ты? На бойню ли?
«Петр, за тебя Я иду на ристалище.
Трижды отрёкшийся, ты ж не останешься…
Ты ж к Моему не вернёшься распятию.
Я подыму. И опять, и опять ещё…»
Я повернулся. Я принял решение.
Плоть моя пятится. Для - воскрешения.
Три отречения Петра, в предутрии, нахлынувшем на листву
Гефсиманского сада… Проходят десятилетия.
Уже стареющий понтифик-Петр в Риме. Первые общины
христиан. Катакомбы. Начало гонений. Петр бежит из Рима.
Еще одно отречение? Но нет - четвертого отречения не
произойдет.
Дорога. По ней из Рима идут Петр и один из учеников.
Меняется свечение неба. Навстречу Петру надвигается
силуэт. Петр узнает в нем Христа. «Куда идешь, Господи?» -
- вопрошает Его Петр. «Принять за тебя распятие» - отвеча-
-ет ему Христос. Петр поворачивается и возвращается обратно в Рим.
Там же, в Риме, апостол Петр достойно примет мученическую
смерть. Он будет распят на кресте, вниз головой, на одном из
римских холмов.
2
Петр, зачем ты плачешь? Трижды вскричал петух.
Трижды унижен властью порабощённый дух.
Третьего отреченья тяжек безмерно груз.
- Помнишь, как на Вечере бил себя дланью в грудь?
Как возопил отчаянно в искренности стыда? -
«И никогда, - кричал ты, -я Тебя не предам!»
…Ночью неизреченной, в Сада мирской глуши,
обморочной и чёрной видел ты миражи.
Может, грядущим грезил, будущее взахлёст
приняв саднящей резью неутолённых слёз?
Сколько ж пройдёт бессонниц, прежде чем вплющишь лоб,
за отворот горизонта, в рухнувший небосклон?
«Не был с Ним…не встречались…не из учеников…»
- Эту несопричастность вытравить нелегко !
Ранний и заполошный – в мозг петушиный крик !
- Ты откупился ложью за Гефсиманский риск.
В звонкости беспощадной выкрики петуха !..
_ Петр, ощущаешь соль на своих щеках?
3
«Не был с Ним.. не встречались..
не ученик.. не брат…»
.
_ В эту несопричастность
ввинчен утробный страх.
Нет безысходней часа, чем предрассветья край.
Эту несопричастность, каждый прожил не раз…
Третье из отречений, первого не новей.
- Не отменить Вечерю, каясь из века в век…
4
Крыльями долгими
издалека
взмахивали к днищу неба
ангелокрылые облака
и уплывали немо..
Но доростали до вышины
в оцепенелом воздухе,
хоть и казалось –
едва слышны _
всхлипыванья апостола…
5
Он говорил: « Петр - камень.
Церкви Моей кремень".
- Трижды я отрекаюсь,
с Ним не иду на смерть.
Он говорил: «Воздвигну
Храм на скале Петра».
- Но не пошел за Ним я –
свел мои ноги страх.
Сердце сковал паралич,
перекосивши рот.
- Что же избрал Петра Ты
камнем? –
раз камень - крошь!
Трижды я отрекаюсь: -
« Не был.. не знал.. не шел…»
- Да, я теперь , как камень,
с выкрошенной душой !
…В утре заиндевелом
хочется ползать, выть!
Время - ороговело.
Камни, и те, _
мертвы!
Разве на зыби хрусткой
можно воздвигнуть Храм?
- Неимоверным грузом
сплющил мне сердце страх…
Петел вскричит -
как каркнет! –
выпятивши кадык!
Слез моих грязно капли
тянут вдоль щек следы…
( Как мы в предутрьи лживы,
суетны и слабы!..
Позже искупим жизнью
тот паралич судьбы).
***************
…Через десятилетья,
в утренней тишине,
кисть мне пробьет железом
римский легионер.
В выгибе горизонта
небо срослось с травой, -
небом парализован -
распят вниз головой !
Рим почернел от гари .
- Сбросив давнишний грех,
в небо взойду ногами,
раз опрокинут крест !
В балок перевороте
вывернет мир нутро, -
ныне наоборотен
с плачущим тем Петром!
В небо упрясь ногами,
теменем смявши смерть,
буду отныне - камень.
Стал я теперь - кремень.
6
За краем опрокинутого неба,
как рана, горизонта отворот.
« Я не был с Ним.. я не был с Ним..
я не был…» -
вызубриваю отречений роль.
Петух вскричит внезапно, заполошно,
и я, за аркой городских ворот,
споткнусь о камень -
собственною ложью,
на землю брошен , в кровь разбивши рот!
И нехватает воздуха у легких,
и к бегству недостаточно дорог !
А из-под век размазывают слезы,
как маску, глины грязевой нарост…
Петух вскричит внезапно –
будто каркнет!-
и все пространство перекосит вздрог!
Покуда не-распятыми руками,
цепляюсь за секунд непрочных крошь…
Такое опрокинутое небо!
Знобит в предутрьи отречений дрожь…
« Я не был с Ним… я не был с Ним..
я не был..» -
_Мы зубрим выживания пароль
ВАР-РАВВА
Вновь выкарабкиваюсь из снов,
кожу с души сдирая.
-Ну почему же каждую ночь,
вижу глаза Вараввы?!
Сердцебиенья клокочет звук…
Немо шепчу опять я: -
«Выбери, выбери же из двух,
Ты не меня к распятью !»
Вот и обрушился приговор.
Руки омыл наместник...
-Это ж не я осудил его
на крестовину смерти!
Я ли в том выборе виноват,
гибельной рокировкой?!
В зубьях терновника голова
поймана у пророка…
Бешенство радости на зрачках!
Сердце же ватно-вязко…
- Чем неразрывно на все века
я с осуждённым связан?
И надрывается от тоски,
сердце, густея кровью…
- Я, избежавший креста доски,
разве с пророком вровень?!
Дёргая вывихнутым плечом,
стягиваю с рук верёвки…
_ Жизнью моей не искупишь счёт,
жизни приговорённой!
Разве не стала моей виной
та, не моя Голгофа?
- Знаю, что выжить любой ценой,-
выжить за счёт другого!
…Вечность накручивая на осях,
вмяли повозки днища
в марево пыли.
_ А я озяб,
будто б под плащаницей!
Холод полз в кости, меня казня,
вылепив мысль в ознобе:
- В тысячный раз изберут меня,
чтоб заслониться мною!
Вечер густел. И зажглись огни.
И начинался праздник.
_В чем же, скажи, мне себя винить
по завершенью казни?
Дёргая вывихнутым плечом,
молча плетусь в проулках…
- Если и вправду я ни причем,
что ж меня тянет в угол?
Тянет забиться в паралич сна,
где не трясёт в ознобе,
чтобы «моя – не моя» вина ,
не повторилась снова!
Кровь бьёт по мозгу, скрипит в висках,
и разрывает вены!
- Я изменился наверняка
в этом прикосновеньи!
Мёртво сумела переплести
гибельность приговора,
мёртвым узлом затянув пути
мученика ,
и - вора…
Не притупилась в сознаньи боль -
выживший поневоле,
я вымываю из ссадин соль,
кожу души мусоля!
Вечер густел. И свечей огни
прыгали пред глазами…
Мне показалось, что шёл я с Ним,
только вот - показалось…
И не понять, для чего и как,
выпала эта слава.
Только захлёстывает тоска
сердце холодной лавой.!
…Я этой ночью упьюсь вином
за тетрадрахм с блудницей,
чтоб выкарабкиваться из снов
в чьих-то чужих глазницах…
(СКОЛ) (к «Варавве»)
..Утро встает на краю земли,
на соловецких нарах.
Жду, чтоб блаженного увели,
вместо меня.
_ Я знаю.
(СКОЛ)(к «Варавве)
И снова, и снова, грехом помыкаем,
оправдываю все изощрения лжи!
Лишь совесть - инстанция внутренней кары -
бьет током в нутро коматозной души…
(примечание) Разбойник уверовавший, войдет с Ним в царство Божие.
Второй, ожесточенный, упорствующий и непокаявшийся – будет отринут.
Но что случится с Вараввой? В Евангелиях нет об этом ни слова.
Но не может же быть так, что человек соприкоснувшийся с Ним, более того _
пусть и не по своей воле, но все же уступивший Ему место на кресте _
никак не изменился?
Вот это состояние душевного томления, душевной метаморфозы
я и описываю.
/…/в последних строчках пергамента Пилат разобрал слова:»…большего порока…трусость».
М.Булгаков «Мастер и Маргарита»
Нет большего,
чем малодушье порока.
Но снова, и снова
отводим глаза…
Нетрудно распять
в одночасье пророка,
да трусость распявших
исправить нельзя.
Сегодня ты выжил.
Прикладываясь к кубку,
фалернское пьёшь
спазматичным глотком,
мечтая о горькой
настойке цикуты
с её отдающей
бессмертьем тоской.
Ты мог бы блаженного
взять на поруки, -
да так не хотелось
идти под донос!
Ты много грешил.
_ Но последняя трусость
тебя настигает
последней виной…
И вот,
подскользнувшись
на лунной дорожке,
тебя пробуждение
сбрасывает вниз! –
к твоей предрассветной,
предутренней дрожи,
предательской дрожи
запавших глазниц…
Тем выбором ты
на столетья отмечен,-
пророка нетрудно
отправить на крест.
-Но нет ничего
тяжелее бессмертья,
а трусость _
и вправду! –
единственный грех.
И сколько ещё
воспалённых бессонниц
тебе в том бессмертьи
дано пережить?
Да, трусость – единственный грех –
и особый,
замешанный властью
на страхе и лжи!
…Юродивый лик
человечьей породы
кривлялся,
изваленный в свальном грехе,-
толпа бесновалась
вдоль яфской дороги,
завидев пророка
в терновом венке.
По яфской дороге
телеги шли с хрустом,
и конная ала
проваливалась в пыль…
Ты руки омыл.
Капли падали крупно.
А в небо уже
воздвигались столбы.
Бессмертьем отмечен?
Бессмертием проклят?
И что там _
как вывих ! _
сместилось в душе?
-Сейчас ты готов
встать под балку пророка.**
Да только пророка
распяли уже.
**Еще утром, сама мысль быть уличенным в нелояльности к режиму,
казалась Пилату дикой и абсурдной. А сейчас - он готов даже занять место,
осужденного…
/…/в последних строчках пергамента Пилат разобрал слова: «…большего порока…трусость».
М.Булгаков «Мастер и Маргарита»
Пергамент развернут с хрустом,
слова, - горсть песка в зрачок! -
«Единственный грех – трусость,
он прочим грехам ни в счет».
Сдирает плечо не стружка, -
а душу наждак вины.
Вместит все грехи – трусость, -
все ею порождены…
Упруго и заскорузло
добро проросло во зло,
чтоб зубьями, чья-то трусость
вцепилась пророку в лоб.
Не до философских кружев
в пергаментных простынях,
раз доблесть, на ту же трусость,
готовы переменять.
Мы снова омоем руки
от крови терновника,
сцепясь в круговой поруке,
чтоб выжить - наверняка!
С поддона души наружу
грешков поднялась квашня…
И вовсе не подлость – трусость –
распяли-то _ не меня!
Сегодня ты судьбы рушишь,
голов попирая хруст…
Но завтра – всё та же трусость, -
тебя подведёт под брус.
Дорога всё круче, круче
уводит за лунный диск…
-В цикуты настойку трусость
успела перебродить.
ИУДА - НИЗА
Густая Гефсиманская листва.
налив олив так сочен, так податлив!
- Ах Низа, Низа ! -
разве ты права,
усугубивши череду предательств?
Я ухожу на круг своих грехов,
на низший круг, раз нету круга ниже…
- Когда же ты успела стать такой ? –
почти как я , моя гречанка Низа.
В моей ладони тридцать тетрадрахм,
в мешочке замши с храмовой печатью.
Пол-суток от нисанова утра,
и пол-часа до призрачного счастья!
Гречанка Низа, Низа, Низа,
Ни…
Свет полнолунья меркнет пред глазами.
- Ты знаешь, Низа, мы с тобой сродни,
взрастив в душе одну и туже завязь.
…Клинок скользнет ударив по ребру,
как будто-б ветку надломили глухо…
- Ты знаешь, Низа, я сейчас умру,
стеклянным взглядом впившись в полнолунье!
А ты уже спешишь к себе домой,
в мои следы вжимая след сандалий…
Но все-ж, присевши к очагу, омой
ладони,
смыв с них едкий зуд предательств.
…Лежу, давясь икотой кадыка,
кровь замесив с холодным потом кожи.
- Твоя походка ветренно-легка,
поскольку все предательства столь схожи!
Луна плывет.
Я слышу как трава
растет, моей пропитываясь болью.
- Ах, Низа, Низа,
разве ты права,
на полнолунье заманив любовью ?!
На выступах бугристых корневищ,
колени подтянувши к подбородку,
я коченею, Низа.
- Удивись,
- ведь мы сейчас с тобой одной породы!
Спишь в лавке. Там развешаны ковры.
Сплетен тугим руном орнамент критский,-
чтоб наши, столь несхожие миры,
стянуть узлом в предательств лабиринте.
Ах терпкий запах масел втертых в плоть!
(лаванда… роза… тусклый блеск флаконов..)
Античный нос, переходящий в лоб.
И сон твой мной ничуть не беспокоен
Примечание: Основная тема ВСТУПЛЕНИЯ - это тема предательства и его
преодоления. Я не иллюстрирую булгаковский роман. Введены евангельские главы,
прямого отношения к роману не имеющие. На первый взгляд.
Но,главным образом, тема ВСТУПЛЕНИЯ - предательство(или самопредательство)
Пилата. Чей образ вывел в нем Булгаков?
Часть 1 ПОНТИЙ ПИЛАТ
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним
утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана, в крытую колоннаду между
двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел пятый прокуратор Иудеи, Понтий Пилат»
«...Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла...»
(М. Булгаков «Мастер и Маргарита»)
Из окон наклонно
ложились на мрамор
светила полоски,
взбухая как шрамы,
свёл скулы паралич,
горчащий цикутой,
шагал прокуратор
по солнечным сгусткам...
В плаще тонкорунном,
на красном подбое,
расставивши руки,
пошатывался Понтий,
навстречу мессии
в удушьи нисана.
- Пах жженой резиной
цветущий розарий!
Разросшись вселенной,
ждала Иудея
гвоздей искупления
грехопаденья,
ждала настороженно,
сжатая жутью,
не- законнорожденного
Иешуа. *
Белели суставы
Иерусалима,
две балки креста
в смертной судороге склинив.
Беззвучно молилась
вдали Галилея, **
упрятавши лик
в прорастание лилий….
_Свершалась вселенская несправедливость.
По мраморным плитам
шагал прокуратор,
к человекобогу,
к человекобрату...
Мир, ждущий пробоин,
был полым и гулким.
Шагал прокуратор
по спёкшимся сгусткам...
* не-законнорожденнго - т.е. рожденного не по закону этого мира.
** Галилея - родина Христа.
«Да, нет сомнений! Это она опять она, непобедимая, ужасная болезнь
гемикрания ,при которой болит пол головы .От неё нет средства, нет
никакого спасения .Попробую не двигать головой..»
(М. Булгаков «Мастер и Маргарита»)
Лбом боли –
голых нервов узлом,
локтями
упёршись в кресло,
Пилат
навалился
в мига стекло, -
пошло
паутиной трещин...
Влетела ласточка.
Ломанно полоснулв по зрачкам ,
скрылась
за статуей...
Лопаясь череп
в крови толчках,
поднят на арестанта.
«Слушай, Га-Ноцри, -выговорил прокуратор, глядя на Иешуа как-то странно: лицо
прокуратора было грозно ,но глаза тревожны, - ты когда-либо говорил что-либо о великом кесаре? (...) Говорил, или не говорил? Пилат протянул частицу "не" чуть дольше, чем это принято на допросе.
«В числе прочего я говорил , -рассказывал арестант , -что всякая власть, является насилием над людьми, и что настанет время, когда не будет ни власти кесарей, ни какой либо
иной власти. Человек перейдёт в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.»
( М.Булгаков "Мастер и Маргарита") "Лит.Азерб"7.88
Он говорил :
«Настанет царство Истины,
без диктатуры,
принужденья,
плах...
Тогда из лексикона
будет изгнана,
позорящая человека –
«власть».
Где сгинут
даже монументы кесарей,
и цезарей,
и цензоров, -
трухой,
где нет приспособленчества
и бездарья,
решавшего –
как должен жить другой.»
Пилат - И настанет царство Истины?
Иешуа - Настанет, игемон, - убеждённо ответил Иешуа.
Пилат - Оно никогда не настанет ! – вдруг закричал Пилат таким страшным
голосом, что Иешуа отшатнулся.
Пилат - На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной
для людей власти, чем власть императора Тиберия!
(М. Булгаков «Мастер и Маргарита»)
Где-то в мозгу,
разрыхлённом в студень,
било,
скорей невнятицей : _
( ОН – СУМАСШЕДШИЙ !
ОН – НЕ ПРЕСТУПНИК !..
МЕСТО ЕГО
ЗАНЯТЬ ЛИ?...)
И, как фурункул,
прорвалось разом,
губы взбурливши
пеною : _
«Люди не знали
власти прекрасней
Императора
Тиберия ! "
Мёртвость же пальцев
разжала пряжку, -
В пол
глуховато стукнула…. .
..И сумасшедшим
оря обрядом,
выбросил крик : -
«Преступник !» *
*( «так, чтоб слышали на веранде и в саду..» - добавляет Булгаков )
«... И со слухом свершилось что-то странное /.../явственно послышался носовой голос
надменно тянувший слова :»Закон об оскорблении величества!...»
Мысли понеслись короткие безсвязные и необыкновенные :»погиб!, потом
«погибли!» И какая-то совсем нелепая среди них о каком-то долженствующем
непременно быть – и с кем ?! - бессмертии, причём бессмертье почему то вызвало нестерпимую тоску .»
(М.Булгаков «Мастер и Маргарита» )
Лицо куда-то поплыло ,
смазалось,
поддёрнулось
плёнкой зыби...
И новое
выдвинулось из марева,
оскалившись
гнилозубо.
Пел голос,
глотколужён,
гнусав,
тянулся
тоскливой липью,
вытягивая гласные
на низах:
(ЗАКОН ОБ
ОСКОРБЛЕНИИ ВЕЛИЧЕСТВА !.. )
( ПО-ГИБ-ЛИ !.. ) – как колокол,
по-слогам,
в затылок
вгудело медью...
И вдруг,
проскребаясь по позвонкам,
прошибло :
( ПРИШЛО БЕССМЕРТИЕ! ) *
*( Пилат ощущает первую нахлынь захолоди бессмертия)
«...Пилат прогнал эту мысль.а тоска осталась необъяснённой,/.../
Чьё бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль
об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепёке.»
«...Поплыла вместо этого какая-то багровая гуща,в ней закачались
водоросли и двинулись куда-то .Вместе с ними двинулся и сам Пилат».
(М.Булгаков «Мастер и Маргарита»)
(СКОЛ)
В глазницах колышется
розовая водоросль,
весь мир оползает
в багровом желе!
( ЦИКУТЫ МНЕ !.. ) –
может быть,
попросту водки,
сглотнуть
в огранённо-знобящем стекле?
-Лишь слово
в колодках
заглохшего слога!
Твой голос надтреснут,
как мрамора скол...
В провал колоннад –
и уже не наклонно, -
отвесно лучи
запекались на пол...
Когда ж –
к десяти, -
ты уткнувши в светило,
с помоста
расплавленный
мозга волдырь,
враз выдохнешь то,
что уж отрепетировал,
я крикну : -
«Цикуты мне !...
Водки !...
Воды!.."
«Что ты,безумный философ знаешь о Истине? Что есть Истина?»
1 "Лит.Азерб." 7.88
Что же ты есть, Истина?
Впрочем, скажи, где же ты?
Погребена под листьями,
Шепчущими одеждами?
Новые лжепророчества
Старые метят латками,
Фразы наоборотные
Скомкав пустыми складками...
А хоть была вообще ли ты
В тщетности слов Писания,
В серости всепрощения,
В ярости отрицания?
Может, сама надуманна,
От Бытия бессмыслицы,
Словно в стене отдушина,
Выходом неким мыслится?
Что ж, пропоем реквием,
И отобъем благовест...
- Не разрешён временем,
Вечен вопрос пилатовский.
2
«Во многом знании - много печали…» (Экклезиаст)
И испариной мутной,
словно капли из пор,
сквозь вселенскую мудрость,
едко выступит скорбь.
Голоса отзвучали,
обессмыслившись в вой…
В многом знаньи печали
изначально – с лихвой.
3
..И сбивая с души окалину,
шелухой обветшалых слов,
я раскаиваюсь в прежнем раскаяньи,
раз любое раскаянье - ложь.
4
Ведомы в бездонность слепцом слепцы,
не ведают бездорожия..
И праведность слов говорят лжецы,
прикидываясь пророками.
Уж так повелось,устоялось исстари,
что намертво свиты добро и зло,
и стоит на миг приоткрыться Истине,
ей тут же во всем подражает ложь.
И мы, привкус крови жуя во ртах,
бредем в кожуре надежд
за ложью, чья смрадная нагота
хрустит белизной одежд...
_ А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди?»
Ты всех что ли так называешь?
_ Всех, _ ответил арестант, - злых людей нет на свете.
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
НАЗОВУ СЕБЯ... "Лит.Азерб." 7.89
Назову себя - «Homo».
Этим всё оправдаю.
Был из глины я слеплен.
Повторялся, зачат.
Я бессмыслицу истин
исслоил меж листами,
изначальность свою
слов бессильем леча.
Детство Кесарем прожил.
Но в Евангелья строках,
повзрослев,
лицемерно
проставил я – «не…»,
приспосабливаясь к Богу,
притворился убогим,
отписавшись формально
в столь свойственном мне.
Фолиантов листы
рассыпаются гнилью,
и –
в бесчисленный раз !_
проклинаем Творцом,
Снова Каин встаёт,
сдвинув камень могильный,
чтобы Авель лежал
с рассечённым лицом...
Лист Истории –
сплошь _
побуревшие пятна.
Лик Истории –
весь _
перекошенный рот...
- «Возлюби...» –
не приемля ! –
шептал я невнятно,
возлюбив, как умел, -
то есть наоборот.
«Человеком» я назван
подобным мне братом *
он –
меня ненавидя –
допустит : - «равны».
- Как недолго сия
сохраняется кратность, -
- до тех пор
пока я
не стою у стены!
Ложь шуршит,
умножаясь,
и произрастая,
в ней зачат
изначально,
как взят от земли,
Назову себя «Homo»,
и тем оправдаю
неспособность
гуманности бремя взвалить!
И опять над веками
поднялось :"Отрекаюсь!",
Истин ложных и лживых
жжёт меня шелуха!
Назову себя «Homo» ,
хоть и следовало б _ Каин _
суть моя изначально
дика и глуха...
Я бреду по скелетам
своих поколений,
я пустыми глазницами
пялюсь в ничто,
фолиантов вдыхаю
промозглое тленье,
опираясь на выступы
плах и крестов...
Я копчу небеса
человечьей трухою,
продырявив вселенную
глотками труб,
мира купол раскачиваю
в звон колокольный,
отдирая «мораль» _
роговеющий струп.
Я соскрёбываю тлен
с напластовываний строчек,
и -
под реквием хрипов -
преданных дыбе,
поражаясь наивности
древних пророчеств,
бормочу - «возлюби..»,
скрежещу -
"не убей..."
*"Се - человек" - фраза Пилата о Христе
Часть 2 ГЛАВЫ СКОЛОВ
ДОВОДЫ КАИФЫ ПИЛАТУ
«И в третий раз мы сообщаем Вам, что освобождаем Вар-раввана - тихо сказал
Каифа"
(«Лит. Азерб.» №7.2005)
Висите, Спаситель. Гуляйте, Варавва.
Так необходимо. Так резво и здраво.
Судить их иначе, действительно дико, -
Варавва, тот жил ординарным бандитом.
Скажу, между нами, естественно, право,
Варавва – дурак, порождение нравов,
к тому же, мне кажется, поздно или рано,
мы вздёрнем Варавву. Не надо аврала.
Замечу Вам, Понтий, в последнее время
тьма бродит пророков, смущающих средних,
несут околесицу диких историй,
взглянуть государственно – рушат устои.
Возьмите хоть этого – бледный и хилый,
стругал бы чурбаны, сгребал бы опилки,
радея о благе общественной пользы,
так нет, - захотелось божественной позы!
Бродил бы по озеру, раз уж не тонет,
растлитель умов в заплатанном хитоне!
Нет, я допускаю, коль разум не плосок,
бери-ка пергамент, и вкалывай, философ! –
фундамент крепи официальной идеи,
все лучше, чем ересь бредовых балдений!
Вы вдумайтесь только, ведь наглость какая: -
«Кто сам без греха, тот и бросит пусть камень…»,
«Храм – рухнет!... » - Крамолы молоть пропаганду?!
Не хочешь стругать, - так служи в балагане!
«Суть власти – насилье!» - Вот Ваш агитатор!
Патриций желает реабилитаций?!
По всей Иудее падение нравов.
А Вы говорите: «Мол, лучше – Варавву…».
Варавва – дурак, но помыслите здраво,
Варавве-ль крушить столбовину морали?
(Варавва во мне вызывает участье.
А этот? Он даже и не от зачатья.)
Я не убедил Вас? Глядите на руки?
А, впрочем, Вы слышите вопли и ругань?
Скандируют массы: «Варавве – поруки!»
А тридцать монет – не такие уж крохи, -
Фискалу, за благонадежность, даруем.
Гуляйте, Варавва. Висите, Спаситель.
Кто там глотколужный? Приказ огласите.
Народ успокойте. Гуляйте, Варавва.
Так хочет орава. Так трезво и здраво.
********************
«Л.А. 7.2005»
Был отпущен бандит,
хоть и пойман с поличным.
Вывод прост,
и навряд-ли кого удивит, -
Иешуа всегда
распинаем политиком,
с большим рвением,
нежели рецедивист.
*******************
(СКОЛ) «Л.А. №7.2005)
Часть вторая
Давно бы нам понять пора бы, -
прошло никак две тыщи лет, -
Христа распял не прокуратор,
а прокурорствующий плебс.
«Тут в невообразимой высоте над городом вспыхнули два гигинтских пятисвечия…»
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
(СКОЛ) («Л.А . №12. 2004)
…Чадили небо чаши пятисвечий,
и грош луны выкатывала вечность,
предательством оливы серебря,
и среди капошения народа,
бродили те, кому хитон на робу
еще сменить в грядущих лагерях.
Менялись крой одежды, лица, даты…
С блаженными любезничал предатель,
интересуясь взглядом на режим, -
а те плели, наивны точно дети,
основы утопической идеи,
запроданы за жалкие гроши.
Подлавливая их на полуслове,
стукач-любитель, просто уголовник,
жилплощадью стеснённый ли сосед, -
все новые, и все-таки, - все те же, -
доказывали свою благонадежность,
как бдительный «содействия резерв».
А после, громоздясь в служебном раже,
спецслужб врывалась храмовая стража,
гнала пинками, руки повязав, -
блаженных волокли, наддавши в спину,
к повозкам и к решётчатым кабинам,
сдать, под расписку, в камеры казарм.
Шли утром краткосрочные допросы,
кентурион, жующий папиросу,
или какой иной служебный чин,
изобличал в грехах «врагов народа»,
что кесаря и римский строй порочат,
строча в пергамент собственный почин.
Свершалось всё обыденно и просто, -
средь буден, с бытовой террора прозой,
не перечесть уже в который раз,
по вескости доносов и наветов,
из мира, миру уходил неведом, *
пророк, запродан в тридцать тетрадрахм…
*«В мире был, и мир через него начал быть, и мир Его не познал…»
(от Иоанна 1: (1)
«Лит. Азерб.» №12. 2004.
СТУКАЧ (СКОЛ) (Часть вторая )
Давным-давно воздали палачам,
давным-давно святым вернули нимбы…
- Ты Библию читаешь по ночам
на самой гипнотической странице.
Там, в запредельной проседи олив,
сквозь памяти пласты неизгладимо,
просвечивают сквозь библейский лист
твои невытравимые картины.
Ты вспомнишь – сапогами под ребро,
бьет «опер» просто так, для развлеченья,
а где-то зазвенело серебро -
на каждодневной лагерной вечере…
Да нет же, нет! – совсем не серебро, -
а просто кто-то ложкой жести клацкал…
Баланду льёшь в иззябшее нутро,
чужую жизнь, сглотнув чужой баландой.
Ты предаешь, переломивши хлеб,
и в первый раз, и во второй, и в третий…
- Каким лицом, за сорок с лишним лет,
ты этой ночью снова будешь бредить?
В бессонницей калеченном мозгу,
из смерти выдвигаясь все знакомей,
возникнут очертания фигур
и взглядов соловецкие иконы.
Да что тебе! За давностию лет
всё это ныне лишено значенья!
зачем же зябко кутаешься в плед,
как в ветошь, на предательства вечере?
Когда ж нахлынет предрассветья синь,
и к вечной мерзлоте вернутся души,
прочтёшь ты: «Боже, чашу пронеси!...», *
глотком воды утишив спазм удушья.
Ты спишь. Раскрыты Библии листы
на самой гипнотической странице…
Предатели давным-давно чисты,
и им под утро ничего не снится.
* ( «Господи, пронеси чашу сию!..» - молитва Христа в Гефсиманском саду.
******************
«Лит. Азерб.» №12. 2004
ПЛАТ ВЕРОНИКИ
(СКОЛ)
Не ведая понятий гуманизма,
к Христу, что встал на подступах к Горе,
уже с платком спешила Вероника,
и кто-то поддержать собрался крест.
Но мы живем в эпоху гуманизма,
отстроив демократию в веках,
и опускают очи Вероники,
когда Христов уводят к «воронкам»…
Ведь мы живем в эпоху гуманизма,
неведеньем содействия чисты…
Фискалы пишут, письма анонимно, -
и пропадают без вести Христы.
*************
«Лит. Азерб.» №12.2004
Часть Вторая
(СКОЛ)
… И вглубь повозок,
что клубили пыль,
лепясь ужимок
жутковатым тестом,
глядел единый,
свальный лик толпы,
отмеченный
печатью вырожденья.
А в босховскую
похоть большинства,
терновиком корявым
изувечен,
глядел
наивный профиль божества,
не усомнившись
в сути человечьей.
****************
Фискалы
вкалывают в поту,
и искренне
смотрят в глаза…
- Серебренники
не в меньшем ходу,
чем двадцать
веков назад.
Согласно Евангелию, к Христу, несущему крест на Голгофу, из гогочущей и улюлюкающей толпы, вышла женщина, звали ее Вероника, - лик Спасителя платком. Его лицо отпечаталось на ткани.
Этот эпизод отображен на картине Иеронима Босха – «Несение креста».
«Лит. Азерб. « № 12. 2004
*****************
Mагдалина, Магдалина, не нашедшая Христа,
Ночью, как колодец длинной, в воду бросилась с моста…
А другая, сжав руками, замусоленный билет,
Первой в Бога бросит камень, первой им завалит склеп.
******************
«Лит . Азерб» № 12. 2004
(СКОЛ)
БЕСЕДА В РИМСКОЙ ТАВЕРНЕ
Благожелательный сенатор
мне рёк: Взглянуть не поленитесь, -
История весьма банальна,
как колесо от колесницы.
В провинции бунтуют готты,
страну разваливает хаос,
и возмущаются кагорты,
и Августа открыто хают.
Ну как, скажите, Богоравный,
мог, находясь в рассудке здравом,
перековать мечи в орала,
и плебс уравнивать в римском праве?!
Рабы останутся рабами,
и как летать – рожденным ползать?
Исчезло мыло в римских банях,
Упал по курсу римский обол…
Афины давят нас модерном,
У спекулянтов сверхдоходы, -
о боги! – римские гетеры
гуляют в латанных колготках!
Слизнуло на прилавках сласти…
Поверьте, - не пройдет и года, -
рабы запросят твердой власти,
и обыватель взвоет в голос!
Поверьте, - не пройдет и года, -
как грянет кризис обнищанья, -
тут твердо выступят кагорты,
чтоб впредь их мощь не сокращали!
Мой друг, прошу, не забывайте,
выстукивая под копирку,
что все, написанное вами,
проходит в наших «черных списках».
- К чему же мы придем в финале,
перевернув сию страницу?
Мой друг, История банальна,
как колесо от колесницы!
Не претендую быть пророком,
но ради целостности Рима,
мой друг, возобновятся сроки
статьей «сто девяносто, прима» *
**************
«Лит. Азерб. « № 12. 2004
(СКОЛ)
То был не отрывок из давних баллад,
а время прокручено вспять, -
за фразу о кесаре шло восемь лет,
за недоносительство – пять.
* Статья/190,2 прим/ -« выпуск, хранение и распространение лит-туры, порочащей социалистическую действительность». Срок - до пяти лет.
Была упразднена только вначале 90-х годов.
Часть 3 ПОНТИЙ ПИЛАТ
«...Получив ответ ,что это Вар-равван, прокуратор сказал : - Очень хорошо, - и велел секретарю тут же занести это
в протокол, сжал в руке поднятую секретарём с песка пряжку и торжественно сказал : «-Пора ! »
Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной лестнице меж стен роз, источающих одуряющий аромат..
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
-"Пора!.." _
Диск солнца в небо врос.
Испариной густою,
невыносимый запах роз
окатит дурнотою..
Бездвижен воздуха расплав,
завис, слоясь пластами.
Метет по мрамору пола,
метет, под скрип сандалий…
Скрежещет ржаво шум в ушах,
скребёт по перепонкам,
все звуки мира вмявши в шарк
шатания походки...
Зрачком расширенным нашарь,
в багровой полуслепи,
необратимо-первый шаг
в обрушенное лестниц...
Пройди ступеней-сколов крен,
резьбу перилл хватая,
и, на мгновение,прозрей : -
(МГНОВЕНИЯ НЕ СТАЛО !)*
(Скол )
...Шёл в грядущие ипостаси ты,
шагом сбившимся повторив,
девяносто секунд предательства,
перекрученных в лабиринт...
( Скол )
...Скрошатся Рима статуи
очередным резцом.
Только твоё останется
гипсовое лицо.
- «Вот и пришло бессмертие !...»*
- полое как озноб,
мёрзлое, онемелое,
гипсовой белизной...
*Пилат вторично ощущает нахлынь захолоди бессмертия – той самой захолоди,
которую он ощутил,приняв решение о казни.Пауза в полторы минуты.Девяносто секунд предательства. Те же девяносто секунд будут выдержаны им на помосте, - пауза перед произнесением имени : - «Вар-рав-ван…».
«Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая в кулаке ненужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не от того, что солнце жгло ему глаза, нет! Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост.»
« … Тогда Пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и закричал, и сорванный его голос понесло над тысячами голов:
- Именем кесаря императора!»
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Глоток по лёгким –
как ожег.
Уткнувши
в солнце лоб,
шагнул
в безвременья прыжок,*
и голос
понесло:
- Именем кесаря императора!
В уха мембрану,
продравшись по ране свежей,
рубленным выкриком,
в череп винтом вбуравилось: -
-« Да здравствует кесарь!»
Он не смотрел на тот помост –
помост смотрел в упор.
Промозгло, воспаленный мозг
высачивался из пор…
_ Дисмас, Гестас, Вар-равван
и Га-Ноцри,
должны быть распяты сегодня,
но
в честь праздника Пасхи,
один из виновных…
( ВСЁ! …
ПРОКЛЯТЫЙ ГОРОД
ИЗДОХ ТИШИНОЙ!...)
Он слышал как шел тиши вал,
дыханья сбивши гребнем…
Мир перестал существовать,
чтоб через миг – воскреснуть.
Нарывом
вспухла голова,
«Р» -
раскатавши в глотке, -
( ВСЁ! …
ИМЯ! …
ИМЯ! …) –
Вар-равван!
Свод зазвенел
и – лопнул!
«И какая –то, совсем нелепая среди них о каком-то долженствующем ,
непременно быть - и с кем?! - бессмертии, причем бессмертье почему то
вызвало нестерпимую тоску».
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
*
…За помостом их уже не видно.
Ты слегка приподнимаешь лоб.
Воздух жмет, звеняще-обездвижен,
словно загустевшее стекло.
В воздуха твердеющем расплаве,
в длинноте растянутых секунд,
мир застыл в полуденном коллапсе,
погружаясь в смертную тоску…
В мареве клубящегося зноя,
угасает мертво скрип телег…
- На жаре, просквоженный ознобом,
ты залит в безвременья стекле!
Только оказавшись за помостом,
приподнимешь воспаленный лоб.
«Мог бы!.. мог бы!..» - пульсом бьет по мозгу
безвозвратность выброшенных слов!
*Оглушен своими же словами,
с полой болью в треснувшем виске,
ты несешь _
к ознобу котлована _
груз бессмертья в каждом позвонке.*
(* -*) вар.
Оглушен своими же словами,
пряжку сжав в мертвеющей горсти,
ты несешь к ознобу котлована
груз бессмертья сквозь веков настил.
Котлован безвременья - в Части Шестой. Глава "Прощение Пилата".
«Пилат повернулся и пошел по помосту назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться / … / Лишь оказавшись за помостом, в тылу его, Пилат открыл глаза, зная, что теперь он в безопасности – осужденных он видеть уже не мог. »
М.Булгаков "Мастер и Маргарита"
Ни вправо, ни влево,
закрыв глаза,
нес шеей
огромный груз.
Лавиной замедленной
наползал
повозок
скрипучий хруст …
Как суть христианства,
убог и нищь,
был свален,
невыносим,
крестов и веревок
на стругань днищ
голгофовый
реквизит.
Клубилось пространство,
прокалено
в клокочущий
жара бас.
Дорога,
скрежещущей белизной,
хрустела
песком в зубах…
Чеканную пряжку
зажав в горсти,
смял
до синевы ногтей.
А солнце –
доползши до десяти –
сдирало
с предметов тень…
… И вглубь повозок, что клубили пыль,
лепясь ужимок жутковатым тестом,
глядел единый, свальный лик толпы,
отмеченный печатью вырожденья.
А в босховскую похоть большинства,*
терновником корявым изувечен,
глядел наивный профиль божества,
не усомнившись в сути человечьей…
*(Иероним Босх - "Несение креста")
..Не надышишься этим воздухом,
до сих пор в нем висит окалина.
На глаза мне свисают волосы -
занавесили зренье - Каином.
Возжелавший чего-то лишнего,
братом не был мне, и не каюсь я.
Нет ни дальнего.Нет ни ближнего.
Лишь насилье - непререкаемо.
"Лит. Азерб" 90-91
( Вставная глава «Страх» ) Прямого отношения к роману не имеет.
Тема: пока происходят события в Иудее, в Риме император беседует с философом-стоиком…
СТРАХ
- Скажи, философ,
тебе не кажется, -
величье тоже
имеет качество?
Надел котурны
двойной подошвы,
и тоги
яркий пурпур героя,
а мне,
актёришка, -
вот подонок! –
«Великий», Цезарь,
не значит –
«рослый».
Что с ним стало,
пусть ржут Пегасы,
в стойлах
под диктатур хлыстом,
пеной мокрою
изрыгая
дифирамбов
сплошной восторг!
И вот, философ,
за две тысячи лет
до «венского мудреца»,*
дошел я,
своим умом исключительно,
что страсть к насилью
грызет сердца,
сильнее неги
страсти к зачатью!*
… Страх, накипью пота,
вскипал из пор,
стыл,
стёкши на позвонки,
со лба,
по надбровьям,
к глазницам полз,
отбеливая
глаз зрачки…
Он, кожею века,
от тика жухл,
морщин
собирая складь…
- Ты знаешь,
философ, какую жуть
вмещает
понятье «власть»?!
Величье –
не статуи пьедестал _
глаз судорожный
параксизм! –
И каждый –
из ста, -
прикажи! –
«ложь» предаст,
в «правду» перекосив.
Ни ложе,
опоенное вином,
ни лир
дребезжащих ныть, -
ничто,
с той величья величиной, -
любого, -
и всех - винить!
… Смотри, как ослепли особняки
под бельмами кататракт,
в их окнах, зашторенных и глухих,
застыл безъязыкий страх.
Им снится, отзвучием тюрьм и плах,
всё ближе, сквозь шум в ушах,
бьет эхом, вглубь сумрачных анфилад,
кентурии смертный шаг!
В воск мозга впечатан,
невыносим,
пульсирует тиком век,
чтоб ванны багровостью замесить
из только что вскрытых вен…
- Ты думаешь я – ненавидим?
_ Плебс
Империи Римской всей,
выл: «Хлеба и зрелищ!».
Я дал им хлеб.
Я - отпер им Колизей!
Мой образ внимают
и зрят миллионы,
пусть я низкоросл
и хриплоголос, -
ногами –
колоннами легионов, _
вселенную
выгромоздил колосс!
За сотую часть
твоей болтовни
положено
колесо!
- Ты стоик, философ.
Ты расчленил
дух с плотью,
и с явью сон.
Не до философствующих потуг,
в невнятице зыбких слов.
- Посмотрим, что есть абсолютный дух,
когда расчленяют плоть!
Часть 4 ГОЛГОФА
Пятница. Пятый час Искупленья...
Опрокинулся свод
чашей перекаленной эмали.
Зной одрябл,
и прогоркл…
Замесив горизонт в желатин,
виснет солнца отёк,
перетянутый марева марлей.
Мир застыл в столбняке,
заскорузл,
и предсмертно затих…
А ему, на кресте,
в мираже пересохшего бреда,
все мерещился сад,
истонченные пальцы олив,
пепел листьев…
Он брел,
увязая в невиданных прежде,
кособоких сугробах,
занесших бездомье земли.
Выл в лощине Матфей..
Обезумев и обезголосев,
клял Творца, что смотрел
на Голгофу, не пряча лица.
Ногти впалую грудь
раздирали, кровавя в полоски,
а пророк на кресте,
все не мог додышать до конца…
Но уже высота,
передернувшись сеткой конвульсий,
заклубилась, осев _
залохматясь грохочущей тьмой,
молний рванные швы,
затянув гальванический узел,
захлестнули петлей
белизну Ершалаимских домов!..
Зубчатой бахромой почерни
стерт был Ершалаим начисто… *
( Примечание ):
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…» М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Край черной, клубящейся грозы, наползающий на Ершалаим, смыкается с обуглившимся краем листка рукописи Мастера, который держит в руках Маргарита…
Смыкаются «вчера» и «сегодня».
*Последней фразой на угольной кромке этого листка тоже будет:
«Зубчатой бахромой почерни
стерт был Ершалаим начисто…»
«На изуродованном лице Крысобоя не выражалось ни жалости, ни
сострадания, и, казалось, что великан-кентурион способен ходить
так день и ночь, и еще день, - словом, столько, сколько будет нужно.»
М.Булгаков / «Мастер и Маргарита» /
НАРЯД НА ГОЛГОФУ («Литературный Азербайджан» 91г)
… Бичами протуберанцев,
мир выхлестан до кости.
Недвижимо встала стража.
(Туда- и- сюда – один.)
Светило горит на бляхах
вскипающим серебром.
Ты принял присяги клятву.
(Три шага, и – поворот…)
Впечаталась в грунт полого,
разлаписта, тень крестов.
Вышагиваешь – колоссом –
бездумный, солдатский долг…
И, если велит порядок,
безвинных приговорить,
ты будешь нести наряд свой,
спиной ощущая Рим.
Ни злобы, ни состраданья,
ни благости, ни греха,
мгновеньем, не испытаешь,
уверовавши в приказ.
Не тот, кем дела вершимы,
не тот, кто обыкновенн,
вышагиваешь –
машиной! –
не вождь, и не человек.
Ты – только опора власти.
Не сволочь и не садист.
В неведеньи зла и блага…
(Туда- и- сюда – один.)
Туда - и - сюда – дорожку
протаптываешь за часы,
трамбуя хрустящей крошью
подобие полосы…
Империи ссыпет Хронос
в зыбучую пыль часов,
а ты все на той дороге,
трамбуешь пятой песок.
Под маревом раскаленным,
Историю наследив,
идешь _ неодушевленным.
( Туда - и - сюда – один.)
Вышагиваешь –
не-виновен! –
карательный свой парад:
Три шага, и – остановка.
Три шага, и – поворот…
«… но один человек там все-таки был… Теперь, сидя на камне , этот
чернобородый, с гноящимися от солнца и бессонницы глазами,
человек тосковал ».
М.Булгаков / «Мастер и Маргарита» /
МАТФЕЙ
Минуты меры собачьей веры
на Бога – в чудо мгновенной смерти.
А солнце в сини заиндевело,
застыло солнце на том же месте…
Минуты меры неразуменья
Его избранья Господней местью: -
«Бегут минуты, и нету смерти!
Господь, зачем Ты их ход замедлил?»
...Бросали кости. Хитона мерку,
легионеры, давясь от смеха,
мечом делили: - «Оставил смертник.
«Царь Иудейский!», Спаситель мира!» *
Ах, если б можно, от муки смертной,
Его б избавить своей заменой!...
От неуменья полунемея,
просить у Бога Его знаменья!..
… В лицо дохнуло. Потом – заметней.
Валился запад, свинцом замешан, -
полз катаклизма, в клочкастом мехе,
бугристый сумрак, и бухал медью!..
Над местом казни смеркалось. Смерклось.
Во тьме над миром прошли кометы, -
то гроздий гнева над местом смерти
гроза сверзала с небес каменья.
Тьма рокотала, накрыв предместье,
и солнце скрылось во мгле затменья, -
клубился сумрак Его знаменья,
но мир знамения не заметил.
«Славь игемона!..» - Смертельной меткой
копье меж рёбер ударит метко,
и скажут: «Мертв Он..»,
чтоб непомерно
груз тела обвис в безлюдье мира.
Омоет руки свои наместник.
Он ничего уже не изменит.
И пусть воздаст запоздалой местью, -
Из лап креста не сорвется смертник.
*(примечание): Согласно Евангелию, во время казни Христа на Голгофе, римские
легионеры делили мечом Его хитон и издевались над Ним: «Царь Иудейский!
Спаситель мира!.. Ну что же, если сможешь, - сойди с креста!..».
Но один из них, во время начавшейся бури, содрогания земли, накатившей тьмы, комет,
прорезавших мрак, - услышал глас Творца из бури: «То есть Сын Мой Единственный!»,
и - уверовал.
*************************
…Под ветра гул, и кровель скрежет,
стянув в воронку небеса,
мир - в перекосьи застарелом -
ломала - через крест - гроза! *
Завеса Храмовая с треском
рвалась, как с раны рвется бинт…**
_И содрогался Храм от крена _
его фундамент был разбит!***
И, в зыбкой тягости прозренья,
вдруг цепенел легионер, -
тугой накат вселенской речи,
поймав в души дрожащий нерв…
Когда - через три дня - воскреснув,
очнулся мир от столбняка,
он перестал быть тем, чем прежде,
поймут народы и века.
*Гроза ломает основы мировоззрения языческого мира через балку креста.
** Во время казни, храмовая завеса разорвалась надвое.
*** Фундамент Второго Храма, во время грозы, раскололся.
Предзнаменования сбудутся через тридцать лет. Все, предсказанное Им и пророками
(«Плач Иеремии») - осуществится. Римские легионы осадят Иерусалим, возьмут его,
разрушат Храм, и народ иудейский будет обречен на Изгнание и Рассеяние, продлив-
-шееся две тысячи лет…
(СКОЛ)
«Славь игемона!»
- И – ге – мон …
Было такое.
Грунт был мерзл.
Где они?
Без вести.
Без имен…
«Славь игемона!»
- Мертв,
мертв,
мертв…
Афраний : Казнённые погребены
Всё выполнено, прокуратор.
Нет, не в канаве у стены, -
в пободии могилы братской!
(Пилат - Афраний)
Пилат:
-Напиток предлагали?
Афраний:
- Да, конечно. Он отказался.
Пилат:
- Кто именно? Кто именно, из трех?
Афраний:
- Простите, игемон, недосказал я.
Тот, кто в последний миг приговорен,
был крест занять разбойника Вар-раввы.
Га-Ноцри Иешуа.
Крест едва
веревками поднять успела стража,
он начал проборматывать слова,
какие-то… А после впал в забвенье.
Лишь иногда приоткрывал глаза,
как будто б в спазматичные мгновенья,
кому-то, что-то, силился сказать…
Он вел себя, поверьте мне, так странно.
Я видел многих, кто прогневал Рим.
Он улыбался рта опухшей раной,
и, кажется, еще благодарил…
Пилат:
- Кого?
Афраний:
- Не представляю, право. Извините.
Должно быть бредил в смертном мираже.
Я разобрал: - «Не надо, не вините,
вы никого за отнятую жизнь!..»
Пилат:
- А этот? _
глянул на Афрания _
Ну этот! _
с нотой раздражения _
что деньги получил от Храма.
_ Его зарезать угрожали?
Иуда… Да.
- В проклятом городе
вошло писать доносы в моду!
Он, верно, старец в корке корысти?
Афраний:
-Нет, игемон. Иуда молод.
Пилат
- Он молод? И имеет слабости?
Афраний:
- Одну лишь , - склонен он к стяжательству.
Пилат:
-Ну да не в этом дело.
Главное _
его зарезать угрожали!
Я даже слышал будто б вроде бы,
кошель с полученною суммой,
первосвященнику подбросили.
Подбросят… Бродят пересуды…
Какие слухи в этом городе
всех будоражат и смущают!
_ Кошель объемистый и кожаный,
причем, с нетронутой печатью.
Да, говорят, еще с запискою,
с невероятно дерзким текстом, -
мол, возвращаем за убитого,
вам эти проклятые деньги!
Скандал!..скандал!
- Какая паника,
охватит ведомство Каифы!
Но, впрочем, мне, Афраний, кажется,
ответ их будет чуть наивен:
- «Какие деньги?
- Не выплачивал
Храм никому ни малой драхмы!..»
Прекрасно!
А, по сути, главное,
что нет претензий к римской власти.
И будут деньги эти в целости.
Нет объяснения такому!
- Да, кстати, вы, Афраний, ценитесь
мной крайне в службе поисковой.
Да, повторяю, очень ценитесь
вы, как знаток условий местных.
- О службе вашей будет Цезарю
доложено всенепременно!
Возьмите перстень, в знак симпатии,
и уважения к заслугам.
А этот?.. Ну?..
- Опять из памяти
то имя выпадает глухо…
Ах да, Иуда… От мигрени вот,
их имена не лезут в голову…
Вы представляете - зарезали! -
Уж вы, Афраний, позабодтесь,
порядок в варварской окраине,
поддерживать во славу Рима.
Вас жду по окончаньи праздника,
с докладом. Не люблю сюрпризов.
Чуть не забыл! Я стал рассеянным.
Всему виной - гемикрания.
Кошель примите.
С донесением
я жду вас здесь в любое время.
Афраний:
- Вы, без сомнения, как прежде,
в догадках правы, прокуратор.
_ Так, все- таки, его зарежут?
Пилат:
- Ступайте, славный мой Афраний.
Желаю доброго пути.
Уже заканчивается праздник.
Иуду - надобно спасти.
(«Лит.Азерб.»90)
Человекобога распяли убого.
Вогнали чуть позже копье ему в бок.
- Кому ни вручи полномочия Бога,
не примет креста, так как насквозь убог..
Не в том Его сила – восторги умерьте! –
Что брел по дорогам, творя чудеса..
- Умея отряхивать мертвых от смерти,
сумел заглянуть ей с Распятья в глаза.
«Что делаешь – делай…» . Предательским потом
монеты в трагической вспрели горсти…*
- Кто, слыша их скрежет, не будучи Богом,
интимно такое мог произнести?
В толпе клокотала и пошлость, и похоть,
Голгофа тянулась на цыпочках вверх!
- Скажите, могли бы вы, будучи Богом,
отмучиться, как рядовой человек?
*(монеты в трагической вспрели горсти…)
«Что делаешь – делай скорее» - Фраза Иисуса, обращенная к Иуде
за столом Тайной Вечери...
Существует несколько версий предательства Иуды.
Корыстолюбие – самая неубедительная из них.
Эту тему развивают и Леонид Андреев в своей вещи «Иуда Искариот», и Борхес _
«Три версии предательства Иуды».
Но наиболее полно она отражена в работе Александра Меня «Сын Человеческий».
Пилат – И все люди добры?
Иешуа – Да, игемон.
М.Булгаков / «Мастер и Маргарита» /
«Люди – добры…» - Юродивый
дернул запястьем пробитым,
словно сметая в сторону
схемы риторик стоиков.
Фразы наоборотные –
зла и добра пародии.
Метят летальной пробую
Истину две дыры…
Только один юродивый
в лапы распятья брошенный,
дернув запястья крошевом,
с предгрозовой Горы,
предан людской породою,
спекшихся губ коростою,
произнесет короткое:
«Братья мои – добры!..»
(СКОЛ)
Нетрудно отрыть увлажнившийся грунт,
но на плечи тело взгорбя,
я,может быть,сам себе попросту вру,
поскольку я жив _ за Тебя.
(СКОЛ)
Магдалина, Магдалина,
не нашедшая Христа,
ночью, как колодец длинной,
в воду бросилась с моста…
А другая, сжав руками,
замусоленный билет,
первой в Бога бросит камень,
первой им завалит склеп.
Часть 5 МАРГАРИТА
« В руках она несла какие-то болезненные, отвратительно-желтые цветы… »
« Позже она призналась, что не найди она в тот вечер Мастера… »
М. Булгаков « Мастер и Маргарита »
Хотелось ей
в обыденности мистерии.
Потерянно,
по крену недель истерии,
к падению,
наощупь брела сомнамбулой,
в цветение,
в разбрызганность прудной накипи…
(Дрожание кружения звездной феерии –
заржавленным, всплывающий шлейф Офелии..)
..Тянули улицы
свои горловины узкие, -
задыхались,
перехваченные тупиками…
Вечер зачах
в летаргической спячке,
серый,
свинцово-промозглый .
Всхлипнуть хотелось ей по-ребячьи ,
в букетик мимозы…
А глаза оставались сухи.
(Странный, тревожаще-желтый цвет).
- Цветы мои нравятся?
- Нет!
Бросила в сумерки.
(Начало. Аккорды ступенек звучали…)
В келье полуподвала
солнце билось
на стеклах колко…
Очевидец? Предтеча?
А ты опять становилась девчонкой…
Где-то там, в Иудее,
уже причитала во весь голос,
и распахивало солнце
над Голгофой
подсолнух свой черный!..
Но ты еще ни о чем
не знала пока что, _
в лоскутья платка Вероники *
вшивала шуршанье шелка,
а город, упершись в наледь,
столбы фонарей раскачивал,
и глотками все подъездов
выл вьюгу умалишенно!..
(Полуподвальные комнаты, бледные известково,
тянут под брюхом города первые катакомбы…)**
А в Иудее тени,
уже загустев, пожухли,
и стали рыхлы,
как воспалень век Пилата.
Их комья – помнишь? –
по стенам метались жутко,
как крылья, или,
как клочья больных халатов…***
Утром, снега наждак у порога, хрустнул предсмертно…
(примечание):
*
Согласно Евангелию, к Спасителю, несущему крест на Голгофу, из толпы вышла женщина – звали ее Вероника – и отерла Его лик платом. Лицо отпечаталось на том платке / плат Вероники /
/ Иероним Босх – « Несение креста » /
Маргарита вшивает жетой, мимозной нитью, букву « М »в черную, шелковую шапочку Мастера
** ( …первые катакомбы) - катакомбы первых христиан эпохи заката Рима. Первые полу-
-подвалы Мастеров…
*** «Капричос» Гойи - «Сон разума плодит чудовищ».( Тема продолжена в Части Шестой
(МАСТЕР) в главах «КАРАТЕЛЬНАЯ МЕДИЦИНА».
Пол-года провала… Не существовала..
Тайком обгоревшее строк целовала.
Пол-года _ как голый, безлиственный остов.
Пол-года _ как насыпь живого погоста…
СОН МАРГАРИТЫ
Этот сон обвисал
застарелой трясиною, _
надвигался,
в пейзаж безнадежности вдавленный,
мертвый дом,
заслоненный скелетом-осиною,
что скрипя голосила,
тоскуя удавленным.
Ближе, ближе,
сквозь воздуха сизую затвердень,
сквозь басовую ноту
органной агонии,
он, сутулясь,
в дверной, покосившейся затеми,
толи звал,
толи напрочь прощался покойником…
Проснувшись, всплакнула…
А после,
нашла полуобгорелый лист
с его почерком: _
«Зубчатой бахромой почерни
стерт был Ершалаим начисто…» *
*(примечание):
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город...» .
Выше, в главах « Голгофа » (Часть Четвертая) было:
«…Но уже высота,
передернувшись сеткой конвульсий,
заклубилась, осев.
Залохматясь грохочущей тьмой,
молний рванные швы,
затянув гальванический узел,
захлестнули петлей
белизну Ершалаимских домов.
Зубчатой бахромой почерни,
стерт был Ершалаим начисто…»
Черная кромка давней грозы, накрывшей Ершалаим в час казни,
смыкается с обуглившейся кромкой золы листа рукописи Мастера,
сохранившегося у Маргариты.
« Вчера » и « Сегодня », « здесь » и « там » смыкаются на этой
угольной кромке…
*****************
В мозгу запульсировало
чаще и чаще,
какое-то синее,
чище и чище,
наполнивши
невыносимостью счастья: _
« Сегодня что-то случится,
случится!… »
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город...».
/ отрывок с листа полуобгоревшей рукописи Мастера, оставшейся у Маргариты /
« Маргарита Николаевна установила на трехстворчатом зеркале фотографию и просидела так около часа, держа на коленях испорченную огнем тетрадь »
« Тогда, прошу тебя, отпусти меня, дай наконец свободу жить, дышать воздухом…»
(...)Нет, ты уйди из моей памяти, тогда я стану свободна ».
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
ЗАЗЕРКАЛЬЕ
..Как дверь в ирреальность пространства,
вглубь зеркала установи
его фотографию, лист из тетради,
и имя его назови.
Тогда-то, быть может, из дальних пределов,
как странной пульсации рябь,
он встанет на миг, отраженною тенью,
в уже невозвратных дверях.
И так же бездомно и дымчато канет,
за слой амальгамы скользя…
- Уйди, Маргарита! Не трожь зазеркалья!
Тебе в зазеркалье – нельзя.
У памяти есть забытые каморки,
там тьма, что не видно – ни зги!
« Нахлынула бездна Средиземноморья … », *
Ты лист тот, и фото – сожги!
Пусть спазм перехватит, мгновением, горло,
« В клубленьи клокочущей тьмы… » , *
и строчка за строчкой, обуглится город,
меж пальцев, за край бахромы…
Как захлест плаща прокуратора Рима
по красным гардинам сквозняк…
-Тебе в зазеркалье нельзя, Маргарита,
раз больше не стало меня.
(*) _ интерпретация фраз из романа.
СТРАННАЯ ВСТРЕЧА
День начался как-то странно.
Будоражили слухи,
будто бы голову чью-то украли…
Дико!
Должно быть – враки.
На той же скамье сидела, где раньше – оба.
Боль в голове гудела, сжимаясь ободом…
Пронизывала мозг все явственней,
слова нанизав на нить:
« Душу бы продала дьяволу,
лишь бы узнать - что с ним!..»
И боль родила запальчиво
всплеск женского мятежа: _
« А умер – ушел бы из памяти,
и дал бы жить и дышать! »
А тут еще,
тащилась процессия навстречу,
скорбно-официозная,
и чем-то смущенная вроде.
Подумала, рассеянно-невзначай:
« Кого же это хоронят?..»
Голос из-за плеча:
- Редактора Берлиоза.
Напротив,
мерзкий такой,
с бельмом на глазу ,
в нагрудном кармане куриная косточка,
субъект подозрительный,
желтозуб,
сидел, ухмыляясь ,
(О, Господи !..)
- Изволите видеть, несут покойника,
литбратьей редакторских подпевал,
понуро идут, опустивши голову,
гадая: - « где же его голова? »
Сегодня с утра, при толпе народу,
в обильи венков и перлов,
представьте - сперли ее из гроба -
до ужаса ловко сперли!
- А нет ли там критика Латунского?
- Латунского?
Как же, вон он,
возвел в небеса очи.
- Этот, похожий на пастора?
Тусклый?
- На пастора?
Оч-чень!..
Пылинку щелчком отряхнувши с лацкана,
оскалил улыбки кривую жуть:
- Вы, как я вижу, его ненавидете?
- Я еще кой-кого ненавижу.
- Да уж конечно, Маргарита Николаевна!
- Так вы меня знаете?
Тот без слов,
словно продолжая флирт,
сорвал с шевелюры свой котелок,
и взял его на отлет.
- А я вас не знаю ! -
резко и сухо,
сказала, лицо отвернувши в тень.
А странный субъект,
наклонившись к уху:
- Я к вам, между прочим, послан по дельцу !
Гнусавил сально:
- Скажу Вам вот что, -
в Москве наиобоятельнейший иностранец!..
- Так вы, оказывается, и сводник?
- Дура!
- Сволочь!
- Ну так и пропадайте же со своей тетрадью!
И в спину декламировать начал,
словно читая с листа разборчивого:
- « Зубчатой бахромой почерни
стерт был Ершалаим начисто… » *
С утра разбирайте страниц неоконченность,
проснувшись от рези сердечных колик,
и снова, и снова, в душевной агонии,
просите его, чтоб оставил в покое!
Живите, в твердеющем боли панцире,
тайком листы его вороша,
просите, чтобы ушел из памяти,
и дал бы снова жить и дышать!..
Вернулась. Села.
Как-то сразу сникшая.
Висок испульсировала жилка…
- Откуда вы знаете?
Что с ним?
И тише:
- Жив ли?..
- Жив.
- Слава Богу!
(поморщился почему-то)
- Какая с бабами мука!
Послали бы Бегемота.
… Видите коробочку с кремом?
Вечером, разоблачившись донага,
обмажтесь пахучей прелью,
и в десять, ровно, ждите звонка…
Отдал крем… И, растворясь, отбыл.
КРЕМ АЗАЗЕЛЛО
Десять часов.
Пригоршни мази бесовской,
студено-терпкой ,
втирала в упругость тела.
Помолодела.
Став воздуха невесомей,
Смеясь по-детски,
Глотала ночную темень.
Свесилась, голая.
По дорожке
Брел бухгалтер формации социалистической.
Обмер дрожмя,
Глаза скользкие выкатив,
Рожу вскинул апоплексическую.
- Добрый вечер, Семен Никифорович!
(бухнул портфель бюрократных смет),
Право, чего ж вы молчите, кисните,
Вы же, решительно, джентльмен!
….Вбежала служанка.
Наташа.
Взвизгнула!
Глазами расплавленными
Крем углядела издали –
- Ах, Маргарита Николаевна!..
Звонок !
- Азазелло, милый!..
(понравилось, видимо)
- Летите мигом.
Добавьте: «Невидима» !
*****************
Тебя уж не остановить!
Царапаешь слова… *
Каскадом звуковым навис,
И рухнул в брызги вальс!
На рамы желтом витраже,
На миг застыв нагой,
Соскальзываешь в вираже
Валькирий и стихов…
Тебя глазеет идиот,
Ворвавшейся в весну .
Вальс – гениальный виртуоз –
Взбивал волос копну! ..
• *«Я стала ведьмой от горя и бедствий…» - из прощальной
• записки Маргариты мужу.
ПОЛЕТ
Валькирией стала. Влет воздух порола.
Глядела сквозь ставни людские уродства.
И, вырулив щетку из русла Арбата,
По стекольным щекам хлестала набатом!
Кружилась. Крушила, от злости косея,
Снобизм пустозвонства, хрусталь фарисейства!..
Латунский отсутствовал, занятый где-то, -
Вне нормы работал парнасскою девкой,
Ах да, панихида была в этот вечер,
Ему б Берлиозу огромную свечку! -
Но так как сия протекала гражданской,
Покойник обрядов навряд ли дождался б.
Квартира затоплена. «Рёниш» в обломках.
У пары Амуров отбиты головки.
На пару костюмов налиты чернила..
- А, в сущности, разве хоть что изменилось?
Плеть обух не в силах!... Как бы не хотелось!..
Ночь окна гасила. Ты дальше летела…
* (примечание): Далее идет глава «ВЕЛИКИЙ БАЛ ПОЛНОЛУНИЯ».
Хочу заметить, что помимо булгаковских персонажей, я ввел на Бал: Ницше, Фрейда,
Кафку, Достоевского, Гоголя, Бодлера, Артюра Рембо, Альбера Камю…
Все они, как мне кажется, вполне достойны этого приглашения.
ВЕЛИКИЙ БАЛ ПОЛНОЛУНИЯ
А после был Бал,
где ты _
его черная королева _
всем грешным губам,
к лобзанью дала колено,
и шли поколенья
по самой длинной из лестниц _
насытить томленье,
расставшись с загробной плесенью…
..Преисподняя тянет лестницу,
прах отрыгивает изо рта _
комья тления, плотью лепятся _
Фраков панцири. Нагота.
Кости с грохотом рвутся с виселиц,
хрустко бьется гробов труха…
_В Полнолуние нынче вызваны,
преуспевшие во грехах!
(Коровьев- Фагот представляет):
_ Моя королева!
Слева,
обратите внимание,
госпожа Тофана,
с удавкой на шее, _
благодетельствовала
неаполитанкам намаявшимся
избавиться
от надоевших мужей.
Давала склянку _
вылить в суп им _
супов тех
качество улучшая.
Мужей-рогоносцев
валило в судорогах,
проблемы брачные
разрешая.
(Увы, королева, случиться может,
не правда ли? - вдруг - и разлюбишь мужа!)
******************
Милый проказник.
С воображением !
Семнадцати-то
не набрав годов,
любви в крови
расстравив брожение,
невесту продал
в публичный дом!
******************
О, эта особа не лишена
особого артистизма,_
салон элегантный держала она,
вбуравив «глазок» для стриптиза.
Вдоль бедер
скольженье брюссельских кружев,
и грудь обнажал их
батиста лоск…
_ Мужчины за стенкой
кусали губы
при виде
спускаемых панталон!
Вы шутите, донна? Вполне естественно,
женщины знали. Все до единой.
********************
Этот _ алхимик
и чернокнижник.
Ему удалась,
замечу кстати,
при помощи нашей,
в глубины вникнув,
грань философического кристалла.
********************
Философ из Кеннинсберга.
Профессор Кант.
Исследователь
Бытия Божественного.
Рассудок его
до того лукав _
все пять доказательств
порушил торжественно!
Ну в Бога _
не верует человек _
чего ж продолжать,
казалось бы?!
Так нет же! _
блистательно опроверг
себя,
« шестым доказательством» !
******************
(Фридрих Ницше)
_ Мы рады вас видеть более чем, _
мир помнит ваши идеи !
(Философ, выдавший Богу
о смерти свидетельство).
(..Под всхлипы арф, агонию органов, *
с осевших в грунт Олимпов и Голгоф.,
нисходят боги ватными ногами,
в сгущающихся сумерках богов…
За шагом шаг, плетутся вереницей,
впав в детство, вниз бредут полуглухи,
бредут, брюзжа о «юберменше» Ницше,
невнятным шамком - просто старики…) *
Густоусый австриец _
родоначальник идеи арийской _
талантлив необыкновенно!
В психушке,помнится, раза три,
упрямо вскрывал себе вены…
И мелко подрагивала голова,
и губы - в натекших сгустках -
пытались невнятно расшифровать
пророчества Заратустры!
Он постигал глумливый шепот бесов,
отекший мозг прозреньями знобя,
забыв, что если вглядываться в бездну,
то бездна _ станет вглядываться в тебя!
И, вместо слов, он пускал пузыри
безвольно-обмякшим ртом…
О Боге он больше не говорил,
привязан, лежал пластом.
И нем был грядущий сверхчеловек,
изживший всех чувств изъяны.
Лежал он, раскинув ладони вверх _
у неба просил подаянья.
Лишь влажно густела в его глазах,
выдавливаясь из под век,
тягучая, старческая слеза,
отчаянья сверхчеловека!
Вы знаете, так бывает,
когда истрепались нервы.
_«Все то, что не убивает,
нас делает лишь сильнее»? *
Да, вы угадали, _
Ницше _
скончавшийся в психбольнице.
Дражайшая донна, скажу я вам,
как необыкновенно тонкой женщине,_
не все сумасшедшие, одержимы дьяволом.
И не все _ одержимые им _ сумасшедшие.
ОТЧУЖДЕНИЕ(как бы завершение темы Ницше)
Бог не внимал моим молитвам,
Бог знать не знал мои кощунства,
Бог не ловил меня с поличным,
Создатель - не являл мне чуда...
И я - сплав духа с плотской болью -
осознавал, греховно-веско:
Творец с твореньем - вечно пОразнь,
чтобы друг-друга не коверкать.
******************
(Зигмунд Фрейд)
А вот, королева _
«венский мудрец».
Профессор,
мы польщены!
_Титан, - -
упразднивший понятье «грех»,
а, стало быть,
и _ «вины».
********************
(Альбер Камю)
_Камю. Вечный путаник
и знаток
экзистенциальных тем : _
И нечего Страшных вам ждать Судов _
объявлены каждый день!
Вы ищете в небе поводыря,
в отдушины дней забившись?
_ Насколько реальна реальность впрямь,
проверьте самоубийством!*
Прыжок в неизвестность?
Прыжок в ничто ?
С реальным несовпаденье!
_Камю. Вечный путанник
и знаток
экзистенциальных тем…
*Есть только одна серьезная проблема - писал Камю, - проблема самоубийства.
Решить, стоит или не стоит жизнь, того чтобы жить, -значит
дать ответ на основной вопрос философии.
********************
(Достоевский)
Ах, Федор Михайлович,
ваш недуг
от пристальных взглядов в бездну.
Вспороли нутро
человечьих душ, _
а там угнездились бесы!
Вы выдрали, комом,
из затхлых прорв,
до жути невыносимо,
зло,
намертво сросшееся с добром,
в припадке эпелепсии!
И, если мессия
в сей мир придет, _
утишить
людские страсти, _
людьми наречется,
как «идиот»,
и будет повторно распят!
Поверьте,
людей не новы грехи.
Гордыня _
всего пронзительней _
Сначала
обрушивает ветряки,
а после _
творит Инквизитора.*
********************
(госпожа Минкина)
Глядите-ка, Минкина-госпожа!
Зарезана горничной,как ни жаль.
Сама крепостная, в недавнем прошлом,
имела слабость нелепую _
калила щипцы для завивки волос _
горничным лица калечить.
Такая завивка локонов
и в нашем реестре редкостна.
Конечно ж, в таких условиях,
непременно зарежут!
************************
(Шарль Бодлер. сб. стихов "Цветы Зла")
Нежней, королева! _
Мы рады, Шарль!
Вы вплющить один смогли
бутонов томлений
влекущий шарм
в моллюсковых
губ полип.
Цветы экзальтаций!
тоски гибрид!
селекция плоти
с тлением!
_ Пульсируют
сизые пузыри,
болезненностью
обплеснившись…
Сквозь вязкую зацветь
стоячих Лет,
сочится,
греховно-влажный,
насекомоядный
пучок стеблей,
в гниения
сладострастьи !
Ах лепесток, с налетом тонкой гнили,
чей слой томленья легок и пушист,
а запах тленья отдает ванилью,
как запах разложения души!
***********************
(Артюр Рембо. сб. стихов "Сезон в преисподней)
А вот завсегдатай наш,
в некотором роде.
_Метафор без-образных
слыша зов,
еще при жизни,
провел курортником,
в экстазах
у нас не один сезон!
**************************
(Франц Кафка. новелла "Верхом на ведре")
Въезжает в вечность на ведре,
на угля выскобленной кадке.
Каморку _ решето прорех _
не утеплить прогорклой паклей.
Провал ведра его, как нуль, _
фигура с выскобленным днищем,
что умудряется сглотнуть
любой объем отчаянья нищих!
Январь хрустит на позвонках
околевающих сосулек…
_Как он выклянчивал пол-совка
сгрести в убогую посуду!
Горсть третьесортного угля,
кус завалявшегося кокса…
_ Как ты застуженно земля
нули орбит заносишь в космос!
Вселенной нулевая брешь
затягивает черной дыркой.
_ Въезжает в вечность на ведре,
в нимб гуманизма вмерзши льдышкой…
**************************
_Гоголь,
Николай Васильич _
смакует гротеска обличья…
Первый сюрреалист России ! -
увы, страдавший некрофилией.
..Стоит за конторкой,
и держит перо,
и держит перо на весу, _
и в воздухе гладит пером бедро _
русалочью всю красу!
И страшно, и сладко,
и ком во рту,
дрожит возбужденный нерв!
_ Он панночки умершей наготу
несет на своей спине!
Он будет оглаживать плоть греха
под мечущейся свечой-
и как-же лодыжка ее хрупка,
толкает его в плечо!
Он чует иззябшим своим нутром
ожившие миражи _
ведь все, что творило его перо,
из строк выдиралось в жизнь!
И, словно ожившая,чуть влажна,
вишневая мякоть губ,
и кожи усопшая белизна
разгладит паралич скул...
Кошмары забродят в его крови,
пойдут сединой висков...
_ И тяжкое веко поднимет Вий
над обморочным зрачком.
А бесы куражатся,
кровь сосут,
как пиявки у лекарей…
Он чувствует _ заживо понесут,
его за могильный крен!
И плещет русалочий, гибкий хвост,
в озерный и гиблый май…
_ Из детства церковный, пахучий воск,
поминками свел с ума ! *
И станет совсем уж невмоготу,
когда из-под век слеза,
проступит сквозь мертвою дурноту,
в оживших на миг глазах!
И страшно, и пьяно,
и ком во рту,
и судорога так сладка!
_ Вновь панночки умершей наготу
ласкает его рука…
*********************
(В петербургском, больничном логове,
головою больною брит,
посоветовавшись с болонкою,
вдруг безумец решит, что _ принц.
В небо низкое и отекшее
и простуженное до дна,
надо мною, убит потемками,
умирая, скрипит фонарь...)
*Исследование Владимирым Набокобым жизни и творчества Гоголя.
Детство Гоголя. Смерть отца. Деспотичная мать,часто водившая ребенка на похороны...
**********************
(Шомберг)
Браво изобретателю контрапункта!
Браво, маэстро,
браво!
_Его мозжечок
гениально путала
«бледная Эсмеральда».
Талантлив был жизни его мотив,
но все же _
не идеален.
Приходится, знаете ли,
платить
за ложную
гениальность…
*************************
Это _ Нерон.
Любитель пения.
Это _ Малюта Скуратов.
На практике вывели,
что империи
цементируют страхом.
Становится грустно,
дражайшая донна, _
Истории кесари,
главари…
_ Их власти объем,
незначимой толикой,
не может быть с нашим
соизмерим!
************************************
(вступает тема Фриды)
Скучная женщина.
Без достоинств.
Одержима дурацкой манией _
ко всем пристает
со своей историей.
Случай, можно сказать, _
домашний.
Кафе там…
хозяин…
подвальный склад…
иль что-то
в подобном роде…
Ну, в сроки,
естественно,
родила,
как долженствует
в природе.
История
слишком уж не нова, _
банальнейшая история !
_ Платок ей
приказано подавать,
с рассветом,
к ночному столику..
_ Платок?
_ Платочек, Ваше Величество.
Рожениц этих,
поди пойми!
Судили.
Призналась без околичностей,
что, видите ли, _
«было нечем кормить».
_ А как же хозяин?..тот самый.. который?…
_ Причем здесь хозяин,
дражайшая донна?
Винить хозяина _
это абсурд!
Не он же младенца
душил ладонью,
а после его
закопал в лесу.
************************
Голос: - «Милосердия ! Окоченевшее тельце,
задохнувшегося в посиненьи младенца..»
Хор: - «Милосердие ведьмы умерь, Маргарита!
Не упорствуй. Опомнись. Ну что тебе в том,
что какая то, смертная грешница Фрида,
в рот забила младенцу удушья платок?»
(ниже тема Фриды будет продолжена)
*************************
(сцена с головой Берлиоза)
Воланд: - Михаил Александрович - веки на отсеченной голове дрогнули и открылись
полные страдания глаза(…)
«Итак,все сбылось, не правда-ли?(…) живу я в вашей квартире(…)
_ Михаил Александрович!
На блюде подпрыгнула голова…
_ В предтечи эры рационализации
вы можете смело претендовать!
Из множества философских систем,
приверженец
поздних классиков,
где суть человечья _
каркас костей,
обтянутый протоплазмою.
Что яма,
червивой топырью губ,
вспотрошенным чревом ноя,
смакует
протухшего мяса кус,
изжевывая
перегноем…
Бесспорно,
теория здесь права,
все сводится
к разложенью.
Однако,
милейшая голова, _
вы в роли
опроверженья!
Ваш корпус покоится,
вздут и бренн,
притом, согласитесь, странно,
что вы умудряетесь
лицезреть,
фантомом,
сие собранье.
«В чем Истина?» _
как бы спросил Пилат.
Он дока до парадоксов.
Доказывать
не меньший у вас талант
мое неправдоподобье!
Мне ваш симпатичен
матарьялизм,
и трезвость пропагандиста.
Но вот _
по свидетельству многих лиц _
живу я у вас в квартире.
Поверьте, дражайший,
мне крайне жаль
сие обрывать знакомство.
Но ваша
расплывчатость миража,
в реальности _
незаконна!
Прощайте,
любезнейший мой педант,
Вы _
точно актер без роли…
Мне будет вас,
право же, не хватать
на наших собраньях прочих.
Цитировать
несколько мне претит: _
«Любому воздам по вере».*
Но вам,
обаятельный эрудит,
в ничто отворились двери !
…Залы косят предгрозья сполохи.
Гул!.. В двенадцатикратный бой,
полночь мерно качает колокол,
прахом тел обсыпая пол…
«Тут в мозгу у Берлиоза кто-то отчаянно крикнул _ «Неужели!!». Еще раз и в послед
-ний раз мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, а затем стало темно».
(сцена сголовой Берлиоза) (ретроспектива)
ШЕСТОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Голос:
Господь того не приведи _
визг тормозов незабываем!
Был некий скептик-эрудит
гильотинирован трамваем.
Хор:
«Неужели, неужели?!.»,
успеваем мы подумать,
когда, свертывая шеи,
жизнь высвобождает души…
Голос:
Редакторская голова _
футляр критических заметок _
подпрыгивала «раз-и-два…»,
катясь к небытию предмета..
Хор:
«Неужели же?!.» _ Мгновенье
запоздалых постижений!
Глаз,набрякши из под века,
вспорот шрифтом _ «Неужели?!.»
Голос:
Поправ обычьи и права,
как не напрыгавшись по шпалам,
редакторская голова
самостоятельно пропала!
Хор:
Шестое доказательство.
Гляди писака под ноги!
_Смертельною касательной,
рельс сизо хватит по горлу…
Голос:
Хотя к чему словесный блуд?
Так к сути мы придем едва ли..
Покойник был весьма неглуп,
что не страхует от трамваев.
Хор:
Шестое доказательство
фатально доказуемо,
не постулатов заумью _
свершившимися судьбами..
(окончание темы Фриды)
Воланд: - «Что ж, праздничную ночь иногда принято затягивать...
М.Булгаков «Мастер и Маргарита»
Все еще _ полночь, полночь, полночь…
Воланд: - Ну что ж, дражайшая моя королева,
окончен Бал, и пора за стол.
Особых ко мне пожеланий нет ли?
Маргарита: - Перестаньте Фриде подавать платок!
Хор: «Пусть воздается здесь отмщенье,
то, что положено в аду!»
Воланд: - «Заткните тряпками все щели,
чтоб милосердия не вдуть!»
Хор: « Но к низшим областям отчаянья,
в спираль Инферновых витков,
затягивает, всепрощеньем,
ток милосердных сквозняков!»
Голос: «Милосердия! Окоченевшее тельце..
Маргарита. Заступница. Аве Мария!..»
« Вот только выберусь отсюда и утоплюсь…» _ подумала Маргарита.
(М.Булгаков "Мастер и Маргарита")
..Полночь, русалочьи оголившаяся,
полыньи окон затянет выхолодью.
Свечи, епитимью молитвенную,
отстаивают на лунной исповеди…
Или, как лилии, стеблей истонченностью,
льются и липнут к лику утопленницы…
Офелия…Летаргия…А пруд, распахнув круги,
вцелует точки тугие в ложбинку босой ноги…
Слепок следа на глине _ тоже лилия…
«Прощайте, мессир..» _ Голос слаб. Спокоен.
А следом ударило в гулкость ниш: -
«Верните мне моего любовника!», _
наотмашь свечей разметавши нимб!
Вот он. Отчетлив _ до рези.
Словно блаженный кисти Эль-Греко.*
Воланд: - «Да, его хорошо отделали».*
Воланд: - Откуда вы?
Мастер: - Из Дома Скорби.
Воланд: О чем роман?
Мастер: - О Понтии Пилате.
Воланд: - Покажите рукопись.
Мастер: К сожалению,я не могу этого сделать. Я сжег ее в печи.
Воланд: - Неправда. Рукописи не горят.
« И, узнавши, простонала : - Ты, ты, ты!..»
«Мастер: У меня опять начались галлюционации…»
Маргарита:
И, узнавши, простонала: -
«Ты, ты, ты!..»
В плеске галлюционаций _
зыбь мечты…
Мастер:
В зыби галлюционаций _
вывих чувств.
_Уходи,Марго, не надо,
не хочу!
Я ведь знаю _ только мнишься
мне в мозгу…
Я в халат одет больничный..
Не могу!
Путанно-невыносимы,
явь и сон.
Ватный палец амнезии
вмят в висок…
Вглубь зрачка _ багровый проблеск!_
Плащ шуршит…
Мой зрачок наоборотен
в срыв души.
Мне ненавистны прозренья
и слова!
Безвозвратны повторенья, _
пуст подвал…
И к чему неузнаванья
воскрешать?
Жизнь окончилась в подвальных
миражах…
Маргарита:
Я смогла зазор мгновений
расчленить,
чтоб дурную достоверность
отменить!
Я сумела, ставши ведьмой,
их разъять,
чтобы сон о сокровенном
ожил в явь!
Чтоб воскреснуть и проснуться
в жизнь души!
_Нам уже не разминутья
в миражи.
Мастер:
..Словно молот по металлу,
словно залп,
дробно в мозг прогрохотала
та гроза !
И метались листьев струпья,
став золой…
Темь заламывала руки
из углов!
А теперь в окне лишь мутный
лунный диск…
Ты меня, Марго, не мучай _
уходи!
Вся душа _ ошметки боли _
Нет души.
Ни желаний, ни свободы, _
миражи !
Ничего уж не случится,
лишь _ мигрень.
Да, порой, в окно стучится
та сирень…
Бьет в стекло полуподвала,
чтоб свечу,
ты б, как раньше, задувала…
_ Не хочу!
Та гроза прогрохотала
в этот куст !
У меня во рту, металлом,
брома вкус…
Заперт в доме желтой скорби,
так устал!
_ Подступает к горлу комом
дурнота…
Трутся в воспаленном мозге,
въевшись в мозг,
едко коконы-мимозы,
точно моль!
И шуршат, и разъедают
мозг в труху…
_ Не хочу, Марго, мечтать я,
не могу!
От оконной от решетки
есть ключи.
_ Только рукописи сжег я
сам в печи…
Есть ключи, но вряд ли смогут
те ключи,
от болезни, от мимозной,
излечить.
Мир ужался до палаты
(боль в висок!..),
_ Мне ненавистен Пилата
лунный сон!
Я теперь не тот, что прежде, _
в горле _ ком.
Но опять тобою брежу
я, Марго!
Ни к чему теперь страницы
ворошить.
_ Ты, Марго, мне просто снишься,
как и жизнь…
Маргарита:
Я всю ночь тряслась нагая,
дрожью плеч,
чтоб тебя, из зазеркалья,
в жизнь извлечь!
В каждом выстуженном нерве
бил озноб!
И от боли цепенели
пальцы ног…
Тяжко шея под короной
затекла…
Я ушла к иной природе _
вглубь стекла,
всех зеркал раздвинув двери
за края.
Ты не веришь, ты не веришь?
Это _ я!
Во вселенной инфернальной
я жила.
Я теперь насквозь иная,
в зеркалах!
Пусть не ради, пусть не ради
наших встреч, _
чтоб сгоревшие тетради
уберечь !
Пусть стучат твои мигрени
в голове, _
ниже ты своих прозрений, _
маловер !
Как пронзительно-подробно
встал нисан, _
А в листы твоих пророчеств
бьет гроза!..
Это больше, чем любовный
наш роман!
_ Страх стряхни с души ,и вспомни
прошлый май.
..Я сменила всю природу,
все углы, _
ради воскрешенья строчек
из золы!
Чтоб дождаться отреченья?
Ты _ не ты !
Значат больше, чем влеченье,
те листы.
Ах как рано поседела
голова!
_ Помнишь, мы сбежать хотели
в наш подвал?
Маргарита - Воланду:
Этот человек, он _ Мастер.
Вот _ глаза!
Волю к жизни изломали
год назад…
Ах как трудно подниматься
здесь с колен!
Выжег душу _ не роман он _
до углей.
Он чугунной кочергою
бил тетрадь,
чтоб, коростой, над Голгофой
хрустнул мрак!
Видел захлест багряницы
на плаще,
а потом _ добил страницы,
и _ исчез!
В мозг его прогрохотала
та гроза,
чтобы выжглись, как металлом,
в слепь глаза!
Вы же видите как сникла
голова…
_ Вы, мессир, его верните
в наш подвал.
..Я давала обещанья _
не сбылись…
Время выжгло беспощадно
каждый лист!
Каждый лист обуглен тьмою
той ночи, _
захлест Средиземноморья, _
жар печи!
Я читала, я касалась
этих глав !
Мне, порою, снился всадник,
тот _ Пилат.
Издыхала, точно Левий,
в смертный зной!
_ Упиваюсь бесполезно
той виной…
Если тело снова нужно
обнажить, _
буду ночью полнолунной
ворожить.
Ради этого сменила
естество.
_ Вы, мессир, его верните,
для _ него!
Снова стану королевой
черных месс,
чтоб в ложбинке подколенной
стыла смерть.
Буду сумрачною чашей
ворожить,
чтоб обратно воплощалась
смерть _ на жизнь!
..Видел захлест багряницы
на плаще..
_ Он в халат одет больничный,
он _ исчез!
Индивеет в зимних нитях
голова…
_ Вы, мессир, его верните
вновь в слова!
Часть 6 ГЛАВЫ «МАСТЕР»
«В руках она несла какие-то отвратительные, болезненные цветы»
Нехороший цвет ..»
Мигают в воспалённом мозге,
до – неизбывности – больны,
невыразимые мимозы,
неизлечимой желтизны.
Несёшь,сквозь анилин пространства
проулков гулкой долготы,
разбрызгивая пульса гравий,
сомнабулически цветы…
МИМОЗЫ
Мимозы, мимозы, мимозы!
Ваш цвет и ваш фетр нехорош!
-Как желтым тампоном по мозгу
проводит пушистая дрожь…
Я знаю, я верю в приметы
пушистых разлук желтизны.
мимозные коконы – метки –
на желтой известке стены. *
Мгновенно ,недоговоримо,
подкатывает к горлу комок!
-Зачем ты несешь, Маргарита,
не розы, а россыпь мимоз?!
И позже, февральским морозом,
где мир загипсован в снегу,
в глазах фонари, как мимозы,
у черных, чугунных фигур!
Мотается ветер и воет,
трамваи скрипят и визжат…
-Душа под мимозным конвоем
несёт отмороженный шаг!
Я в доме, где жёлтые вскрики,
где воздух наркозом промозгл…
-Зачем ты несла,Маргарита,
не розы, а россыпь мимоз?
* «на жетой известке стены) - Дом Скорби, или «желтый дом». Их обычно
выкрашивали в жетый цвет.
СКОРБНЫЙ ДОМ
«К счастью, я уже - неизлечим…»
ТЕМА МАСТЕРА / МАСТЕР _ БЕЗДОМНЫЙ / (
Я постепенно забываю,
(ведь я уже - неизлечим),
как страшен резкий визг трамваев
в февральской, режущей ночи.
Лишь рыхлый снег, и холод, холод,
пронизывающий до нутра!
( я был неизлечимо молод,
я был давным-давно – вчера…)
Она? – Мы вместе в этот город
вписались летописью чувств.
- Писать письмо из Дома Скорби?
Помилуйте – какая чушь!
Теперь утратила значенье
моих мечтаний суета…
Должно быть, помогло леченье,
ведь так бывает иногда?
Мой мир – украденная связка
больничных, номерных ключей.
- Разматывать жизни неувязки?
Зачем? Я стал теперь - ничем.
Порой, тревога без причины,
мне ворожит в окне луну.
Так трудно быть неизлечимым.
Так трудно отойти ко сну!
Мне местожительство – палата.
Моё имущество – ключи.
Роман о Понтии Пилате?
Нет-нет! Я сжёг его в печи!
… ( Меня не волновали, впрочем,
в газеты ввёрнуты как фарш,
статейки, где из каждой строчки,
тухлятиной сочилась фальшь.
Мне всё казалось: эта ярость,
и этот оголтелый тон,
всего лишь шамканье паяцев,
с набитой кашей штампов ртом!...)**
…Я разрывал его на части,
бросал в огонь ошмётки глав…
Поверьте мне – какое счастье,
что он сгорел, сгорел дотла!
Как плохо, как безумно-плохо,
горят, исписаны, листы!
И корчатся седые хлопья,
слипаясь в мёртвые пласты…
Тошнит от этого шуршанья!
А тут ещё – по двери бой!
Какие-то понабежали,
а с ними «опер», Крысобой…
…Сосед, и умница, и дока,
с полслова угадал сюжет,
и акт «гражданственного долга»,
пройдоха, выполнил уже.
Вот так ( словно плохая проза ),
но, впрочем, буднично вполне,
я оказался на морозе,
при индивеющей луне.
Что ж, прошлое довольно глухо,
и в этом некого винить,
шепча ошибки и заслуги,
разворошив труху страниц…
Мои надежды – безответней.
Мои желания – скромней.
Мой мир теперь – обыкновенней,
и не тревожимый извне.
Она? – откуда этот голос
к ней лунно выплывет в ночи?
- Писать письмо из Дома Скорби?
Ведь я уже - неизлечим.
Я нынче от всего свободен
освободившейся душой,
конечно, ни на что не годен,
и, разумеется, смешон…
Я постепенно забываю,
и вижу, точно сквозь туман,
февраль, исчерченный трамваем.
Окно. Свечу. И свой роман.
«Исписанная бумага горит плохо…»
«Я разрывал листы и бросал их в печь…» М.Булгаков «Мастер и Маргарита»
Жгу рукопись. Каморка – мрак.
Дрожь отсветов углы скосила…
А за окном извыл февраль
нутро вселенной глоткой псиной!
Живого пепла теплота
в ладонях слепит лик твой зримо.
- Лишь обгоревший край листа
останется у Маргариты…
С ладони сдуют сквозняки
золы крупицы с лёгким всхлипом,
чтоб сединой обдать виски,
и на пол лечь налётом липким.
И заклубится высота
над прокуратором из Рима…
- Лишь обгоревший край листа,
моё наследство Маргарите.
Лишь обгоревший край грозы
из прошлого накроет город…
И россыпь пепла ,точно сыпь,
забъётся в мёртвые пригоршни…
( СКОЛ )
Листьев ненужность – огню на сожженье.
Корчась, бумага обуглит слова,
Корчась, бумага исторгнет движенье,
и задымит, как сырая трава…
После, зола, без объёма и веса,
словно смеясь над бессильем огня,
будет пронизана светом белесым –
искрами не наступившего дня.
(тема памятников)
Гроза отзвучала. Гроза отгремела.
Гроза исчерпалась в радужной пыли…
И в мире никто и нигде не заметил,
что что-то ушло безвозвратно с земли.
Ключи обнаружат в больничном халате.
И прочерк в страницах больничных анкет. * * («так и сгинул он под номером
Никем не помянут. Никем не оплакан. 118)
Да, в общем-то, и не опознан никем.
Под утро стоят чьи-то статуи строги.
Они получили почёт свой сполна.
Но нет цоколей безымянных пророков,
лишь в вечности выбиты их имена.
(СКОЛ)
..Всё явственней тянет из-за переборки,
где необозримый отсек темноты,
застуженной сыростью глины и морга,
земли, облаков и стигстийской воды...
Ну вот и окончилось время прозрений,-
оно облачилось в больничный наряд.
Пусть рукописи неподвластны горенью,
я видел своими глазами –
горят!
И если б опять прикоснуться к нисану,
где с рук прокуратора каплет вода,
я б замер наверное в этом касаньи,-
я б проклятых строк не писал никогда!
Проснуться б от сна прокуратора Рима!
Наверно опять разыгралась мигрень...
Я знаю – сейчас зазвучат Маргариты
шаги по ступенькам...
откроется дверь...
Весенние сны...Ничего не свершилось.
И нет ни трамваев, ни жуткой зимы...
И кто – Маргарита?
В приснившейся жизни
возможно, когда-то и встретились мы...
Излом переулка разбит и болезнен.
-Зачем забредаю в него до сих пор?
Чтоб вновь в лабиринте подъездов и лестниц
с моей несудьбой разминуться –
в упор.
«Я лёг заболевающим, а проснулся больным.»
«Я добивал листы кочергой» М.Булгаков «Мастер и Маргарита»
(СКОЛ)
Я болен, родная. Мне дико и страшно
косящих каркасов продавленных рам,
минут, западающих в чёрный паралич,
и щелей, забитых трухой до нутра.
Мне дико и страшно .Я болен, родная.
От въедливой гари трещит голова…
Меня, точно в угол, в потёмки загнали, -
добить кочергою свои же слова…
(СКОЛ)
…А темь скрипела и кряхтела,
содравши ногти до крови,
аморфно напрягала тело,
пытаясь, стёкла продавить.
Протиснувшись в поддверья щели,
сочась, как чёрный каучук,
обёртывала ощущенья
ватином притуплённых чувств…
«У меня опять начались галлюционации" Булгаков «Мастер и Маргарита»
Не проснуться, лучше бы,
в сон забиться наглухо…
Снова меня мучают
галлюцинации!
Выпить бы воды ещё,
выпить бы вина ещё!
Я дышу с отдышкою,
с болевою накипью…
Разрываю рукопись,
в печь бросаю, ветошью…
Не проснуться лучше бы -
страхом исковеркован!
Болен я не трусостью, -
точно зверь в загоне я! –
Я сжигаю рукопись,
не горит – а корчится!
Время обречённое,
время криворукое! –
Вспыхнут, став нечёткими,
сгибнут строчки хрупкие.
Не горит – коробится,
не сдыхает – мается, -
Так душа, коростою,
трескаясь, ломается…
И когда, в агонии,
все слова обуглятся,
кочергой чугунною
добиваю угли их!
Время обречённое,
время безвозвратное…
- Выпить бы вина ещё
с римским прокуратором!
Где-то молот рухнувший
по виску сквозь кость стучит…
- Хорошо, что рукопись
кочергой добил в печи!
(СКОЛ)
Мне холодно. Мне смутно. Мне темно.
Мне муторно. Мне изменяет память.
Меня трясёт ментоловый озноб,
как погремушку, в пятерне распада.
Заманивает ночи глухомань,
к изнанке мира, обморочным днищем,
чтоб не-дослушать, не-дообнимать,
не-дотянуться, и не-прислониться…
(СКОЛ)
..Грызут меня крысы кошмаров,
заклинивши дверь на засов…
В февральской, ночной глухомани,
стволом подпираю висок.
Я заперт в своих междустрочьях,
средь полуобугленных рифм…
- Будь прокляты главы пророчеств, *
сквозь мой подыхающий хрип !
* стволом подпираю висок...
После отправки Булгаковым письма в адрес Советского Правительства с требованим
высласть его из СССР,он, ожидая ареста, несколько недель с заряженным револьвером в кармане. Он намеревался застрелиться.
Затем, из Кремля, последовал звонок Сталина:- "Ну что,мы вам сильно надоели?".
Тогда Булгаков утопил этот револьвер на Патриарших...
Отображено: глава - "Розы-мимозы-сирень..." (ниже).
(СКОЛ)
..Я пьян бестолково, -
хмеля ни в глазу.
Гашетки икоту
ещё обгрызу…
Мне выкрошит нёбо
вглубь мозга свинец,
чтоб куполом небо
разбилось в окне.
Я пьян бестолково, -
хмеля ни в глазу.
На стенке иконка
сглотнула слезу…
Я был? Или, не был?
Не существовал?...
Растрескалось небо
в осколки-слова…
(СКОЛ)
…Твоей боли свинцовоголовой,
подкатившей с агонией дня,
я помочь мог бы даже в пол-слова, -
только не было больше меня.
По стигстийской воде отголоском,
угасая скользят имена…
Я помочь мог бы даже в пол-слова, _
да вот только не стало меня.
«Так и сгинул он под номером 118 в больничной палате…»
Булгаков»Мастер и Маргарита»
/и опять начинается гроза, как там и тогда, в отброшенном во времени
Ершалаиме)
..Примявши постель,
он лежал безымянен,
некем не оплакан,
не вспомнен никем,
некем не опознан, -
лишь вскользь упомянут,
как номер в страницах
больничных анкет.
Клубилась, осев,
желтобрюхая туча,
капелью в больничные
била тазы…
Дрожа, рокотала,
и билась в падучей,
как отзвук
давно отгремевшей грозы…
Шуршал по углам
толи всхлип, толи шёпот,
и глох ,расползаясь
в скопленьи теней,
лишь ржавая проскрипь
больничной решётки
хрипела о чём-то
в лиловом оке.
Пусть солнце уже
продиралось сквозь щели,
грозы, исчерпавшей
свой клёкот и всхлип, -
на миг безотчётно
пришло ощущенье,
о чем-то бездомно
ушедшем с земли…
Лишь шепот
возникшего перед глазами, -
(пригрезился автор сожжённых страниц?),
сквозь зыбкое эхо
грозы угасанья
скользнул бессловесно: -
«Прощай, ученик!..»
Пройдёт череда
нескончаемых буден,
иссякнет ненастий
и бурь непогодь…
«Свободен уже!
Наконец-то свободен!» _
Ты тоже прошепчешь
как гаснущий гость.
)))))))))))))))))))))))))
«Меня-бы!..»
Вошла милосердная няня.
- Сосед мой?
Молчит.
А глаза обличают.
Грозы горизонт весь изрыт был конями…
- Скончался сосед ваш.
Вот только скончался.»
(СКОЛ)
«Так и сгинул он под номером 18…»
«Пора, Пора!…»
Пора?
Наверное, пора.
Рассвет свинцово липнет к раме.
Разит карболкой со двора,
а, может быть, с задворков Рая.
Ключи сварливого Петра
конечно ж отомкнут им двери, -
уходят в вечность Мастера,
лишь мастерство удостоверив.
Их забывают имена,
ещё цитируя их строки…
_ И их ли ,в общем-то, вина,
что нет в отечестве пророков?
Халат промеж лопаток рыхл,
слегка топорщится на теле, -
должно быть, прорастанье крыл
при жизни их не разглядели…
Больничный, шутовской наряд,
им больше не оттянет плечи.
Пусть рукописи – не горят, -
от этого _ ничуть не легче.
- « Стрелял, стрелял в него проклятый белогвардеец!
Раздробил бедро и обеспечил бессмертие…»
(тема памятников в Истории)
«Под утро памятники – строги,
под утро они – просты.
Начните читать им, с любой строки,
любые свои листы…
Под утро, фигуры их задышав,
склоняются с цоколей, -
не администраторам – им решать,
кем станете, околев.
Для них не имеет значенья чин,
шум переходящих мод…
Лжецов неизбежно изобличит
бессмертия пробой морг.
Под утро, предавших глаза красны, -
у выкованных оград,
глотаема щёлочь былой вины
продажных саморастрат…
В предутрья фламинговый, гулкий час,
читайте с любой строки!
Смотрите – готовятся отвечать.
Смотрите – стоят глухи.
КАРАТЕЛЬНАЯ МЕДИЦИНА (СКОЛ)
Две вещи из этого цикла были опубликованы в журнале «Литературный Азербайджан»
«В сумасшедших домах ни души,ни души…» ( В августе 1991г. За три дня до ГКЧП). "В сумасшедших домах...". И - "ДОБРЫЙ ДОКТОР".
(20го августа тираж журнала был пущен «под нож»).
Воланд: _ Да, его хорошо отделали..
/так начиналась тема появления Мастера /после окончания Бала/
КАРАТЕЛЬНАЯ МЕДИЦИНА «ЛИТ. АЗЕРБ.»Август1991
«Будет прощено всё сынам человеческим, но тот, кто прегрешит против Духа Святого, подлежит вечному проклятию» ( Евангелие от Матфея)
*****************
В сумасшедших домах
ни души, ни души…
Хлоркой выжжена тьма
в шаг халатов-плешин.
Там и воздух взопрел,
стянут в войлока шерсть,
там в провалы дверей
вбито намертво «шесть».*
В сумасшедших домах
ни крестов, ни икон,
лишь громоздят тома
поминальный покой.
Неподвижность фигур –
групповой обелиск,
отупляющий гул
по затылкам разлит.
Там ожоги стекла
отекающих ламп,
там свербит из угла
боль эль-грековских глаз…
Там ужался в комок,
все слова растеряв,
изувеченный мозг
онемел в волдырях.
Изувеченный мозг
лепит монстров,бредов,
там у Истины мокр
рта слюнявый бутон.
В сумасшедших домах
ни души,ни души…
_Свёл разумных с ума
изуверский режим.
* Число Зверя Апокалипсиса - 666
"Палата номер шесть" - Чехов.
*******************
«ЛИТ. АЗЕРБ.» Август1991
ДОБРЫЙ ДОКТОР
Нам отстроить –бы церковь –
единственную в России!
А на нимбы икон –
не апостолов имена…
- Добрый Доктор, скажи,
ты, действительно, души насиловал?
и в смирительный кокон
исколотый мозг пеленал?
Отшуршали грехи
обладателей рангов и пенсий,
отшепталась хула,
доживающим век мясникам…
- Добрый Доктор, омой
свои пальцы в больничной купели,
и совсем, как Пилат,
вытри капли воды на руках.
Будет всё прощено
в гипнотическом Новом Завете,
всех грехов шелуха
с наших душ отслоится сама…
- Добрый Доктор, скажи,
на каком из судилищ ответишь
за инферновый ветер,
гудящий в убитых умах?
Бродят тени людей
по клиническим Апокалипсисам,
их секунды – капель,
впавшей в обморок мёртвой воды…
- Добрый Доктор ответь
как из тел выкорчёвывал личность,
Добрый Доктор, скажи,
отчего у них мокрые рты?
Свищет ветер судеб
по судебной спирали Инферно,
к низшей области смерти,
отчаянья, забвенья и тьмы. *
- Добрый Доктор, скажи
ты читал «Откровенья Матфея»?
- Не мешайте, - ответит
с холодной усмешкой Фомы.
*"И здесь их ждет смерть вторая..." _ от Иоанна
Смерть первая - отделение души от тела. Смерть вторая отделение
души от Творца.
(СКОЛЫ)
ВОЗНЕСЁННЫЕ ПОЭТЫ «Литературный Азербайджан» №7,1988
Мне виден город за подоконником,
он наблюдает мою агонию,
ему плевать на моё удушие,-
он демонстрирует равнодушие.
А тень по стенке забила панику!
Но скоро вытянется, как паинька…
Мысли – сполохи задыханий –
конвульсивней одна другой!
-Смерть отбрыкиваю каблуками
между полом и потолком…
А потом успокоюсь, впаду в созерцательность,
как безглагольный, знак восклицательный…
Ветер с задворков Рая тело моё качает,
между лопаток горбя лопнувшим пиджачком…
Петр не бренчит ключами, ключник не замечает
сложенный за плечами ношенных крыльев горб.
Узришь ли ангела в синей роже то
на херувима едва ль похожего?
И в этом апостола как винить?
Поди объясни, блаженному,
петля – это тот же небесный нимб,
лишь сползший с макушки к шее…
…Вокруг коммуналки клокочет жуть,-
то вечный матюг, то грохот,
горластые магнитофоны ржут
за тонкой перегородкой!
Лишь, как передышка, на пол-часа,
испрошенная у Бога,
заплачет на разные голоса
органная месса Баха…
Так провишу я пока не протухну,
и на третьи, должно быть, сутки,
не помянут соседи душу,
а обложат в мат нецензурный…
Лишь позже, самый догадливый,
додумает: « что-то не то…»,
и воздух втянувши гадливо,
звонить побежит потом.
Извлечение из петли!
Возложение на носилки!
Подняли. Затрусили.
Бросили. Увезли.
Ныне запротоколирован,
и опущен в Стикс формалиновый.
Премерзко особенно
работать пособием!
Там Харон с багром,
кособок и хром,
пьёт до колик,
после всё хрипит:
«Я двух воин герой!...»
- Алкоголик!
- Господи!
Упаси от метаморфоз,
бумажных цинковых!
Выдай пропуск к запредельности!
Грехи мои смертные,
обсели, цыкают,
коллективно,
и по-отдельности…
Повиснуть – значит вознестись.
Невыносимость равновеся,
метаморфозой плоти – в стих,
качается поэт-повеса.
чуть набок никнет голова.
Зато расплавлена сутулость!
Поэт уже вошёл в слова,
шагнув с обшарпанного стула.
На пиджачишке лопнул шов,-
заношенные нитки рыхлы?
А может быть, подкладки шёлк
прорвало прорастанье крыльев…
Не столь важно - куда загоняет время - в психушку ли, на ствол, или в петлю…
Важно , что - загоняет.
За главами «КАРАТЕЛЬНАЯ МЕДИЦИНА» и «ВОЗНЕСЕННЫЕ ПОЭТЫ»,
проступает множество лиц того, булгаковского, да и более позднего времени…
ПРОЩАНИЕ С МОСКВОЙ, ГРОЗА.
1
..В белопенном кипеньи
запредельной грозы,
я уйду постепенно
за реальности зыбь .
Чтоб, быть может, проснуться
в той дали временной,
где - вперед оглянуться -
стать сегодняшним сном.
И - за фразою фраза –
в непомерной дали,
-ах какие пространства
в русла строчек влились!
...Этот замерший город,
погруженный в жару,
и обнимет Голгофа
мир в пробоины рук!
И опять начиналась
в том – давнишнем – гроза! -
я натягивал на лоб
тряпки гниль
и сползал,
по осклизлому склону
этой мёртвой Горы ...
Нет, я – спал...
Страх был ломок,
как ошмётки коры.
...Были взвешены строго
все пути, все стихи,
все – рождённые строки,
нерождённость строки...
В зыби существований,
многократно дробим,
становился словами,
вновь учился любить.
И опять в запредельность
уходил как в мираж,
и изнашивал тело
вновь в бессонный кураж!
…Обречённой причиной,,
в май кренился апрель.
Наша встреча случилась
на вечерней заре.
Переулок суставчат,
как разломы во сне…
- Наша встреча фатальна
в тех мимоз желтизне.
...В сумасшедшем похмельи
цвёл сиреневый куст!
за окном,
и немел я
в пятипалости чувств.
Пятипалые чувства
пятипалых цветков –
каждодневное чудо –
стук её каблучков…
И, конечно ,продлиться
та мечта не могла, -
ледяная столица
сжала хрусткий кулак!
Снег февральский подобен
иудейским пескам,
в нём по-пояс бездомно
утопила тоска…
В белокаменный город,
как меня занесло?!
чтоб провидческий голос
в чёрной печке сожгло,
окаянное время,
дав больничный халат,
чтоб разбились прозренья
в непрозрачность стекла.
Застарелой обидой,
проступает слеза…
Этот город любил я
целой жизнью назад!
Пусть гроза отзвучала
на московских дворах,
значит – снова начало,
значит снова – пора!
Я в больничном халате,
на ущербе души...
Вот и кончились главы.
Вот – и кончилась жизнь,
"Мне рукопись стала ненавистна!..."
Мне рукопись стала ненавистна.
Вся она – как болезнь.
Всю жизнь мою переиначила.
Как теперь встать с колен?
Бумага коробится, корчится...
Слов проступит накал!
От жизни мне спрятаться хочется.
Только где? Только как?
Какое же время огульное!
Замирай, и - молчи!
Добью кочергою чугунною
боль страниц я в печи…
Прошли по ступеням, по клавишам,
каблучки, каблучки...
Моя Маргарита заплакана –
ей тоска жмёт виски.
Зачем же спасать обречённое,
из ночи, для слезы?
Листки обгоревшие чёрные,
словно край той грозы,
ты прячешь, сокровищем ,в сумочку
город, что смят во тьме...
Уносишь последнюю судорогу
на листов бахроме.
Зачем же спасать обречённое? –
- принесло столько зла!
Листки обгоревшие, чёрные,
в ночь с собой забрала.
Вино запрокину из горлышка, -
три глотка, кадыком...
Чуть- чуть отпустило мне голову –
отогрел алкоголь!
Быть может, ещё образуется,
всё вокруг, как-нибудь?
Лицо перекашивает судорога: –
«Ты про то позабудь!
Не стянет ,не вправит, не сложится
в окаянные дни!»
А сажа в печи виснет хлопьями –
боль страниц, прах страниц...
Мне хочется, хочется спрятаться –
душу ест страх как плесень...
Пилюлями или обрядами,
как унять ту болезнь?
Ущербна душа, исковеркана...
_Ты мечтам вывих вправь!
Сиреневый куст бьётся ветками
и скребёт в рамы край...
Какое же время огульное!
Замирай и - молчи!
- И кто, кочергою чугунною
в дверь ко мне бьёт в ночи?
Мне мозгло. А мозг ждёт спасения.
Мозг рябит тиком век...
Должно быть ,ко мне ,как к Есенину, -
чёрный гость? ... человек?..
Пойду, отопру. Может выдеру,
страха ком из груди?
А темь за спиной пальцы вытянет: _
«Не ходи!...не ходи!
Ты лучше забейся без просыпу
в зимний мех, в зайчий сон, -
не будет ни боли, ни робости –
если пулей – в висок!» *
А я отворяю.
Не слушаю
тех советов. Простак!
А было б, наверное, лучше бы
пальцем вжать спуска сталь.
Но всё оказалось лишь прозою,-
(резок скрип портупей! )
И вот на февральском морозе я...
Как мороз этот бел!
Трамваи визжат перекрёстками...
Мне б сейчас - под трамвай!
Я вспомнил копьё между рёбрами, -
поплыла голова!
Куда то, в бессмысленном ступоре
ног вела немота...
Жизнь обмороженными ступнями
завела - но куда?
Здесь тихо .Безвременно. Сумрачно.
Лишь порой – всплеском ,вскрик!
Досрочно, причисленный к умершим,
я живу . .Я – старик.
Я болен, родная.
- И надо ли
письма слать с жёлтых стен?
Мне рукопись стала ненавистна.
Да и нет больше тем...
*Письмо Булгакова Советскому правительству с требование выслать его из СССР,
ввиду невозможности художника работать в условиях советской цензуры.
Недели ожидания... Револьвер в кармане.. Звонок Сталина...
Глава _ "Розы-мимозы-сирень..."
Я звал её:
«Приди! Приди! Приди!»
Я вспомнил глаза, причёску, голос...
И рукопись, пластами ,как утиль,
я добивал чугунной кочергою.
Зачем я заглянул за зыбкий крен
времён, законопаченных в провалах?!
-Уж лучше бы, как встарь, цвела сирень
и тёрлась о стекло полуподвала...
Апостолом московских катакомб
я мнил себя в невиннешей гордыне,-
а счастье испарилось столь легко,-
став струпьями золы и едким дымом!
И вот она пришла. И каблучки
в последний раз простукивали ступени...
И, опалив пушистые виски,
последний лист спасла из груды пепла.
«...Клубилась конвульсивная гроза,
и вздрагивал на ложе прокуратор...» *
-Я б это всё сейчас вернул назад,-
вернул назад бы до последней фразы!
...Сосед окатит стены в купорос,
и келью перестроит в стиле бани...
Нет ни сирени, ни мимоз, ни роз...
И обо мне не сохранится память.
«Великий мрак объял Иерушалайм,
и стал к Голгофе стягиваться воронкой...» **
А, может, это строчки рванных глав
закручивались обуглившейся кромкой.
__________________________________________________
ПРОЩАНИЕ С МОСКВОЙ. ГРОЗА.
2
Я любил этот город.
Я был городом горд.
А теперь, став изгоем,
с ним прощаюсь – в упор.
На горах Воробьёвых
лишь одно вороньё.
Жизнь в разрывах, в разъёмах,
- не исправить её!
Я любил их взаправду –
аж до спазма любил! –
А теперь, точно с раны,
рву приваренный бинт!
Свист
к речному вокзалу,
вспенит вязкую муть...
Мне и вправду казалось,
будто б нужен ему!
Я любил этот город,
но стараюсь забыть.
Спазмом сдавливает горло,
предпоследняя быль…
Я не буду делиться
с ним пророчеством глав,-
ледяная столица
в чёрной печке сожгла!
И стальною десницей
погнала за порог...
- Я не буду делиться
с ней пророчеством строк!
Застарелой обидой
жжётся горечь в душе.
Этот город покину,
и покинул - уже.
Лишь ущербной душою,
сквозь щемящую зыбь,
скрип больничной решётки
вспомню в свете грозы…
Чтоб - за сполохом сполох –
слеп в погасших глазах.
- Я любил этот город
целой жизнью назад!
Всё!... Пора!...
- Отзвучали
все мои голоса...
Окликают.
Прощайте!
город, горы, гроза...
***********
..Плащ покроет мне плечи,
чтоб меня - не найти.
- Я зависну на Млечном
искромётном Пути!
Словно клочья тумана,
безвозвратно-легко,
я обличья обманов
сброшу в ночь, шелухой!
Эта ночь завершится
на краю ворожбы.
Да и не было жизни –
до мимозной судьбы.
Помогали не люди –
лишь сирень у окна.
Вышло время иллюзий
леденящего сна.
На краю воскрешенья,
пепла вкус на губах…
Жизнь пришла к завершенью.
Наступила – Судьба.
И уже не от водки
поплывёт голова,
Я – свободный! –
«Свободен!..»
прокричу в котлован!
Стают двадцать столетий
в сон под майским дождём.
- Из бессонницы клети
встанет он и пойдет,
в даль по лунной дороге,
звездочётовый сын,
будет рядом с пророком,
и в дали от грозы!
«Были ль в давнем нисане,
казнь?...затменье планет?...»
Тот с улыбкой меж ссадин: -
«Ну, конечно же, - нет.»
Ляжет, сброшенным грузом,
в котловане без дна,
та, давнишняя трусость,
та больная вина...
И о важном, о чём-то
что не втиснешь вглубь строк,
спорят сын звездочёта
и распятый пророк...
С неотступным вниманьем,
глаз, затянутых в грусть,
рядом пёс лунной масти,
- самый преданный друг.
Как в далёком нисане,
встретят утро вдвоём,
Иешуа
и Всадник
Золотоё Копьё.
Я любил, и – напрасно,
в доме том, где сирень.
Полюбовно был распят
каждый, судорогой встреч.
Лучше б мы не встречались
в той мимоз желтизне!
Мне – Дом жёлтой печали.
Ей – оборванный нерв…
Полюбовно был распят,
каждый, слившись едва...
В зеркала безвозвратно
уплывают слова.
И не надо, не надо,
уходить, не дыша!
Жизнь не переиначить
в зазеркальный ландшафт!
Я любил не напрасно,
хоть любить не умел.
Пусть ушёл безвозвратно,
ты живи - без помех…
(Ночь. Лунная кавалькада. Всадники обретают свои истинные обличья. Полет сквозь время
и пространство. Тот, давний Иерусалим. Гефсиманский сад. Котлован времени. Пилат.
Прощение Пилата.)
**************
…Как окна распахнувшихся пространств,
за горизонта выгибом вставали,
в уже несуществующих мирах,
оттиснутые в них существованья.
Вставали, крепли, уплывали вдаль,
и снова расползались в зыби шаткой,
империи, дороги, города,
в калейдоскопе тающих ландшафтов…
Реальность отлипала шелухой,
и души обновлялись, словно лица,
когда созвездий искристым песком
стирала ночь все лишнее с обличий.
Плыл лунный диск сквозь вечность наискось,
шло время вспять,
ти соприкасаясь
с уже несуществующих веков
на краткий миг ожившими глазами…
И время, и пространство, плыли вспять,
чтоб из забвенья возрождались снова,
еще не узнающие себя,
как будто б, в воскрешения ознобе,
пейзажи и ландшафты…
- Города
вылепливались из обморочной ваты,
чтоб встала эта горная гряда,
и силуэт, забытый в котловане.
***************************
О сколько лунных лет сидит без сна,
когда то прокуратор Иудеи!
- Все та же иудейская весна
встает в его нестершихся виденьях…
Он ,точно в воду, погружен в нисан.
И вздрагивают , будто б от мигрени,
в тяжелых веках страшные глаза,
запавшие средь паутины трещин.
И в мелкой дрожи бьются пальцы рук,
как будто б барабаня в стылый воздух,
и кажется, что под суставов хруст,
он с пальцев мелко стряхивает воду…
Одно и тоже имя - « Вар-рав -ван» -
беззвучно выговаривают губы…
Он погружен в бессмертья котлован *,
его бессмертье - холодно и скупо.
Сын звездочета, властелин копья,
Империи могущественный конник,
за котлована ломкие края
сегодня выйдет, как больной из комы!
Нежнейшая из прочих Маргарит,
потребует отмены приговора,
и он - как просто смертный - повторит,
последний раз с помоста имя вора.
А после -
грохот ринется в ночи,
и котлован обрушится лавиной!
Он вскочит, он беззвучно закричит, -
почти прощен,
- прощен наполовину!
Но нужно слово,
чтобы разомкнуть
той застарелой трусости ободья,
ведь котлован последнюю стену
оставил для тарана –
«Ты – свободен!..»
В гранит ударит звонкий резонанс,
и –
распадаясь в хрусте постепенном –
обрушится последняя стена
в тысячелетий воющую бездну!
И - сразу воцарится тишина,
пронизанная только лунным светом.
- Искуплена последняя вина
на двухкрестовом перекрестьи века! ХХ
Он вскочит. Он стремительно взбежит
к какой то неотчетливой фигуре,
по лунному лучу в иную жизнь,
иное имя вжав в больные губы…
Ну вот и все.
В размытости фигур
все больше обтекающего света,
а полнолунье клонится в дугу,
вцеловываясь в листву масличных веток.
И сад стоит, прозрачно-обнажен,
а дальше –
вне земного притяженья –
спит город-храм, под лунным миражем,
завис, святой, пусть даже в прегрешеньях…
Он спит.
Он только что стряхнул грозу.
Он вздрагивает от противоречий.
И Храм Второй, как вечности сосуд,
залечивает фундамент свой от трещин…*
А полнолунье клонится в дугу,
размыв рельефность судеб и ландшафтов,
чтоб в чьем то искореженном мозгу,
через века качнулись тени шатко…
..Они идут
и говорят слова,
какие-то, почти соприкасаясь,
фигуры, различимые едва,
уходят вглубь давнишнего нисана .
И лунной масти пес, взъероша шерсть,
скользнет за ними дымно и упруго.
Все трое – неотчетливы уже –
и так необходимы друг для друга!
****************
И вновь века ведут обратный счет,
и все ошибки выправило время…
Сын звездочета –
ныне он прощен.
А в переулке - срублен куст сирени.
«За окном моим рос куст сирени(…) Ах как пахнет сирень!»
«Роман мой был завершен(…) Наступили дни беспросветности
и отчаяния…»
«Мастер и Маргарита»
СИРЕНЬ
Как бы в предчувствьи воскрешенья,
реальность, расслоясь пластами,
все искажала в отраженьи,
в неочевидность очертаний.
В мозгу плутали дней названья,
недели путались за числа,
и в прежних наименованьях
исчезла ясность прежних смыслов…
Явь породнилась с полуснами.
Ландшафтом в выцветшем журнале,
сам город выглядел иначе,
с реальностью неодинаков.
..Я выходил под мозглость снега
из своего полуподвала,
под опрокинутое небо,
в обвисших клочьях рванной ваты…
Дома стояли чуть наклонней,
а улицы казались - уже,
а небо -
ниже, в рванных клочьях,
обвисшей, желтобрюхой тучи…
Все отдавало сновиденьем
с потусторонними глазами.
Дней числа путались в неделях,
друг с другом не соприкасаясь.
Как бы с собою разминувшись,
во времени скользящем крене,
я чувствовал - надобно проснуться,
я ощущал - пора воскреснуть !
И в этой зыбкости смещенья
разъятого существованья,
щемящим чувством возвращенья,
боль, пульсом, в сердце отдавалась…
…Я помню предпоследним зреньем,
в реальности,
что убывала,
ко мне настырно куст сирени
стучал в окно полуподвала!
Изломанный и многорукий,
пусть и лишенный дара речи,
он тормошил - пора проснуться!
он утешал - пора воскреснуть!
И всей упругостью,
снаружи,
бросал цветки на доски пола!
- Ах друг мой, куст, тебя ведь срубят,
тебя спалят в углу забора!
А лиловатый плеск сирени,
которой обольщался Врубель,
все бил в стекло - пора воскреснуть,
чтоб, в воскрешении, - проснуться!
Соцветья пятипалых звездочек
забрасывал куст прощальным жестом
в проем открытой настежь форточки –
знак накануне воскрешенья !
И в той лиловой, ломкой хрупкости,
почти неслышимого шелеста,
я ощущал себя проснувшимся,
для - постиженья воскрешения.
!!!!!ДАТЬ ГЛАВУ: " РОЗЫ_ МИМИЗЫ _ СИРЕНЬ"!!!!
ПРОЩАЙ, УЧЕНИК!...
Капли падали, чмокали, чвакали,
разбивались в больничных тазах…
Клочья туч, сбившись сумрачной ватою,
тяжелели, и липли к глазам.
По палате - то тени, то - шорохи…
Среди мутных комков полусна,
он стоял за больничной решеткою,
и просматривалась рядом - она.
Бор светлел,
но в оптической магии,
не тускнели они в миражи.
Он стоял - показалось мне –
в мантии,
а она -
в оболочке души.
«Ах какая красивая женщина!» -
Я завистливо вздрогнул и сник.
Мой сосед, не за стенкой,-
за вечностью –
улыбнулся: - «Прощай, ученик!»
А за стенкой царило спокойствие,
и почти исчерпалась гроза.
Уходил он, никем не опознанный, - * * (« так и сгинул он под номером
будто б свет погасили в глазах… 118..")
Мир застыл , на мгновенье, в параличе,
слившись с кромкой обугленных строк,
чтобы выгнуть в иную пространственность
крутизну поднебесных дорог!
..Кони тучи копытами комкали,
под грозы угасающий всхлип…
-Пусть в коротком,
но новоапостольстве,
уходил , не-опознан, с земли…
Рвались кони,
и времени не было, -
время все исчерпалось до дна!
Уходил он,
и в выдохе нежности,
вместе с ним уходила - она.
Кони рвались в иную пространственность -
пересилить земной горизонт -
по уже зарождавшейся радуге,
завершить в запредельность бросок!
*************************************
«Ах какая красивая женщина! «
Я лежу на кушетке. Знобит.
Раз в году, с полнолуньем повенчанный,
в вену вспрыскиваю вязкий морфин.
И опять, настоящим отброшено,
к запропавшим куда-то годам,
в зыбь весны продирается прошлое,
по своим запыленным следам.
..Так и не обозначенный именем,
что-то важное недосказав,
он ушел -
как оттаял от инея -
в опрокинутый небом нисан.
Там ,где город,
под угольной кромкою,
задохнулся в расплаве жары,
стянут насмерть тугою воронкою
тьмы, что свилась к вершине Горы!
Где на миг, содрогнувшись вселенная,
выжжет строки в убитых листках,
чтобы мертвой ладонью болезненно
тер патриций прострелы в висках…
Позже, в мире воздвигнется радуга,
а еще через пару часов,
голоса наступившего праздника
вновь раскрошат обритый висок.
В полнолунья холодном горении,
город-храм затихает внизу, -
он еще не осилил прозрения,
что его оглушило в грозу !
А потом, над земным притяжением,
приближаются он и она…
«Ах какая красивая женщина! « -
улыбаюсь фигурам из сна.
Брежу я в забытьи кратковременном,
чтоб очнуться средь полок и книг,
предпоследними слухом и зрением
вспоминая: - «Прощай, ученик!...»
(Воланд – Мастеру): «Неужели вам не хотелось бы бродить по предрассветному саду
с вашей возлюбленной(…) создать в колбе нового гомункула?..»
И средь мира, обрушенный весь,
купол неба осеннего цинка,
сыплет вниз моросящую взвесь –
меланхолий седые бациллы…
Мостовые, дома, имена,
поцелуи, аллеи, страницы…
- Толь они пробуждаются в нас,
толи мы, пробуждаясь, им снимся.
Пусть из множества жизней зачтут
мне не ту, что себе исковеркал,
где с собою я жил не в ладу,
в двухкрестовом распятии века. ХХ
Патриаршие тянут пруды
сладким запахом выпревшей тины…
- Но не здесь пробуждаешься ты
на старинной, до трещин, картине.
…Вспомню я и камзол, и парик,
и рубиновый перстень магистра,
и резьбу на старинной двери,
и органа тугие регистры !
Вспомню выпуклость колб и реторт,
терпкий вкус элексира бессмертья,
и пергаментность желтых листов
в фолиантах с углами из меди…
Вспомню мертвый гомункула взгляд,
рук и ног его ломкие корни,
вспомню как шевелилась земля,
когда ею вылепливался Голем.
Властью каббалистических фраз,
сочлененьем магических знаков,
в тигле вспенивал свинцовый расплав,
чтобы снять золотистую накипь!
И, как Фауст, набросивши плащ, -
ночи бархат муарово-тусклый –
повернувшись, входил в зеркала,
растворясь амальгамою ртутной…
И прошедши времен лабиринт,
и осиливши все зазеркалья,
вновь к резьбе на старинной двери,
под навес гобеленовой ткани,
возвращался сквозь дымность стекла.
Предрассветье пропитывалось светом…
- Ты почти что уже не спала,
лишь по-детски припухшие веки,
терла пальцем…
Мы были в саду
на рассветной и дымной аллее…
- Пусть из множества жизней зачтут
мне вот эту - где цвет гобелена!
Потускнели на дне миража
поцелуи, аллеи, страницы…
- Запропавшая ныне душа
наяву продолжает мне сниться!
Пальцем с давних картинок-судеб,
сшелушивши чешуйки иллюзий,
нас найду на последнем листе,
средь осеннего сада безлюдья.
Там на мне - и камзол, и парик,
на тебе - гобеленово платье…
Здесь, в каморке,
почти что старик,
твою голову трепетно гладит.
(Мастер - Бездомный) ( в Доме Скорби )
Ночь валится за полночь. Мне - пора.
Пора, мой друг. Спасибо за беседу.
- Чешуйки сшелушившихся утрат
не нужно перетряхивать под сердцем…
Пусть наш ландшафт -
теряется вдали,
обжатый серым кругом горизонта.
Ведь горизонт - лишь отворот земли,
и с разных точек равно иллюзорен.
Да, друг мой, иллюзорен горизонт,
и равноотдален от нас дугою.
- И не в пространстве достижим бросок,
на зов из измерения другого!
Пускай манила мира пестрота,
в конце концов, осев мимозно-желто…
Болезнь пространств пройдет как суета,
изжита за больничною решеткой.
- Как хорошо, что мой сожжен роман!
Мне стало будто б от похмелья легче!
Я знаю, что уже сошел с ума,
и рад неизлечимости болезни…
Поверьте, за окном завьется плющ
и, как ни странно, снова будет лето.
- Украденный зачем-то мною ключ,
мне самому никчемно-бесполезен!
Да и вообще - кому нужны ключи?
и для чего ключи нужны кому-то?
Нет-нет, мой друг, я впрямь неизлечим,-
я сжег в печи мою больную музу!
- Как хорошо, что мой сожжен роман!
(хоть иногда и жжется в горле горечь).
Нет-нет, мой друг, я впрямь сошел с ума,
в видениях, подсмотренных с Голгофы.
Есть вещи запредельной глубины,
и столь небезопасно в них вторженье –
-Ты станешь соучастником вины,
в ее неотторжимом притяженьи!
И будет вязко липнуть к окнам тьма,
и страх въедаться в плоть костей и желез…
- Как хорошо, что я сошел с ума,
и больше неподвластен сумасшествью!
Я так случайно угодил в разлом
вселенских ,
встречных плит тысячелетий,
где прежний мир - уже дряхлел и глох,
а новый - камень отвалил от склепа.
…Великий мрак объял Ерушалайм, -
смяв Гору конвульсивными буграми,
валил кресты…
- И в этот миг пришла
в мир оттепель из вспенившейся раны!
..Я подсмотрел все это
вместе с той,
что совершала таинство обряда.
Я помню в окнах край ее пальто,
и шелк чулок, и черных туфель пряжки…
Шалила шально.
Туфелькой из сна
по стеклам била из-за занавески,
она - моя всегдашняя жена,-
чтоб стать моей несбывшейся невестой!
И в шапочку вшивая желтый шелк,
взъероша кудри, вчитывалась в главы…
- Я знаю, я конечно же, смешон,
но мне она сулила взлет и славу!
А имени я вам не назову.
Не назову, и не просите даже!
- Она прочла последнюю главу,
запачкав пальцы грозовою сажей…
…Лист за листом в огонь прозренья вплющь,
чтобы в печи резвились саламандры!
Решетки окон перетянет плющ,
как переплет сожженного романа…
- Как хорошо, что мой сожжен роман,
где древний город черным небом плющит!
Я знаю, что уже сошел с ума,
а значит - излечился от иллюзий…
Пусть остаются ключницам - ключи,
мимозам - май, влюбленным - лунный шепот,,.
А мир, в котором я - неизлечим,
стоит, обжат в больничные решетки.
(Маргарита уносит в ночь обуглившиеся листки рукописи Мастера).Дать после
главы: « Я звал ее: Приди, приди,приди!..»
« Не бойся ! Потерпи немного.
Всего лишь несколько часов…»
Я запер дверь, ломая ногти
о неподдатливый засов.
Пошло раздвоенное время
в скрипучей памяти дверях,-
полоска света из передней,
волос развившаяся прядь…
Полуссутулившись от горя,
ты унесла с собой листы,
где мрак объял великий город,
и навалился на кресты…
Где, над кренящейся Голгофой,
стянув в воронку небеса,
бил грозовой, предвечный голос,
в оцепеневшие глаза !
И, словно отголоски гула,
что нес вселенский катаклизм,
гудел огонь в печи чугунной,
обугливая каждый лист…
Грозы клубящиеся клочья
веков перехлестнули тьму,
обдав золой вдоль каждой строчки
страниц убитых бахрому!
- С какой отчетливою болью
я до конца осознавал,
что эти: « Потерпи, не бойся!..» -
ее последние слова!
С потусторонними глазами,
едва с собою совладав,
ты вышла в ночь,
чтоб это «завтра»
не наступило никогда.
Часть 7 ЗАВЕРШАЮЩИЕ ГЛАВЫ «ПОНТИЙ ПИЛАТ»
Пробуждение Пилата. После казни. Вечер. /Ретроспектива/
«Тут лунная, словно укатанная маслом дорога перед прокуратором оборвалась, и первое что он вспомнил, это то, что казнь была».
М.Булгаков «Мастер и Маргарита»
…Как если-б с похмелья,
очнувшись внезапно,
невнятицу месит
мозг в сонном осадке…
Всё. Вспомнил.
Так было.
И птица металась…
Безумный мечтатель
стоял у фонтана.
Боль, нахлынью дикой,
продавливала темя! -
а солнце всходило,
уплащивая тени…
Блаженный и нищий,
несущий крамолу…
под черепа днищем,
звенело по мозгу:
«Восславь игемона!
Восславь игемона!..»
Я весь в неподвижность
был ввален и вкован.
Внизу распластался
ненавистный город!
Огромный котёл,
переполненный гулом!..
Оскал мой затёк,
желваками на скулах.
Слова увязали
в оскомине нёба.
Был месяц нисан.
Было низкое небо…
( О Леты глоток в вожделенном бокале!)
Был свиток.
Был свёрнутый в трубку пергамент.
(Струя из фонтана блестела как в лаке…)
…Там было о вере,
там было о власти…
И – фраза о кесаре! –
самоубийца! _
Безумец,
он всё повторил без запинки!
Всё. Вспомнил.
Шёл шагом по лестничным маршам,
в багровом подбое,
с лицом точно маска,
огромный и полый,
статуей громоздкой,
не чувствуя пола,
застыл на помосте.
(Проход сквозь толпу, как открытая рана,
в иззубренных зубьях расставленной стражи)
Рванула кагорт
громыхнувшая: «Слава!»,
а площадь внизу
распласталась как плаха.
Был гул. После – тишь.
Город замер и вымер…
- Я в солнечный диск
глоткой выбросил имя!
…Мой лик передёрнут
надменной гримасой,
пороссокого мрамора
стылою маской, _
но крошится страх мой
под мраморным гримом…
- Я приговорил его именем Рима!
…Сквозь взвизги,
сквозь шум нарастания гула,
я видел –
к повозкам уводят фигуры…
Я шел, не качаясь,
по мраморным клеткам,
мне в спину стучали,
отчалив телеги…
…Лицо моё – маска
под лунной извёсткой.
Надменной гримасой
не скрыть, что извёлся
(Предатель заколот.Заколот предатель.
Вот все, что сумел я воздать запоздало)
И много ль воздал я предательству местью?
Блаженный мечтатель, занять твоё место-б!
С Пилатом произошла метаморфоза. Еще совсем недавно,утром,сама мысль о риске быть уличенным в нелояльности к режиму, к власти, к упоминанию имени кесаря, - казалась Пилату абсурдной и дикой.
А сейчас он,Пилат,готов даже занять место осуждённого.
(СКОЛ)
… Вот и пришло бессмертие,
полое как озноб,
мерзлое, онемелое,
гипсовой белизной…
Окончательная и уже неотвратимая – не та, первая нахлынь захолоди – бессмертия, обдавшая прокуратора утром четырнадцатого нисана – тоска /»девяносто секунд предательства» /предчувствие сотен и сотен полнолуний одиночества в котловане безвременья...
…Фалернского жухнет лужа,
забрызгавши скат перилл.
«Чего же я не дослушал?
О чем не договорил?»
**********************************************
(Пилат - Афраний) (завершение)(возвращ. Афрания. Вечер после казни)
Афраний
- Я вашего доверья, прокуратор,
не оправдал. Прошу отдать под суд.
Вот тот кошель. Налипла кровь из раны.
Иуда мертв как несколько часов.
Зарезан. Достоверно вам ручаюсь,
что в сердце точен был удар клинка.
Пилат:
-А не случилось так, что все ж, случайно,
Иуда выжил?
Афраний:
- Нет, - наверняка!
Вы, прокуратор, точно все событья
предугадали.
Был подброшен в сад
Каифы тот кошель, а в нем записка: -
«Проклятых денег груз прими назад!»
Пилат:
- А где же сам Иуда? То есть, тело?
Афраний:
- За городом. В масличной роще жом.
Я думаю, Иуда прятал деньги,
где пойман был разбойничьим ножом.
Уединенней места в этот вечер,
не сыщешь для встревоженной души.
Был корыстолюбив и недоверчив.
Иуда прятал в роще свой кошель.
Пилат:
- А не было ль там женщины случайно?
Афраний:
- Участье женщин дорого, к несчастью,
и ненадежно в правилах игры.
Поверьте, прокуратор, я ручаюсь,
Иуду в ночь влекла одна корысть!
Пилат:
- А сколько в нем?
Афраний:
- Могу сказать сейчас вам,
заключено в нем тридцать тетрадрахм.
Пилат:
- Помилуйте, Афраний, все печати
на нем вполне целы !
И даже Храм,
от всяких выплат отказался прямо.
А, впрочем, не выплачивали, - и пусть!
Забота Рима - сохранить порядок,
в провинции, где вечно зреет бунт!
- Да…и кошель…и наглая записка…
Меня, Афраний, донимает мысль, -
а не было ли все - самоубийством? -
тогда событья примут новый смысл.
Ведь все возможно в этом захолустьи.
Пройдет неделя. Может две, иль три…
И поползут клубящиеся слухи, -
самоубийство! _ Выиграет Рим.
Афраний:
- Конечно, прокуратор, В самом деле, -
Храм не выплачивал по доносу сумм.
Я двадцать лет служу вам в Иудее, -
в горниле сплетен, слухов, пересуд!..
Пилат:
- А что там до судебных разбирательств, -
не нахожу причин, мой друг, Афраний.
Вы выполнили, с честью, что смогли.
Я это предугадывал заранье -
столь дики нравы варварских окраин,
что остается поражаться лишь!
Заслуги ваши требуют награды,
о повышеньи вашем, мой Афраний,
я в Риме ходатайствовать смогу.
Примите же, начальник тайной стражи,
мой перстень - не отказывайтесь, право,
ведь я у вас - вы знаете - в долгу.
Афраний:
- Я снова возвращаюсь к казни теме.
Команда обнаружила два тела.
Пилат:
- А третье?
Афраний:
- Оттащили волоком, -
бродяга этот плакал, выл, и бредил,
и звал себя его учеником.
Пилат:
- Был это Левий Матфей?
Афраний:
- Левий Матфей.
Вы, прокуратор, как всегда, правы.
Пилат:
- Ах как мне жаль!...
Афраний:
- Понимаю.
Пилат:
- Мне с ним хотелось встретиться…Увы!
Сбежал, конечно?..
Афраний:
- Мною успокоен,
присутсвовал при погребеньи тел.
Мы, для отличья, им надели кольца,
с насечками.
Затравленно глядел
он на солдат. И вот теперь он здесь.
Пилат:
- Он здесь?
(кивок Афрания)
- Введите! -
И вытолкнут, обросший, босиком,
в сыром тряпье, единственный свидетель,
что звал себя его учеником.
*************************
Пилат:
- Я слышал, при себе имеешь ты пергамент?
Матфей:
-Так все хотите взять, его отнявши жизнь?
Пилат:
- Я не один решал, кого подвергнуть казни.
Я не сказал - «отдай». А только - «покажи».
Я знаю - при тебе, упрятан под отрепья.
Не бойся. Покажи. Его тебе верну.
(Матфей извлекает пергамент и протягивает его Пилату)
Пилат(читает):
- «.. и смерти больше нет…вольются жизни реки,
просветлены насквозь, в иную глубину…
навек исчезнет власть, плодящая пороки,
навек исчезнет страх, разъевший души в крошь…
нет большего греха, чем мелочная трусость,
она уже сама - единственный порок…».
(Пилат, прочитав, поднимает глаза на Матфея)
Пилат:
- С ним тоже, утром, недоговорил я…
А ты, бродяжить будешь весь свой век?
Есть у меня поместье в Кесари.
Ты, как я вижу, книжный человек.
Там, во дворце, моя библиотека.
Ты мог бы, средь папирусов и книг,
работать, приводя в порядок тексты,
и постигать премудрости страниц.
В насущном не нуждался бы ни в чем.
Подумай, и ответь мне - ты согласен?,
Матфей:
- Нет, прокуратор, не оплачен счет.
Пилат:
- Убить меня, конечно, ты желаешь?
Матфей:
Убить тебя? В моей ли это власти!?
Я, прокуратор, не настолько глуп.
Знай, игемон, что крови - еще будет!
Предателя найду в любом углу, -
какие б не избрал, таясь, распутья,
в какую б ни забился тьму и глубь,
я все движенья выслежу его!...
Пилат:
- Я вижу, не усвоил ничего
ты из того, чему тебя учил он.
Он не был злым. Ты – злобою сочишься.
Но как бы ни стерег его пути, -
тому не суждено произойти!
Матфей:
-А, понимаю, и готов идти я,
и смертный брус приму - любой виной! –
Пилат:
- О нет, мой друг. Тебя опередили.
Иуда мертв. Зарезан в эту ночь.
Матфей:
- Кто это сделал?!
Пилат:
- Говори потише.
Я повторю - тебя опередили.
Кто сделал? - почитатели?.. друзья?..
Не ты один сгребал мгновений крохи,
когда телеги в, марево дороги,
вползали за черту небытия…
Ты хочешь знать?
Так знай же - сделал я!*
Пускай невелика моя заслуга.
Не будь ревнив. И вновь подумай лучше,
о Кесарии, где в ее тиши,
затянутся рубцы твоей души.
Ты стал бы там записывать наитья.
- А, может, просто ты меня боишься?
Матфей:
- Нет, прокуратор, проще простоты -
бояться стал бы, прокуратор, - ты. **
Пилат:
- Ну, хорошо. Тогда возьми хоть денег.
Перемени лохмотья на одежду.
Поешь, хотя бы. Отдых дай ногам…
Матфей(смягчаясь):
- Вели мне дать нетронутый пергамент.
Мой слишком смят и сален. Я стихами,
перепишу на нем про реку жизни,
что в вечности течет неудержимо,
и о тебе, конечно, напишу…
Прощай. И знай - зла больше не держу.
**************************************
ВСТАВНАЯ ГЛАВА /ВОЛАНД – МАТФЕЙ/ /смещение сцены/
«…Вот тень от моей шпаги/ …/ Скажи, что бы делало твоё добро,если-бы в мире исчезло зло, и как выглядела-бы земля,если-б с неё исчезли тени?»
М.Булгаков «Мастер и Маргарита»
(Воланд – Матфей )
Ты глуп, и не колеблем в вере.
Но, бывший сборщик податей,
возможно, назначенье света –
лишь в том, чтобы отбрасывать тень?
Твой голый свет – уже нелепость –
как бы он ни был благ и чист, -
мгновенно, отдирает слепком,
изнаночную фальшь личин.
Тень – сущего седая метка.
Постигни, в скудости ума: -
Не распластай её предметы ,
вся достоверность – есть обман!
Ведь неспроста же ,без ответа,
загадка мучает умы –
не рождена ль вторичность света,
первопричинной властью тьмы?
Твоё иссякшее сиянье –
тень тени, меньше чем мираж, -
в извечном противостояньи,
лишь брезжит в изначальный мрак.
И разве смысл тебе неведом,
что ваш – ущербный из миров –
питает лишь остаток света,
процежен фильтрами сфирот?
Ваш мир конечен и порочен,
столь отдален и незначим,
что будто б стянут под коростой,
из перепончатой ночи.
Свет, сокращенный многократно,
теням в реальность тянет лаз, -
материя,часы,простраство,
мне – вами! – отданы под власть.
Когда-б твой свет повыжег шлаком,
в душ тигле, что пестуем мы,
помысли сам – понятье «благо»,
имело б хоть какой-то смысл?
В всесовершенстве Абсолюта,
где нет страданий и греха,
испытывали-б потребность люди,
припасть к раскрещенным рукам?
Тебе-ль познать, что во Вселенной,
зло – добродетели испод?
Что, в сути, всякое явленье,
свой заключает антипод:
Порядок – хаоса зачатье,
хаос – прообраз новых форм, -
клубится, вытвердев хрящами,
бесчисленных метаморфоз…
В тоске самоооопроверженья,
к первоосновам запропав,
жизнь тяготеет к разложенью,
в жизнь возрождается распад!
Тебе-ли, в подражаньи рабском,
постичь единственный закон
диалектической спирали
моих Инферновых витков!
/От Понтия Пилата я перехожу к теме ПАМЯТНИКОВ В ИСТОРИИ./
«Так встретил утро пятнадцого нисана. Пятый Прокуратор Иудеи,
Всадник Золотого Копья, Понтий Пилат».
Пятнадцатого нисана,
когда ещё слаб рассвет,
клубит по дворцовым залам
луны коченелой взвесь…
Светильники жухнут чадом,
повыжегши фитили,
и памятники кичатся,
сойдя с цоколей столиц.
Следы –
от стопы сандальи –
до оттиска сапога,
и люди пережидают
тоскливую дрожь в ногах…
И люди, остановившись,
.глядят, как бредёт колосс, -
подмять под себя безвинных,
измысливши «правды» ложь.
Пятнадцатого, пророки,
выходят из рам икон,
пройти лабиринт бараков
Треблинок и Соловков…
Фатальною эстафетой
идут меж крестов и плах.
Кто знает –
прошу, ответьте! –
который сейчас Пилат ?
*************************
ПРОРОК
Под глиной,
где впала душа в наркоз,
в неведеньи
правды,
лжи _
меня,
пятернёй пробитой насквозь,
нашёл,
и растормошил…
От праха и тлена
меня встряхнув,
и плоти
одевши ношею,
к лопаткам
болезненно пристегнул _
опять! –
пару крыльев ношенных.
Сказал мне:
«Сподобившись отслужить
бессрочье
земных казарм,
скажи о людской,
непомерной лжи,
покуда
- дано сказать.
Не будет ни почестей,
ни угла, -
до мученичества
благ, -
поведай о том,
что мирская власть
стоит
на опорах плах.
И снова
в изношенную гортань,
закупорив
ком стиха,
поведай о том,
как легко предать,
в неведении
греха…
А после –
когда исчерпаешь срок,
и голоса,
и ребра, _
в предутрьи,
где мир до нутра продрог,
тебя призову: -
«Пора!»
В ту,
невыносимо-седую рань,
что в саван
туман холстит,
дарую тебе
глинозём и прах,
и целый земной настил.
…От тлена и праха
меня отрыв,
и душу
одевши в плоть,
вживил мне в лопатки
обрывки крыл,
а в грудь _
клокотанье слов….
Алоизий московские главы
1
«В моих окнах играл патефон…»
М. Булгаков «Мастер и Маргарита»
В моих окнах играл патефон.
Я лицо к стеклам инея сблизив,
хоть не видел его,
знал кто он, -
разлюбезный сосед Алоизий! .
Мы, должно быть, сошлись неспроста
в моей «литературной карьере»,
он угадывал сотню из ста,
всех ценцурных и прочих барьеров!
Не поверите - даже сейчас -
симпатичен мне этот пройдоха!
Он читал мой роман, и тотчас
выявлял несовместное с догмой.
«Эта часть не пойдет на печать,
уверяю вас, не продолжайте! «
_ Все детали насквозь подмечал,
он - мой первый, советский читатель!
Я с людьми и угрюм и несхож,
и, порой, неоправданно-резок…
-Но в подвал зачастивший мой гость
был действительно мне интересен!
В нем угадывался некий надлом,
в сочетаньи с душевным изъяном, -
но во времени пресном и злом,
он, по-своему, даже был ярок !
Пусть в душе его двойственном дне
прел провал, где заляпана лампа,
висла на купоросной стене
средь метелок и прочего хлама…
..В чуть оттаявшей мути стекла
видел, как неуклюже-кургузо,
суетился он возле стола,
расставлял, напевая, закуски…
И блестела бутыль, и стакан
брызгал гранями в снедь разносолов…
А вокруг выл февраль,
и тоска
всех подъездов поскуливала зобом!
Не поверите - даже сейчас -
в память вкручена та «Риа-Рита…»!
Он сидел за столом и мычал
в патефонные, пошлые ритмы…
Патефон в моих окнах играл,
дребезжащим, надтреснутым басом…
Я стоял, погруженный в февраль,
и бездомно скулили собаки…
За оттаявшим, мутным «глазком»,
видел я из бездомной засады,
и стакан,
и сгребавшую горсть,
горсть маслин Гефсиманского сада…
2
Сосед Алоизий.
Прекрасный сосед !
Был неоценим содержаньем бесед.
О прошлом мы можем лишь предполагать,
но глаз суетливая мелочность,
подсказывала -
был Алоизий фискал, -
а, может, служил в жандармерии.
Кем был ?
- Остается открытым вопрос.
(лишь прочерк в анкетной пометке),
Мундир голубой… голубой купорос…
И грязь на жандармских подметках,
по-прежнему липнет, как кировый взвар,
и преет тюремною вонью…
-Ах как ты была Маргарита права,
сказавши, что тип этот - сволочь!
- Куда подевал голубой вицмундир,
фуражку с жандармской кокардой?
- Законопослушный Могарыч, входи, -
тебя дожидается автор!
Мундир голубой… голубой купорос…
Как знать - станешь важной персоной !
Глядишь - в комиссарский затянешься хром,
став членом «комиссий особых».
Подумаешь тоже - подвал в тесноте!
(побелка… ведро купороса…),
В подвалах, под пункты расстрельных статей,
ведешь, Алоизий, допросы!
А, если б еще подфартила судьба,
в своем беспределе фартовом,
тебя - стукача, подлеца и жлоба,
куда б зашвырнула в итоге?
..Какой бы режим не стоял во дворе,
он все зачарует дурманно…
_А вы, Мастера, Алоизиям впредь
своих не читайте романов !
А станете - заново грянет беда !
и дом грязно-желтого цвета…
- За вашим стеклом жрет паскуда-жандарм,
оливки с евангельских веток.
3
Алоизий совел в сигаретном дыму -
поглядите-ка как подфартило !
-Упекли дурака! так и надо ему!
Ну а мне, за содействье, - квартира!
Алоизий лил водку в граненный стакан
и маслиной закусывал смачно!
_ И, действительно, нечего там распускать
всяких интеллигентов - так мать их !
И масличную косточку сплюнув на стол,
вилку в банку за шпротиной тыкал…
Запрокидывал в стакан троекратно по «сто»,
из почти опустелой бутылки.
И в душе его зрело такое тепло
под заезженный хрип патефона -
«Ах как мне, почитай, ненароком свезло
за содействье советским законам !»
Да, в душе его зрело такое тепло,
и такая гражданская гордость !
_Он не знал, что глядел на него сквозь стекло
этот самый , дурак, вне закона..
Алоизий совел.
И поскрипывал стул
под идейно-сознательным задом…
У него ни чуть-чуть не горчило во рту
от маслин Гефсиманского сада .
4
Воланд: «Ну начните,наконец,описывать хотя бы этого Алоизия»
Мастер : « Нет, это не интересно «
Был я писатель .
Не - сочинитель.
Правда, был им - давно.
Об Алоизии, извините,
даже писать - смешно.
Он - гражданин, и зарубка века,
новая соль земли,
новое качество человека, -
(а человека-ли?)
Даже не в том, что стучал , ирония
(в баню сгубил повал ),
-Новому времени карлик вровень, -
не подобрать слова !
Мне доводилось писать прошенья *
в карликовой стране,
раз не вмещался души саженью
я в подцензурность дней.
А по стране уж шагал конвойный,
лесоповальный марш…
-Что там психушкой пропахший войлок _
рад, что сошел с ума !
Был я писатель,
Не сочинитель.
А вот теперь -- больной.
-Об Алоизиии, извините,
не напишу.
Смешно !
5
…Пот на лбу проступал от натуги,
ревматически ныло в плече, -
но звенела ключей партитура
в миллионный ноктюрн стукачей !
Вились каллиграфически строки
в пункты выкладок будущих смет,
чертежами грядущей пристройки,
накладной на кирпич и цемент !
В предвкушеньи грядущего счастья,
умножался квадрат метража !
-В соучастьи властям сопричастен
социально мой значимый шаг !
Купорос, штукатурка, побелка,
заносились победно в графу,
и пьянящяя одурь победы
снова потом струилась по лбу !
Пусть вкипающий пафос плебея
поднимается,точно квашня, -
я пишу свой донос не робея -
это власть поощряет меня!
На зажравшихся интеллигентов
поднимается мутная злость, -
я плюю на них болью плебея _
знать теперь мое время пришло !
Я пишу свой донос не робея, -
исполняю гражданственный долг!
И сейчас очень нравлюсь себе я -
социального общества столп !
Ну а завтра - коль грянут резоны -
по инструкциям новой игры -
эту власть нареку я позорной,
и замру до грядущей поры !
Я в эпохах любых поколений –
позвоночник ее и костяк _
и, в обыденном непротивленьи,
я востребован при всяких властях!
А сосед мой ?
Прозренья Пилата?
Баба шастает в полуподвал…
Сгинул он. Просто сгинул.
И ладно.
Да и жил он, пожалуй, едва.
ДОМУПРАВ(московские главы)
..Домуправ пробирался на цыпочках
(Как-бы не услыхали жильцы!),
половицы проклятые цыкали _
донимают с утра, подлецы!
Приводилися доводы веские _
этот книжки стучал кумачом,
обещала студентка повеситься,
зав-столовой _ ремонт за свой счет...
Инвалид притащился контуженный,
дергал веком, впадающий в раж _
мол ему, с иждивенцами-душами,
полагается больший метраж!
А еще один, с планкой от ордена,
в обрамленьи блестящих погон,
требовал незамедлительно ордера,
в соответствии с перечнем льгот.
А к ночи непременно заявится
с черным глазом, и злым языком,
бабка-Клавка, стукачка и пьяница,
чтоб стучать упоенно клюкой!
Дядя Сема,бухгалтер с ермолкою,
неприлично-известный гурман,
три пролета скакал и причмокивал,
с вожделеньем топыря карман.
Был черкес, с ненадежной пропискою,
руку мне угрожающе жал -
"Дэлай так, чтобы я не обидэлся!..",
и при этом поглаживал кинжал.
И научник,сословия сельского,
человек с просвещенным умом,
по плечу меня хлопал и сетовал _
"Негде скрещивать гречку с хурмой!.."
(Я, признаться, и сам из провинции,
а, глядишь,в домуправы дорос.
_ Москвичей этих, ох, ненавижу я _
развратил их квартирный вопрос!)
Каждый личную ищет отдушину.
_ Коммуналка сплочает народ!
А котлеты, в кармане, _ подумаешь! _
может вынесть и пришлый урод.
..Блатарь разудалый, все власти корил,
косясь на "жилплощадь народную",
наколки выпячивал и фиксой искрил,
гордяся блатною породою.
Сроднен с пролетарскостью мыслей изгиб,
и родственнен партии линиии: -
"Все интеллигенты,известно - враги,
а мы - "социальностью близкие".*
И,душной фуфайкой,дышала душа,
и делались грамотно выводы: -
"Когда я в законе - меня уважай -
жилплощадь народную выдели!"
Я б их всех обезлюдел, без ордера,
я б нашел коммунальный предлог _
особливо визжащую Аннушку_
мастерицу затейливых склок!
Что же вы за народ?. Эх,товарищи!..
_ В стройках века себя б ощущать!
Трачу время на вас.
И наваристо
остывает безумство борща.
Но не все _ есть достойные личности.
Глянешь _ рвется восторженный нерв.
Будто б памятник ожил в величии,
облачившись в литую шинель!
Так недавно,напрягшись поджилками,
мазал сплошь некультурный забор,
вдруг _ откуда?! _ соратник Дзержинского,
молча глянул _ как выстрел в упор!
Весь налит государственной магией_
и ладони в ежовых тисках,
и горячее сердце романтика,
и подвальная выстынь в зрачках.
Я присел, брызнув в небо известкою,
вскинув кисть в покаянных руках!
_ Сердце в ребрах восторженно екало
вслед отлитой шинели Ч(е)К(а)...
Счас пылят окаянные тополи,
а как грянет февральский мороз,
_ Пушкин,что-ли, подгонит мне топливо?
_ И какой с него,с Пушкина, спрос?
Чиркнет гений бессмертною строчкою,
и ославит меня на века...
Им - негоже с мазутною бочкою,
им бы все _ аромат коньяка!
Нет надежды на светоча-Пушкина _
заложило мазутом носы...
Бормочу я, радея о будущем _
"Ай да Пушкин! Каков, сукин сын!"
Тьфу, ступенька! (словцо непечатное),
хоть три раза, с отчаянья плюй!
Дверь стоит сургучом опечатана.
Домуправ проворачиват ключ...
КОЗЬИ ПРУДЫ
ЭПИЛОГ
Воспеты вы на все лады,
под взвизг гражданок, всплески лодок..
Вы _ Патриаршие Пруды _
наследье «козьего болота».
Вы _ место праздничной гульбе.
Под обывательскою маской,
там не случайно бродит бес _
морочить люд в преддверьи Пасхи.
Припомни _ жертвоприношеньем злу _
с торжественностью черных жречеств,
кадык, чернявому козлу,
на алтаре вскрывали предки.
А позже, смрадом мертвых туш,
отхаркивалось ваше днище...
Я руку окуну в Пруду _
в ладонь мне вцепит пальцы нищих!
Над вашей чистотой стекла,
под истерические вскрики,
порою, черного козла,
туман, вдруг, вылепляет в призрак...
********************
..И парочки бросает в дрожь,
растрепанной, козлиной гривой.
_ А у поэтов в жилах кровь
теряет прежнюю игривость.
Да-да, поэтов на Прудах,
как мошкары в весенний вечер,
должно-быть, их влечет вода,
привычкой черпать вдохновенье.
А тут _ козел! Сплошной облом!
Прямое оскорбленье Музы!
Высокий штиль, поэтов слог,
он обессмысливает в мусор!
..Козла оптический обман
исторгнет вдруг в Пруды блеянье,
родив в пэтовых умах
сомненья в их «хореях-ямбах..».
Глаза им пялить недосуг
в козла растрепанные космы _
поэтов выспаренный зуд
забьет он вмиг блеяньем козьим!
Тут не до «шелеста знамен» _
забьет блеяньем все хореи.
Поэтам горек тот намек,
высмеивающий их прозренья...
Конечно-ж, был средь них талант,
и божество, и вдохновенье...
Но постепенно он ослаб _
угас в условиях советских...
**************
..Писатель, что любил Пруды,
он власти обвинял абсурдно: -
Нельзя, мол, рыбе без воды,
и душит автора _ цензура. *
Ему звонил кремлевский вождь -
создать условья для работы. **
Известный ряд метаморфоз
прошел достойно этот спорщик.
Пусть не ко времени рожден,
в условьях этого вольера,
отобразил свои с вождем
те отношения _ в «Мольере».
*****************
..Поэтов помыслы благи,
и нашпигованы моралью,
знамен простынные хлопки
хранят в черновиках заранье...
О инженеры наших душ,
в вас, выжигавших мира скверну,
когда-нибудь ударит туш,
и слава заклокочет в венах!
Вам скулы судорога свела
от нестерпимого блеянья.
Все это _ происки козла _
смутить вас вражеским влияньем!
Козла спросите _ кто таков? _
Прудов ожившая легенда?
_ Пробьется меж его рогов
несостоятельность агента!
Козлиной нотой дребезжа,
в каком-то буржуазном раже,
он продолжает искушать
суровый дух советских граждан.
Но мы, поэты, любим власть,
что ей докажем рифм обильем _
мы на паршивого козла
известно что давно забили!
Мы рьяны в поиске врагов _
не раз скандировали мы с вами: -
«Козлу вломим промеж рогов,
чтоб неповадно было, твари!».
*****************
..Но тут тумана ворожбу
досадно расчехвостит ветер,
чтобы поэты, скляв судьбу,
вернулись к _ «взвейтесь, да _ развейтесь...».
О сколько шелеста в стихах,
увы, не вызовет оваций!
_ Из них не вытравить никак
приспособленчества повадки.
Поэтам-ли строчить навет,
собратьев подвергать гоненьям?
Поэт поэту _ брат навек! _
сей факт не подлежит сомненью.
Жаль, в вечность не открыли виз,
чей стих прочитан был едва-ли...
_ Иных из них настигнет визг
ополоумевших трамваев!
(Пускай оплата их стихов
одно сплошное униженье!
Какой ни есть, а все ж доход,
вернее козьих искушений)
Печалится поэтов рать,
в карманах звякая наличность...
_ Крепитесь, рыцари пера,
рифмующие фон публичный!
Козел _ исчез. Поэт _ спасен.
«Мы не таких козлов видали!».
Поэтам, призрачный козел,
страшней, чем жуткий Нострадамус!
Что из того,что на костях
стоят Пруды те, мрачным днищем?
_ Поэты вновь загромоздят
хореями свои страницы!
Поскольку у поэтов _ план,
и фин-инспектор над душою...
- Блеянье черного козла
значимей-ль этих рифм грошевых?!
Ведь их мечта _ оставить след
своей персоны в поколеньях,
и «массолитовский» билет
в их душах будит вожделенье!
По мрамору своих имен
им хочется прощупать буквы...
_ Поскольку Достоевский _ мертв _
не будет свято место _ пусто.
****************
..Пусть ваша рукопись _ зола.
Вмотритесь _ под цивильным гримом _
в «Союзах», этого козла,
ведь вы не раз встречали зримо.
Развейте пепел тех листов,
совком в помоечную кадку.
_ Порой, редакционный стол
почище сборищ козьих капищ!
О обсуждений их блудняк,
благожелателей обманность!..
_ И хочется вдохнуть сквозняк! _
с Прудов идут одни туманы...
******************
Но так как мы не чтим святынь,
усугубляя бесов козни,
Пруды,
испариной воды,
приобретают облик козий.
..А на скамейке у Пруда
сидят две странные фигуры:-
один _ похожий на кота,
другой _ с клыком под мертвой скулой.
В уже заглохшем ветерке,
суча ногами брюк коротких,
к ним подплывает налегке
затейник-массовик _ Коровьев.
Потом, по-правилам игры,
все _ к «Грибоедову» _ обедать,
где отдыхают до поры
всей троицей игривых бесов.
А, в заведеньи, шеф-пират,
предчувствуя подоражанье,
упрет из кухни осетра,
его спасая от пожара...
А ,заодно , спалят «Торгсин» _
эпохи той распределитель _
раз расплескался керосин,
и пыхнул по прилавкам примус!
А после, пошло мельтеша,
они, в неблаговидном раже,
опять, на грани куража,
начнут смущать советских граждан.
И, ошалевши от греха,
хотя не нанеся урона,
начнут сотрудников «ЧК»,
отстреливать холостым патроном!
****************
..Над бытом учиняя бунт,
в трамваях, скверах и кроватях,
Прудов смакует ворожбу
растормошенный обыватель.
И снизив голос в шепотки,
друг в дружку наклонивши шеи,
пускают слухи,
как ростки
разросшихся воображений!
Црковной запасясь свечой
(хотя и атеисты с виду),
мол, по Москве гуляет черт,
причем _ с антисоветской свитой.
Что черт плюет на наш режим,
на строй, мораль и на цензуру,
одним желанием движим _
строй этот высмеять _ абсурдом.
Что черту вовсе не слабо
сгубить Пруды болотом топким...
(От слухов тех безвкусен борщ,
не будоражит душу стопка!)
Что черта изощрен подвох _
напакостить советским людям.
Попробуй отловить его
на спекуляции валютой!
Нагадит, под зеленый хруст,
он управляющему домом _
наш крепкий, «деревянный» рубь,
подменит на паршивый доллар!
(Мне уж упоминать претит,
той провокации оплошность _
сдавать покойницких квартир
незащищенную жилплощадь)
И вот, советский дом-управ,
радея о своем хозяйстве,
в мистический впадая транс,
берет магические взятки...
..Икру намазавши на блин,
бес, в состояньи полупьяном,
Степана не опохмелив,
опохмеляться бросит в Ялту!
Какие подобрать слова?
Нет извращению предела _
редакторская голова
врет вне редакторского тела!
..Играючи, плодит грехи,
распространяет подло слухи,
студенткам дарит он стихи,
а зрелых дам _ склоняет к блуду...
Его неосязаем след,
не подловить его с поличным,
и бесам выкрасть он билет
велит у члена «Массолита»!
Он, гад, устраивает стриптиз,
не где-нибудь _ в советском цирке! _
Где только он не наследил _
влез в канцелярию во «ВЦИК»-е!
Горазд партийцев развращать,
их соблазняя сытым бытом _
под френчем выбита печать
у них от козьего копыта!
И Автора, сведя с ума,
хоть тот и не стремился в вечность,
он обессмертил мой роман,
сожженный мной в чугунной печке...
*****************
..Я-ж, неподвластен куражу,
и мне плевать на бредни козьи.
_ Я к «Грибоедову» спешу,
и не хочу давиться костью!
Между Арбатом и Твердской,
меня подманит разговором,
гипнотизируя зрачком,
посмеиваясь, профессор Воланд.
*Письмо Булгакова Советскому Правительству с требованием выслать его из СССР,
ввиду невозможности работы в условиях советской цензуры.(И это-то в годы начавшихся репрессий!).После отправки этого письма, Булгаков несколько недель
ходил с револьвером в кармане брюк.
**Звонок Сталина Булгакову: "Ну что,мы вам сильно надоели?..."
В этот день Булгаков утопил револьвер на Патриарших...